Но не только по этой причине процесс исторического исследования оказывается бесконечным. Ведь мы не только пытаемся выяснить, что именно произошло, но и понять это происшедшее, осмыслить его, а в идеале — выявить те силы и причины, по которым история как процесс движется так, а не иначе. Именно в этом и заключается функция любой науки, в том числе и исторической. Строго говоря, неистребимому желанию понять происходящее и объяснить его другим мы и обязаны столь непохожими описаниями одного и того же события, вышедшими из-под пера разных летописцев. Они ведь тоже не просто рассказывают о чем-то, они это объясняют — так, как сами понимают или как это понимает заказчик текста, а точнее — как заказчик хочет, чтобы понимали те, кто этот текст будет читать: это его забота о «своем лице» в глазах будущих поколений, так сказать.
Иногда это приводит к курьезным результатам. Ведь заказчиками-™ многих исторически значимых текстов были во все времена власть предержащие. И, естественно, тексты, по их распоряжению составленные — это в основном прославления их деяний, да еще и выполненные на наиболее долговечных «носителях»: на гладких поверхностях скал — как, например, в ранней Персии, на каменных стенах храмов и пирамид — как в Египте или в некоторых индейских культурах Латинской Америки, на каменных стелах — как вообще во многих культурах древности и средневековья. Так вот, для современных историков подобные тексты ценны не только своим смысловым, событийным содержанием, но и тем, как именно, в каких выражениях это содержание изложено. Сама форма изложения события — великолепное свидетельство того типа мышления, который был присущ правителю, повелевшему составить данный текст. Он ведь требует не все события своего правления изложить, а те, которыми он может гордиться, и не только перед своими современниками, но и «в веках»! Бедняга! Думал ли он, Великий Воитель, и вообще ВЕЛИКИЙ, перед которым «трепещут народы», а подданные «семь и семь раз припадают в пыль к стопам его, семь раз на живот и семь раз на спину» (цитата), что за несколько сот, и уж подавно — несколько тысяч лет психология «читателей» текстов, повествующих о его деяниях — предмете его гордости и надежде на бессмертную славу — изменится настолько, что в их глазах он предстанет совершеннейшим мерзавцем, все свое царствование занимавшимся убийствами и грабежами своих соседей и вообще всех тех, до кого сумели дотянуться его хищные лапы!
И ведь не он один так думал! Судя по содержанию и тону изложения многих летописных документов самых разных стран и эпох, многие летописцы сами думали примерно так же. И мы не имеем никакого морального права обвинять их в пристрастности и необъективности, ведь мы и сами такие! Мы все — дети своей эпохи и присущей ей психологии, или, если угодно — идеологии. Убедиться в этом очень просто. Достаточно сравнить хотя бы «Курсы Русской истории», написанные в XIX веке, скажем, Костомаровым, Соловьевым и Ключевским, и написанные в советское время. Заметим, кстати, что и «Истории России» этих трех крупнейших и уважаемых специалистов отнюдь не являются копиями друг друга: позиции каждого из авторов достаточно ярко выражены. Да и советские издания ощутимо разнятся между собой под влиянием колебаний в «руководящей линии партии».
Однако не только от господствующей в данное время идеологии зависит наше восприятие и интерпретация исторического материала. Дело еще и в совершенствовании самой методики исследований, в том числе — и во взаимодействии разных отраслей самой исторической науки, и в приложении к решению исторических задач методов естественных наук. Можно было до хрипоты спорить, например, о времени написания того или иного документа, несущего существенную информацию, но если у вас есть способ выяснить, в какое время произведен тот материал, на котором этот документ написан, или способ объективно продатировать тот памятник археологии, из которого этот документ происходит (например, папирусы из древнеегипетских погребений или глиняные таблички с клинописью из древних городов Месопотамии), то споры такого рода прекращаются. А вот результаты этих споров могут быть неожиданными и существенно повлиять на традиционную трактовку некоего исторического события или даже на понимание целой исторической эпохи.
Меняется с годами (лучше сказать — от столетия к столетию) и отношение самих историков к достоверности содержания многих исторических документов. Одно дело, когда таким документом является, скажем, какой-то хозяйственный отчет — а такие часто попадаются среди документов, оставленных развитыми государствами любой эпохи. Более того, они и им подобные документы составляют большую часть исторических письменных источников вообще! Так вот, он может быть изложен и на глиняной табличке клинописью, и иероглифами на папирусе, и латынью на пергаменте, и как угодно еще — неважно это. Отчет есть отчет, и историк понимает, что, разумеется, тот «завхоз», который его писал, мог где-то и приврать в цифрах, причем в свою пользу: это водилось за «племенем завхозов» во все времена, и во все времена их за воровство вешали, сажали на кол, рубили им головы, вырывали ноздри и т. д., в зависимости от вкусов той или иной эпохи, — о чем тоже сохранилось немало документов. Но исследователь видит, что перед ним именно хозяйственный документ, и ничто другое, то есть «первичный источник» — то ценнейшее для профессионального историка (и невидимое дилетантам) объективное свидетельство того, что во времена, когда он был составлен, в данном месте существовало то реальное хозяйство, ведение дел в котором в этом документе описывается. Специально обратим внимание читателя на это обстоятельство: именно из документов такого рода лепится «по кусочкам» профессиональными исследователями достоверная часть истории того или иного государства той или иной эпохи!
Другое дело, когда в руки исследователей попадает документ, претендующий на звание «История» чего-то или кого-то или на звание «Летопись». Именно такие документы становятся через какое-то время известны широкой публике, — поскольку наиболее яркую их часть публикуют в популярных изданиях — которая уверена, что они-то и являются главными историческими документами своей эпохи. Увы, это совсем не так, но об этом знают только профессионалы! А для этих последних к сегодняшнему дню давно миновали времена наивно-доверчивого восприятия подобных документов. В исторической науке постепенно утвердилась процедура под названием «критика источника». Она-то и является главным исследовательским инструментом, без приложения которого к материалу «типа летописного» последний — только «сырье» для дальнейшей работы. Но именно эта процедура наиболее сложна, многовариантна, зачастую субъективна, и потому результаты ее приложения к исходному материалу источников разными исследователями приводит так часто к разным результатам.
Разное понимание историками того, на какой основе должна вестись процедура «критики источника», привело к сложению в этой науке разных школ, каждая из которых руководствуется своими принципами. Так, приверженцы одной школы считают, что «Истории» и «Летописи», писавшиеся в любую историческую эпоху в любом регионе Земли (то есть там, где они вообще писались), в своей древнейшей части, повествующей о начальных этапах истории своего народа — всегда только миф, плавно переходящий в эпос. Собственно же история начинается с событий, происходивших не ранее чем за три — пять поколений до времени жизни того, кто эту «Летопись» начал составлять. Приверженцы противоположной школы считают, что пусть не все, но, по крайней мере, этногенетические мифы — те, в которых говорится о ранней истории народа, — насквозь историчны, хотя и разукрашены изрядной долей фантазии. Заметим попутно, что эта школа сложилась еще во времена античности, и кое-кто из древнегреческих историков считал, что даже мифы о богах и их борьбе за власть над миром на самом деле — нормальная, но очень древняя история человечества, а сами боги — это реально жившие великие вожди былых эпох. Существует точка зрения, что лишь некоторые типы этногенетических мифов можно считать исторически правдоподобными, а остальные являются собственно мифами, и т. д., и т. п. — всего многообразия подходов нам не перечесть.
Но «критика источника» не сводится только к обоснованию исследователем своих принципов. В любом случае это тонкая аналитическая процедура, подразумевающая детальный разбор изучаемого текста, сравнение его с другими, близкими по содержанию, привлечение прочих исторических документов данной эпохи для определения достоверности излагаемых в этом тексте событий, и т. д. Как правило, это дотошная, кропотливая работа, которая может тянуться месяцами, а то и годами, и десятилетиями: все зависит от объема и сложности изучаемого текста, от понятности языка, на котором он написан, от степени его сохранности, полноты и массы прочих моментов. Но именно в этом и состоит профессиональная работа историка, абсолютно неизвестная широкой публике: ведь она видит только ее конечный результат — ИСТОРИЮ некоего народа или страны! А этот самый результат, столь желанный и столь упорно искомый, у разных исследователей может оказаться совершенно разным!
А теперь обратимся к такой стороне исторических изысканий, как исследование археологических памятников. Сегодня вряд ли надо кому-нибудь доказывать, что без изучения археологических памятников невозможно получить достаточно полную картину прошлых исторических эпох. Для дописьменного периода истории это всегда было очевидным, для письменного, возможно, требует некоторых пояснений. Дело в том, что письменные документы в большинстве случаев говорят нам о событиях своего времени — что, когда, где и с кем произошло. Мы имеем в виду не только собственно летописи или исторические хроники. Изложениям событий, пусть и частного характера, посвящена и личная переписка людей, в чем может убедиться каждый, кто сам писал кому-то письма. Описание же быта, нравов, обычаев — вещь, достаточно редко встречающаяся, и, как правило, только в тех случаях, когда автор данного текста пишет о новом для себя месте, стране, людях, то есть чаще всего — в описаниях чьих-то путешествий. Понятно, что документов такого рода существует сравнительн