– Галочка! – Воскликнула мать, кося укоризненным глазом на Бориса. – Разве так можно?!
– Почему же нельзя? – Вступился Борис то ли за себя, то ли за жену. – Галя права: мы должны знать все факты, известные Николаю, иначе не стоило и затеваться. А если ты намекаешь на нашу неделикатность, то лучше подумай, каково это: жить с уверенностью, что кто-то из близких тебе людей – убийца, но не знать, кто именно. Представляешь, в какой гнойник превращается родственная любовь, отравленная многолетними подозрениями? Что должен испытывать человек, живущий с таким нарывом – если от банальной занозы, не вытащенной вовремя, мы через неделю-другую лезем на стену? Коля, подтвердите, что вам станет намного легче, если правда выйдет наружу… Да скажите же что-нибудь, не молчите, как просватанный!
Учитывая причину, по которой они собрались, сравнение он, конечно, выбрал то ещё! Но, кроме фыркнувшей Галки, нечаянного юмора никто не заметил, все обратили сострадательные взоры на несчастного жениха. Побледневший (уши не в счёт) Коля ослабил галстук, подёргал кадыком и выдохнул:
– Вы правы. – А потом полез в карман пиджака за телефоном. Но, вопреки опасениям будущих родственников, решивших, что он собирается немедленно звонить родственникам настоящим и требовать признания в убийстве, всего лишь вывел на экран фото. – Вот, посмотрите, какими мы были двенадцать лет назад…
Все, кроме Инки, которая сидела рядом с женихом, встали и сгрудились у него за спиной.
Снимок был сделан на пикнике. На переднем плане вокруг уставленного пластиковой посудой покрывала расположились четверо. Сидящая в профиль темноволосая женщина лет тридцати хохотала, запрокинув голову к ухмыляющемуся худощавому мужику, который стоял на коленях за её спиной и то ли отталкивал, то ли поддерживал хохотушку за плечи длинными мосластыми руками. Справа от них статная русоволосая красавица, смеясь, гладила по лысине смущённо улыбающегося коротышку. На заднем плане с театральной надменностью во взоре застыли в картинных фехтовальных позах скрестившие палки-шпаги длинноногая девица и тщедушный парнишка лет пятнадцати.
– Слева мама и папа, – пояснил Коля. – Справа тётя Ира и дядя Гоша. А дуэлянты – Маринка с Димкой. Правда, не подумаешь, что близнецы? – В его голосе было столько затаённой нежности, что несклонный к сантиментам Борис ощутил посасывание в области сердечной мышцы. Которое усилилось, когда нежность сменилась горечью. – А вот недавняя фотка. Как говорится, почувствуйте разницу…
Этот групповой портрет снимали за праздничным столом. Сидящие за ним люди повернули головы к фотографу и улыбались в камеру напряжёнными, "прикленными" улыбками. Двенадцать минувших лет обошлись с ними жестоко. Судя по ярой рыжине, в которую хна превращает выраженных блондинок, темноволосая хохотушка совершенно поседела. Глубокие носогубные складки и прорези морщин на лбу и переносице не могли скрыть никакие косметические ухищрения. Худой мужик превратился в обтянутый кожей скелет; его запавшие глаза, вопреки улыбке, смотрели в камеру с тоской. Русоволосая красавица лицом изменилась мало, зато фигура увеличилась размеров эдак на десять. Коротышка тоже здорово раздался вширь, только его лицо, в отличие от лица жены, которую полнота спасала от морщин, выглядело обрюзгшим и нездоровым. Тщедушный подросток превратился в рыхлого молодого человека с неприятной желчной физиономией. Длинноногая девица сутулилась, как будто хотела спрятать заметно выросшую грудь. Лицо её, довольно красивое, портило вялое, безучастное выражение.
Стеснительная Инка вдруг порывисто обняла жениха и уткнулась носом ему в шею. Отец покашлял, но, не найдя подходящих слов, беспомощно посмотрел на супругу.
– Да-а… Досталось вашей семье, – сочувственно пробормотала мать.
Галка, подавая пример остальным, устремилась к своему стулу.
– Конечно, досталось, – буркнула она, усаживаясь. – Носить в себе страшные тайны вредно для здоровья. Коля, вы никогда не пытались поговорить с родными начистоту?
– Я хотел, – тихо сказал тот, – но не решился.
– Тогда у нас просто нет выхода, – заявила Галка. – Мы должны разгадать эту загадку. Колитесь, Коля: кого вы подслушали и что в точности они говорили?
– Родителей, – помедлив, признался Коля. – Я вышел ночью попить водички. Свет зажигать не стал: напротив кухни горел фонарь, и так всё было видно. А они стояли на балконе, курили… Я хотел выглянуть к ним, что-то сказать, но тут заговорила мама: "Ты понимаешь, какую цену нам придётся заплатить? Я не про деньги: Вася сам не упомянул в экспертном заключении про отмытую ножку этой чёртовой табуретки – из доброго ко мне отношения. Но, если мы промолчим, нам придётся до конца дней жить с сознанием того, что один из нас – убийца. Включая меня, тебя и Кольку. Ты готов?" Папин ответ, да и весь остальной диалог я в точности не воспроизведу. Только общий смысл. Папа пытался убедить маму, что как раз мы трое вне подозрений. Мама ушла на работу рано и до вечера не возвращалась…
– Минуточку! – перебила его Галка. – Кто и в какое время обнаружил тело?
– Я. В начале пятого, может быть, в полшестого. Лекции у нас в тот день заканчивались в полчетвёртого, значит, в четыре с копейками я был дома. Не помню только, сразу я пошёл к этому… или вначале перекусил.
– Как вы могли вначале перекусить, если труп лежал на кухне?
– У нас же было две кухни. Сначала мы поселили старую сво… милого дедушку в большой квартире: мне пришлось освободить ему комнату и переехать в квартиру к маме с папой. Но этот скунс шнырял по дому, подслушивал, лез ко всем, портил воздух… В общем, его решили изолировать. Как раз за пару дней до "несчастного случая". Мы ещё не все вещи перетащили, помимо прочего в той квартире осталась моя чертёжная доска, за которой я и пошёл.
– Кто-нибудь ещё в это время был дома? – спросил Борис, перехватывая у жены инициативу.
– Нет. Но позже выяснилось, что, кроме мамы, папы и меня, в этот день домой забегали все. Папа ушёл в одиннадцать. Где-то в полдвенадцатого на пять минут заскочил дядя Гоша – забыл нужный договор. В начале первого пришла тётя Ира. Она работала участковым врачом, в двенадцать закончила приём, а по вызовам должна была отправиться в час и зашла пообедать. И Димка с Маринкой заходили – за лыжами. Димка – где-то без двадцати два, он тоже решил поесть дома. А Маринка обедала в школе и прибежала в начале третьего, ближе к концу большой перемены.
– А время наступления смерти установили? – подключился заинтересовавшийся отец.
– В том-то и дело, что нет! Его устанавливают по степени переваренности пищи. А Иудушка был поклонником клистиров и лечебного голодания. Не ел вообще ничего один день в неделю и одну неделю в месяц. Тётя Ира предупреждала его, что в таком возрасте это опасно, что голодать вообще можно только под наблюдением врача, в клинике, а он в ответ только хихикал и говорил про врачей гадости. На той неделе у него как раз была голодовка. Когда я его нашёл, у меня и мысли не мелькнуло, что с его смертью что-то нечисто. Подумал: понятное дело, с голодухи потерял сознание, вот и долбанулся. Минздрав предупреждал… Короче, никаких остатков пищи в нём не нашли. Помню, дядя Гоша ещё беспокоился, не обвинят ли нас в том, что мы заморили дедка голодом. А тётя Ира сказала, что для жертвы истощения у него чересчур много жировых отложений.
– Коль, но время смерти определяют не только по остаткам пищи, – подала голос Инка. – По-моему, главную роль играет температура и степень окоченения тела.
– Ну да, верно. Только и то, и другое зависит от температуры среды. На улице в тот день стоял мороз, а на кухне была открыта форточка. Когда открыта – неизвестно. Поэтому интервал, в который могла наступить смерть, размазался на несколько часов. От одиннадцати до трёх. Это мама и объяснила отцу – там, на балконе, когда он пытался её убедить, что нас троих можно исключить. Папа мог укокошить дедушку перед уходом, я – когда пришёл, если удрал с половины последней лекции. А мама могла забежать домой в любое время, поскольку она сама себе начальник, и на работе её никто не караулит.
– Ну, уж вас-то и маму мы точно можем исключить! – Махнув рукой на деликатность, ринулась в бой будущая тёща. – Если бы убила ваша мама, она бы промолчала про приятеля-эксперта. А вы не стали бы морочить нам голову теперь.
Вот так в игру включилось всё семейство. Наперебой задавая вопросы, они выудили у Николая следующую информацию.
Ненавидели пакостника-деда все. К тому времени, как его выселили в отдельную квартиру, в доме по его милости чуть ли не каждый день полыхали скандалы.
Дядя Гоша всегда комплексовал из-за того, что красавица-жена была на полголовы его выше, и отчаянно ревновал её ко всем рослым знакомым. Но, стесняясь и того, и другого, держал себя в руках. К тому же тётя Ира, для которой чувства супруга не были секретом, умела остудить его ревность. То посмеётся над каким-нибудь каланчой, у которого весь ум ушёл в рост, то ввернёт что-нибудь о гениях, которые в большинстве своём невысоки ростом, то восхитится темпераментом маленьких мужчин. Словом, общими усилиями в их семье царил мир. До тех пор, пока в игру не вступил дедушка, который очень быстро нащупал у мужа внучки слабое место и начал по этому месту лупить. Посетил поликлинику, где работала внучка, выведал, что тамошний главврач высокого роста, и начал отпускать сомнительные шуточки и делать грязные намёки. Через пару недель такой обработки темпераментный дядя Гоша, взревев, как раненый зверь, потребовал, чтобы жена немедленно уволилась с работы. Тётя Ира – дама спокойная, с хорошим чувством юмора – сделала всё возможное, чтобы утихомирить мужа, но уступать абсурдному требованию не собиралась. А другие меры на подзуживаемого дядю Гошу не действовали.
В отношениях родителей Коли – Сергея и Оксаны – было своё тонкое место. Мать, химик по образованию, открыла частную лабораторию, которая не только самоокупалась, но и приносила доход. Не миллионы долларов, конечно, но зарабатывала Оксана существенно больше мужа, который был редактором городской газеты. Воспитанный в убеждении, что семью должен обеспечивать мужчина, Колин отец чувствовал себя уязвлённым и несколько раз ввязывался в какие-то проекты, которые, по идее, должны были обогатить участников. Но ему не везло. Пришлось смириться с существующим положением вещей, хотя радости, понятное дело, оно Сергею не доставляло. И когда шутник-дедушка стал регулярно прохаживаться на тему того, как ловко внучек устроился в жизни, давно подавляемое раздражение Сергея полезло наружу. Он начал срываться на близких, в первую очередь – на жену. Оксана понимала причину этих вспышек и сочувствовала мужу, но её терпение было небеспредельно, и ссоры между супругами вспыхивали всё чаще.