н, для примера, «II отделение» — «имея в виду, что речь может идти о каком-то подразделении типографии, куда „Опыт…“ был отдан для напечатания». Но и здесь Д. Н. Трифонов в своей типичной манере, не склоняясь ни к одному из вариантов, констатирует, что «точный „перевод“ фразы под „беловой“ таблицей позволил бы гораздо определеннее судить о последовательности событий, относящихся к процессу разработки „Опыта…“, равно как и непосредственно следующих за этим событий», взывая под конец к изучению рукописи «современными методами экспертизы».
Очертив этот «анализ с пристрастием» для того, чтобы показать, как разбирались рукописи Менделеева, даже важнейшие, мы пытаемся продемонстрировать, насколько аккуратно следует подходить к публикациям его научного наследия, сделанным после его смерти по сохранившимся рукописям. Впрочем, это можно видеть и по публикациям дневника Д. И. Менделеева 1861 года: фрагменты, которые касаются подготовки «Органической химии», печатались Т. В. Волковой[108], полный текст — М. Д. Менделеевой[109]. Эти «расшифровки» (в совпадающих, естественно, фрагментах) разнятся, отражая текстологические трудности разбора почерка Менделеева, как в орфографии, так и в раскрытии многочисленных сокращений; кроме того, каждая из публикаций не свободна от сугубо комментаторских ошибок[110].
Мы же, повторимся, считаем, что текст внизу беловой таблицы «Опыта…» должен быть верно прочитан как: «Отдать в набор в Понедельник в 6 кв[адратов] корпус без | шпон». Впрочем, содержание его (безусловно, принципиальное для рассматриваемого вопроса) не имеет прямого отношения к текстологии Менделеева. Дело в том, что запись эта оставлена не его рукой.
Убедиться в этом без труда может любой обладатель минимальных познаний в палеографии и архивного опыта — но гораздо более значительным представляется то обстоятельство, что почерк, которым записана эта знаменательная строка, может быть безоговорочно атрибутирован конкретному человеку.
Подобно многим исследователям открытия Периодического закона, мы имели возможность работать с архивом ученого (за что безгранично благодарны сотрудникам Музея-архива Менделеева при С.-Петербургском университете), и эта работа дала нам шанс точно установить, кому именно, если не Менделееву, принадлежит эта надпись. Согласно нашей атрибуции, начертал ее один из сотрудников товарищества «Общественная польза», управлявший в 1869 году конторой типографии товарищества — титулярный советник Николай Карлович Флиге[111]. В 1863-м он пришел на директорское место после Н. Г. Писаревского, который помогал Менделееву в том числе в издании «Органической химии», и занимал место в «Общественной пользе» до 1873 года[112], в процессе работы в типографии оставил знаменитое «Руководство для типографщиков»[113], а впоследствии, с 1876 по 1885 год, руководил Киевским частным коммерческим банком. И, конечно, если уж управляющий типографией делает помету метранпажу «отдать в набор в понедельник», то уже никак нельзя отнести эту запись к «дню одного великого открытия», тоже понедельнику 17 февраля (1 марта) 1869 года.
IV. Исследование и датировка печатных изданий «опыта…»
Возвращаясь к собственной менделеевской формуле, сообщающей, что «в действительности дело крепче, чем кажется на первый взгляд», нужно сказать о многочисленных уязвимостях в написанной истории открытия и публикации Периодического закона. Впрочем, началось это с самого первооткрывателя: «Менделеев, когда речь заходила о том, как он открыл Периодический закон, был весьма скуп на воспоминания. Его архив, в котором можно найти самые разнообразные документы, в том числе множество старых счетов, билетов, приглашений и тому подобных милых сердцу безделиц, содержит только четыре (!) листка с записями, фиксирующими этапы создания „Опыта…“»[114], при том что один из этих листков малопонятен («криптограмма»), а два практически идентичны по содержанию (черновик и беловик). Очевидно, что при столь тотальном отсутствии документальных свидетельств большинство соображений могут иметь лишь гадательный характер. На этом фоне изучение печатных изданий «Опыта…» представляет собой исключительно важную эвристическую задачу. Если вывести за скобки собственное свидетельство автора о европейской рассылке экземпляров, у нас, на первый взгляд, не останется способа угадать editio princeps среди приблизительно синхронных изданий «Опыта…».
Дело усугубляется тем, что Менделеев, по-видимому из принципиальных соображений, не вносил в первоначальный печатный «Опыт…» никаких изменений на протяжении нескольких месяцев, пока первые издания появлялись на свет (между тем по мере разработки Периодического закона он, безусловно, должен был понять несовершенство «Опыта…»), впоследствии замененного координатной таблицей. Если бы «Опыт…» эволюционировал одновременно с разработкой Периодического закона, то у нас бы не было повода искать первенца творческого гения среди перечисленных выше вариантов.
Трудность нахождения editio princeps состоит в том, что ни на одном из этих изданий нет точной даты выхода в свет, даже цензурных разрешений (за исключением оттиска из «Журнала РХО») — ни на отдельных листках, ни на «Основах химии», ни на выпуске «Журнала РХО», ни даже на немецких перепечатках. Библиографические справочники нам помочь также не могут, не говоря о том, что в наиболее полном своде литературы о Периодическом законе хронология начинается сообщением Н. А. Меншуткина 6 марта, а отдельный листок даже не упоминается[115].
То есть вся датировка этих изданий выглядит совершенно гадательной, лишенной твердых оснований. Воспоминание Д. И. Менделеева о том, что листок был напечатан именно 1 марта, начертано на закате жизни, в 1899 году, и основанием для точной датировки рассылки листка была не память, а исключительно напечатанная на листке дата (о простительной забывчивости Менделеева закатных лет свидетельствуют, например, его неоднократные утверждения, будто он лично докладывал в заседании РХО 6 марта 1869 года, тогда как это сделал Н. А. Меншуткин)[116].
Еще более удивительна сохранившаяся автобиографическая канва — «Биографические заметки о Д. И. Менделееве (писаны мною Д. Менделеевым)», начатые в 1906 году. Если прочие годы аннотированы ученым и содержат записи, хотя бы сколько-нибудь приправленные подробностями, то об интересующем нас периоде рубежа 1860–1870-х эти заметки абсолютно стерильны и содержат приведенные ниже скупые сведения[117], очевидно, просто перенесенные из формулярного списка:
1868. 16 мая родилась дочь Леля. По 13 сентября отпуск после каникул.
1869. 8 февраля [орден] Анны 2 степени.
1870. По 15 августа отпуск. 10 декабря статский советник.
1871. С мая на 3 месяца за границу командирован.
И ни слова о главном свершении жизни. При том, что Менделеев весьма здраво оценивал Периодический закон, в отличие от современников, которые поверили в него лишь после открытия предсказанных галлия, скандия и германия, да и то — далеко не все. Это уже не говоря о том, что сам рассматривавшийся Менделеевым вопрос — рациональной классификация химических элементов — считался если не совсем второстепенным, то уж точно не в числе первоочередных в химической науке второй половины XIX века[118], потому как химики ставили перед собой не умозрительные глобальные задачи. Они, по выражению Н. Н. Зинина, предпочитали и сами «заниматься делом», так и пеняли Д. И. Менделееву, что «пора заняться, работать…»[119].
1. Цензурные материалы
Точная датировка всех без исключения перечисленных публикаций 1869 года предполагает преодоление ряда трудностей, разнообразных и не всегда разрешимых. Для датировки печатных изданий существуют вполне традиционные способы, связанные с особенностями их регистрации и цензуры. Собственно, деятельность эта с 1865 года была возложена на подведомственное Министерству внутренних дел Главное управление по делам печати; в ведении последнего находился и Петербургский цензурный комитет.
Внутренняя цензура осуществлялась в тот момент согласно «Временным правилам о цензуре и печати» от 6 апреля 1865 года[120], которые в значительной степени дополняли или изменяли прежние акты. Не сильно углубляясь в вопрос, используя сводные цензурные правила[121], очертим важные для рассмотрения нашей задачи законодательные установления.
Прежде всего практически все издания должны были иметь разрешение от цензуры. Это касается как книг, так и журналов, брошюр, одиночных листов. На каждом экземпляре печатного издания должны быть указаны сведения о типографии и дата цензурного разрешения; типография же, со своей стороны, была обязана перед выпуском изданий в свет подавать их в местный цензурный комитет. Произведения, которые проходили предварительную цензуру в рукописи, получали право на издание (в этом случае на самом издании указывалось «Дозволено цензурой» и дата разрешения), а по окончании печатания сигнальный экземпляр подавался в цензурный комитет, где его сверяли с разрешенной рукописью и выдавали билет на выход. Освобождались от этого «только объявления присутственных мест и произведения, имеющие предметом общежитейские и домашние потребности», то есть визитные карточки, пригласительные билеты, бланки и т. п.