Загадки золотых конвоев — страница 6 из 7

Морские клады — это не всегда сокровища Великой армады и карибских пиратов. Рекордный вес драгоценного металла — пять с половиной тонн золота — ушёл под воду в самый разгар Второй мировой войны…

Глубокой апрельской ночью на рейде Ваенги (нынешний Североморск) было необычайно оживлённо. К борту английского крейсера «Эдинбург» подошли две баржи в охранении автоматчиков НКВД. Под их охраной на борт крейсера подняли деревянные ящики и перенесли их в бомбовый погреб. О содержимом ящиков знали только советское начальство, командир «Эдинбурга» кэптен Хью Фолкнер и находившийся здесь же командир конвоя контр-адмирал Стюарт Бонэм-Картер. Дело в том, что лёгкому крейсеру «Эдинбургу» предстояло выполнить особо секретную миссию.

Тайны ленд-лиза

Ещё 29 сентября 1941 года в Москве состоялась конференция трёх союзных держав — СССР, Англии, США, по результатам которой было подписано соглашение о взаимных поставках (ленд-лиз). Соглашение предусматривало, что США передают взаймы или в аренду Советскому Союзу вооружение, боеприпасы, стратегическое сырьё, продовольствие и та на сумму в миллиард долларов (по нынешним расчётам, это около 18 миллиардов долларов). Кредит был выделен без процентов и должен был погашаться после пятилетнего срока с момента окончания войны в течение последующих 10 лет.

Однако Сталин не хотел в течение длительного времени быть должником капиталистических держав, поэтому поставляемые грузы оплачивались Советским Союзом после их доставки к нам по мере накопления золотых запасов для следующего расчёта.

При подготовке очередной операции по переправке золота в США были предприняты все возможные меры для пресечения малейшей утечки информации. Однако при оценке хода развития событий невольно возникает мысль о том, что для немцев эта тайная операция союзников вовсе не являлась тайной, иначе трудно объяснить то небывалое упорство, с которым они преследовали именно «Эдинбург».

Перед выходом в море на крейсер были приняты три сотни пассажиров из числа раненых английских и американских моряков, прошедших курс лечения в советских госпиталях, а также несколько десятков лётчиков из Чехословакии, добиравшихся в Англию. Таким образом, все каюты корабля были переполнены. Поэтому прибывшим на крейсер 27 апреля трём советским офицерам, направлявшимся в Лондон и США для участия в работе советской закупочной комиссии, оказалось непросто выделить соответствующие помещения. Командир «Эдинбурга» предоставил им собственную каюту, а сам на время перехода перебрался в выгородку на ходовом мостике.

Накануне выхода командира конвоя, контр-адмирала Бонхем-Картера пригласили в штаб Северного флота, где ознакомили с обстановкой на пути следования, указали на карте районы вероятного появления немецких подводных лодок.

— Кажется, нам предстоит нелёгкая работёнка, сэр? — сказал ему командир крейсера, когда оба вышли из здания штаба.

— Чепуха, — буркнул адмирал. — Всё как всегда!

В субботу 25 апреля 1942 года командир «Эдинбурга» Хуг Фолкнер, бросив якорь на рейде Ваенги, дал официальную расписку советскому правительству за груз, доставленный на двух баржах, охраняемых солдатами НКВД. Золото, перевозимое на «Эдинбурге», было уложено по пять брусков прямоугольной формы в каждый ящик. Все бруски были проштампованы советским официальным государственным знаком — серп и молот. В 93 небольших необструганных деревянных ящика, опечатанных двумя сургучными печатями Гохран, было помещено 465 слитков золота. Всего переправляемая партия золота составляла 5 тысяч 535,6 килограмма золота высшей пробы. Стоимость его равнялась 6 миллионам 227 тысячам долларов.

Отправляемая партия золота была застрахована в Гохране СССР от транспортных и военных рисков и перестрахована согласно сертификату № А 171 192 в размере 500 тысяч фунтов в английском правительственном комитете по страхованию военных рисков.

Авторы книги «Золото с крейсера «Эдинбург»», профессиональный водолаз, капитан 1-го ранга О.А. Крымцев и страховщик-международник, ветеран Ингосстраха А.Л. Злобин писали:

«Несмотря на секретность операции, при погрузке золота до команды «Эдинбурга» дошли слухи, что они везут нечто необычное. Один из бывших членов экипажа, Р. Левик вспоминал, что он был назначен в число работающих на погрузке ящиков в бомбовый погреб. На корабле имелся кран для погрузки авиабомб гидросамолётов на палубу. Этот кран и был использован для загрузки секретных ящиков на корабль. Конечно, команда не имела понятия о содержании этих ящиков до тех пор, пока наблюдающий офицер не сказал Левику, что если какой-нибудь из ящиков упадёт в воду, то Левику придётся отправиться за ним под воду как корабельному водолазу. С этого момента грузившие матросы поняли, что груз является очень ценным. Это предположение подтвердилось, причём самым убедительным образом. Один ящик при загрузке соскочил со своей лямки и разбился, и матросы увидели четыре золотых бруска. Как вспоминал бывший моряк Б. Майлз, присутствующие были поражены, а лейтенант, руководивший погрузкой, увидев золото, спустился к разбитому ящику и хотел унести золото, но оно оказалось тяжелее, чем он думал. Каждый слиток весил около 12 килограммов. Вылетевшие из ящика слитки вскоре снова были упакованы в ящик и опломбированы.

Однако известие, что в помещении, предназначенном для боезапаса, находится золото на сумму в несколько миллионов фунтов стерлингов, быстро распространилось по всему крейсеру. У одного из опускавших золото в артиллерийский погреб крейсера, старшего унтер-офицера Р. Левина, возникло нехорошее предчувствие. Он вспоминает о том, что сообщил командиру Джеффри о происшествии. Вода от этих русских ящиков окрасилась в красный цвет, и это, по мнению Левика, было плохим предзнаменованием. На самом деле это были пятна от тёмно-красных трафаретов, нанесённых на каждый ящик. Но грузившие матросы были так напуганы, что им подумалось, будто русское золото сочится кровью. И надо сказать, что для таких предчувствий были основания, так как проводки северных конвоев представляли собой наиболее опасную и трудную из всех операций английского флота во время Второй мировой войны».

В не столь давно вышедшем на экраны телевизионном сериале по роману В. Пикуля «Реквием каравану PQ-17» ударившиеся в антисоветский раж режиссёры показали, как ящики с золотыми слитками грузят измождённые русские женщины под дулами автоматов мордастых энкавэдешников. Неожиданно одна из женщин роняет ящик, тот разбивается, и из него вываливаются золотые слитки. Женщину немедленно окружают со всех сторон злобные офицеры НКВД и уводят за ближайшую сопку на расстрел, чтобы, не дай бог, не проболталась. Она идёт, и в глазах её видна невообразимая тоска, ибо бедняжка прекрасно понимает, куда её ведут. Обречённой женщине жалко не себя, а своего малолетнего сынишку-сироту…

Но не верьте тому, что вы увидели! Всё показанное на экране — полнейшая выдумка. Никакие тётки в ватниках никогда не грузили золота, и никакие офицеры НКВД их за это не расстреливали. Золото, как мы уже с вами знаем, грузили сами англичане. Остаётся только сожалеть, что даже история перевозки золота на «Эдинбурге» буквально за уши притягивается к столь обожаемой нашим кинематографом гулаговско-энкавэдешной теме. Воистину нет предела полёту человеческой фантазии!

«Эдинбург» выходит в море

Вечером 28 апреля 1942 года «Эдинбург» в сопровождении эсминцев «Форсайт» и «Форестер» вышел в Баренцево море. Утром следующего дня он присоединился к следовавшему в Англию конвою QP-11 и вступил в его охранение.

Конвой шёл строго на север, чтобы обогнуть Норвегию как можно дальше от берега и располагавшихся там немецких аэродромов, по самой кромке льда. Всего в составе QP-11 насчитывалось 13 транспортов. Охрану и оборону его осуществляли крейсер «Эдинбург», шесть британских эсминцев, четыре корвета и вооружённый траулер. Кроме того, до траверза острова Медвежий его должны были сопровождать советские эсминцы «Гремящий» и «Сокрушительный», а также английские тральщики.

Уже утром 29 апреля конвой был обнаружен немецким самолётом-разведчиком, а ровно через сутки с крейсера заметили следы выпущенной по нему торпеды. Находившийся на борту «Эдинбурга» контр-адмирал Бонэм-Картер посчитал, что теперь крейсеру опасно следовать со скоростью транспортов. Командиру «Эдинбурга» он приказал выйти в голову каравана на расстояние 15–20 миль. При этом крейсер шёл без эскорта, широким противолодочным зигзагом, со скоростью 18–19 узлов.

«Эдинбург» на тот момент считался одним из лучших лёгких крейсеров королевского флота. Единственный «систершип» «Эдинбурга» — однотипный крейсер «Белфаст» — после подрыва на немецкой магнитной мине в ноябре 1939 года уже полтора года находился в ремонте, и поэтому неудивительно, что «Эдинбург» в течение всей войны неизменно служил флагманским кораблём различных соединений. В послужном списке крейсера к весне 1942 года были операция по поиску «Бисмарка», прорыв на блокированную немцами Мальту и участие в нескольких полярных конвоях.

Из воспоминаний матроса-шифровалыцика крейсера «Эдинбург» Джона А.П. Кеннеди:

«Я поступил добровольцем на военную службу в королевский флот в декабре 1941 года в возрасте 19 с половиной лет шифровальщиком. После 12 недель обучения я был отобран вместе с ещё 11 шифровальщиками на крейсер «Эдинбург» в Скапа-флоу. «Эдинбург» был одним из самых современных в своём классе: 10 тысяч тонн, скорость 37 узлов, хорошо вооружён 12 шестидюймовыми, 12 четырёхдюймовыми и множеством более мелких орудий, четырьмя гидропланами «Валрус» и 6 торпедными аппаратами. Капитан Фолкнер был самым молодым командиром крейсера на флоте, а крейсер был флагманским кораблём контр-адмирала Бонема Картера (18-я эскадра крейсеров). Его команда участвовала в боевых действиях против «Бисмарка», в конвоях на Мальту и предыдущих конвоях в Россию.

Новая жизнь после поступления на корабль оказалась интересной: друзья, распорядок. Каждый день приносил новый опыт. Даже скромные радости увольнения на берег в захолустный Скапа-флоу и первый выход в море оправдали мои ожидания. Вместе с двумя другими крейсерами и кораблями охранения мы рассекали высокие, как горы, волны, чтобы встретить и сопроводить в Скапа крупные соединения американского флота, пришедшие на усиление Королевских ВМС. Это плавание проходило в бурном море, причём американцы во время шторма потеряли с борта авианосца «Уосп» своего адмирала Гиффена. Я же получил большой практический опыт, так как в ходе плавания включился в морской распорядок, шифровальную работу и т.п. У меня появилась некоторая уверенность, которая позволила справиться со своими обязанностями, когда начались боевые действия. После возвращения в Скапа-флоу наши надежды на отправку в тёплые края рухнули. Доставка на корабль дополнительной тёплой одежды и другие приготовления указывали на поход в Россию. Неофициальные слухи подтвердились, когда на борт были доставлены стальные листы для ремонта крейсера «Тринидад», повреждённого одной из своих неисправных торпед во время последнего конвоя. Приготовления ускорились, последние письма были написаны, и, когда мы покинули Скапа, к нам обратились по радиотрансляции командир и адмирал. Их обращение было суровым: нас могли ожидать бурное море, снег, лёд, подводные лодки и самолёты. Наша стоянка в Сайдис-фьорде была краткой, но достаточной, чтобы оценить красоту покрытых снегом вершин, сделать кое-какие покупки и почувствовать безразличие, граничащее со враждебностью исландцев к военным (несомненно, они хотели сохранить замкнутую целостность сообщества).

Мы вышли 11 апреля на соединение с PQ-14, уже находившимся в море, с задачей поддержки конвоя в случае атаки надводных кораблей. Британский флот должен был вступить в действие, если бы немецкие тяжёлые корабли покинули базы.

PQ-14 состоял из 24 транспортных и 15 боевых кораблей, двигавшихся со скоростью шесть — восемь узлов. Эскорт был хорошо оснащён для противодействия подводным лодкам, но не самолётам и надводным кораблям. Холодные температурные слои мешали работе гидролокаторов типа «Асдик». Маршрут конвоя был выбран вдоль кромки льдов, но в 1942 году лёд продвинулся не дальше обычного на юг и юго-запад от острова Ян-Майен. Лёд сильно повредил 16 судов и 2 эскортных корабля, вынудив их вернуться в Исландию для ремонта. Остальные продолжали путь в Мурманск…

«Эдинбург» по мере продвижения на север стал подобен холодильнику, так как системы обогрева не справлялись. В это время немцы расшифровали наши сигналы и приблизительно знали наше местоположение. Они также знали, что если они сосредоточат свои усилия на направлении к северу и югу от острова Медвежьего, то обязательно обнаружат нас. Они так и сделали. От острова Медвежьего разведывательные «фокке-вульфы» и «блумунд-фоссы» не покидали нас <…> Быстрое изменение курса корабля не позволяло торпедам и бомбам попасть в цель, но немцы пытались свести на нет эту возможность одновременной атакой с различных направлений. Их превосходство возросло в мае, когда были применены бомбардировщики-торпедоносцы. Малая скорость конвоев затрудняла уклонение. По этим причинам «Эдинбург» был очень уязвимым при движении в конвое.

Несколько безуспешных торпедных атак по нему в ночные часы только подчеркнули опасность. Возникла дилемма должен ли корабль оставаться в конвое на положении «сидящей утки» или двигаться отдельно, подвергаясь риску воздушных и торпедных атак? И может ли он ослабить конвой, взяв с собой корабли охранения? В конце концов конвой был оставлен, но крейсер ушёл вперёд без кораблей эскорта. Туман и плохая погода обеспечили достаточное прикрытие на оставшуюся часть пути. Попытка немцев атаковать караван тремя эсминцами сорвалась из-за плохой погоды и неграмотного руководства. В конвое жертвой подводной лодки U-403 стал «Эмпайер Ховард». Три торпеды потопили его в течение минуты. Среди погибших оказался коммодор конвоя. Из-за погодных условий этот конвой считался одним из наиболее неудачных.

Когда мы подошли к Кольскому заливу, нас встретили четыре британских тральщика типа «Халикон» — часть 6-й британской флотилии тральщиков. Это была элита минно-тральных сил Великобритании с новейшим оборудованием, базировавшаяся на Полярный и Ваенгу. У русских тогда не было кораблей подобного типа. Затем к нам присоединились два русских эсминца. Нам обещали воздушное прикрытие, но, как мне показалось, оно никак не материализовалось, вероятно, из-за других неотложных задач. Прибыв в залив, конвой пошёл к Мурманску, и корабли встали на якорь в широкой Ваенгской бухте, примерно в 16 милях по воде от Мурманска и в восьми милях от моря, а грузовые суда двинулись в Мурманск, чтобы встать на якорь в заливе, ожидая разгрузки. Пока причалы не были повреждены бомбами, они могли принимать пять судов одновременно. Стальные листы были доставлены на крейсер «Тринидад» в Росту, и так как на разгрузке стояло сравнительно мало судов, мы надеялись отправиться назад в течение недели. Нас бомбили, но немцы сосредоточили усилия, в основном, на кораблях и причалах Мурманска.

Мы сошли на берег и поняли, какими тяжёлыми были дела у русских, независимо от погодных условий. Мы меняли шоколад и сигареты на значки и резные костяные брошки. Русские относились к нам дружелюбно, и моряки дали нам концерт в одном из ангаров.

Очень поздно ночью поднялась большая суета. К нашему борту подошли две плоскодонные баржи, полные охранников с автоматами. Наши морские пехотинцы, тоже вооружённые, усилили безопасность. Было много предположений, когда наш самолётный кран начал поднимать на борт маленькие деревянные ящики, но всё стало ясным после того, как один из ящиков соскользнул с поддона, упал на палубу и разбился. Мы увидели золотые слитки. 93 маленьких ящика содержали 465 слитков золота, каждый весом 28 фунтов. Всего пять тонн стоимостью два миллиона фунтов стерлингов. Это золото проделало путешествие в тысячу миль из Москвы, как плата США за военные поставки. Мы были также вовлечены в погрузку, хотя была уже почти полночь. Дело в том, что мы прятали золото в бомбовый погреб под третьей палубой, шахта в который проходила через нашу жилую палубу.

Но вскоре мысли о золоте отступили — на корабль прибыли 45 тяжело раненных моряков торгового флота для отправки в Великобританию. Эти люди провели очень тяжёлое время в госпитале в Мурманске. Многие были на носилках, у многих были ампутированы конечности. Для размещения раненых был переоборудован один из самолётных ангаров.

Через семь дней после нашего прибытия суда были готовы к возвращению, и QP-11 отправился в 13.00 28 апреля в составе 13 транспортов, 4 лёгких эсминцев, 4 корветов и траулера «Лорд Миддлтон», который, кроме сопровождения, имел назначение подбирать спасшихся из воды. Первые 300 опасных миль поддержку оказывали также тральщик и русский эсминец. «Эдинбург» с эсминцами «Форесайт» и «Форестер» вышел позже и догнал конвой ранним утром 29 апреля.

Пожалуй, это было эгоистично, но каждый надеялся, что немцы сосредоточатся на полностью загруженном конвоем PQ-15, который покинул Рейкьявик 26 апреля. Хотя поступали сообщения о не менее чем семи подводных лодках на нашем пути, мы были рады покинуть негостеприимный Кольский залив с его суровым климатом и бомбёжками. Так как мы отправились прямо на север, чтобы удалиться от Норвегии и достигнуть кромки льда, дававшей защиту с одной стороны, температура быстро упала ниже -20 и -30° по Фаренгейту. Толстый лёд покрыл леера, а орудия и холодный металл обжигали, как раскалённые докрасна. Моя работа была внутри корабля, и это означало, что я не имел специальной защитной робы, когда выходил на верхнюю палубу. Шерстяные свитера, посланные из дома, не подоспели к выходу из Скапа-флоу.

На море плавали острова из тонкого льда, многие длиной около мили, с полыньями воды между ними. Среда 29 апреля была, в общем, небогата событиями, но это было затишье перед бурей, так как самолёт и подводная лодка сообщили о нашем местонахождении в тот день. Рано утром в четверг 30 апреля две подводные лодки выпустили торпеды в «Эдинбург», напомнив о его уязвимости при движении со скоростью конвоя. Его длинный силуэт представлял собой заманчивую мишень. Снова возник вопрос: оставаться ли в конвое или идти независимо от него? Свидетельства, полученные мною позже от тех, кто находился в то время на мостике, указывают, что между командиром и адмиралом были разногласия по поводу ухода без сопровождения. И это, пожалуй, подтверждается тем, что после катастрофы командир, обращаясь к кому-то из экипажа корабля, сказал: «Адмирал принимает на себя всю ответственность за происшедшее».

«Эдинбург» покинул конвой рано утром 30 апреля и обогнал его на 20 миль, идя широким зигзагом со скоростью 18–19 узлов и без эскорта».

Удар из-под воды

Командир U-456, одной из немецких подводных лодок, развёрнутых на маршруте союзного конвоя, корветтен-капитан Макс Тихарт уже несколько суток находился на боевой позиции в ожидании конвоя. Разумеется, он был приятно удивлён, увидев в 11 часов 20 минут британский крейсер без всякого эскорта. Командир немецкой субмарины быстро оценил дистанцию до крейсера в 1000 метров и незамедлительно начал его преследование. Некоторые из спасшихся с корабля впоследствии членов экипажа «Эдинбурга» утверждали, что впередсмотрящий якобы вскоре доложил командиру о присутствии подводной лодки, но других доказательств этому факту нет. Всё это может быть и слухом. Однако несомненно, что никаких специальных действий для уклонения от подводной лодки командиром корабля не было предпринято. На противолодочный зигзаг «Эдинбург» не ложился.

Преследование крейсера продолжалось несколько часов, U-456 выжидала наилучшего момента для атаки и стремилась занять наиболее выгодную позицию для прицельного залпа. Этот момент наконец наступил около 16 часов 10 минут. В «Эдинбург» с дистанции 1200 метров был произведён залп из трёх торпед с точкой прицеливания под срез носовой трубы. Сигнальщики «Эдинбурга» заметили след торпед по характерному пенному следу, но скорость крейсера оказалась недостаточной для своевременного уклонения от торпед, мчавшихся со скоростью 30 миль в час. Залп U-456 был точен. Две торпеды поразили цель: первая угодила в центральную часть корпуса, в район 80-го шпангоута по правому борту; вторая попала в кормовую часть в районе 253-го шпангоута по тому же правому борту. Взрывы прогремели почти одновременно. Корабль сильно подбросило, тотчас же погас свет. Кормовая оконечность вместе с рулём и двумя винтами оторвалась и пошла ко дну. Металлическая палуба позади 4-й башни задралась вверх. «Эдинбург» сразу же лишился хода и управления. Положение его стало критическим.

Тем не менее экипаж энергично включился в борьбу за живучесть своего корабля. Аварийные партии действовали достаточно чётко и слаженно. Поступление воды с трудом, но удалось локализовать, крен на правый борт уменьшили контрзатоплением отсеков и даже перетаскиванием тяжёлых предметов. На сигнал о помощи откликнулись эсминцы из эскорта конвоя. Между 17.30 и 18.30 к «Эдинбургу» подошли «Форсайт», «Форестер», «Гремящий» и «Сокрушительный». Правда, у советских эсминцев топливо было на исходе, и на рассвете 1 мая они ушли на заправку в Ваенгу. К неожиданному для всех уходу наших эсминцев мы ещё вернемся.

Тем временем немецкая подводная лодка пыталась провести повторную атаку. Поначалу Макс Тихарт решил перестраховаться и после залпа увёл лодку на глубину. Выждав некоторое время и поняв, что его никто не преследует, он всплыл. Подняв перископ, Макс Тихарт отчётливо разглядел недвижимый и сильно накрененный крейсер. Он был обнаружен на дистанции около 2,5 мили. Но время было уже упущено. Едва U-456 начала выходить в атаку, как её отогнал подошедший к «Эдинбургу» эсминец «Форестер», чуть было не протаранив при этом лодку своим форштевнем. Все попытки буксировать «Эдинбург» эсминцами не увенчались успехом, океанская волна рвала заведённые буксирные концы. Однако повреждённый корабль сумел ввести в действие носовые турбины. С их помощью удалось развить ход около трёх узлов. Вместо рулевого управления с бортов всё же завели буксиры на эсминцы, и они кое-как удерживали крейсер на курсе. О продолжении плавания к Англии речи быть не могло. Поэтому контр-адмирал Бонэм-Картер принимает вполне разумное решение о возвращении «Эдинбурга» в Мурманск. В ночь на 1 мая «Эдинбург» двинулся в обратный путь. До Мурманска было 250 миль, и для преодоления этого расстояния требовалось примерно четверо суток.

После полудня 1 мая крейсер безуспешно атаковали торпедоносцы люфтваффе. Хотя налёт не причинил англичанам вреда, эсминцам пришлось отдать буксиры и вплотную заняться противовоздушной и противолодочной обороной своего флагмана. Лишь после 18 часов, когда к «Эдинбургу» прибыл советский сторожевой корабль «Рубин», а за ним и английские тральщики, движение крейсера возобновилось. К тому времени машинной команде удалось поднять давление пара в котлах и довести ход «Эдинбурга» до восьми узлов.

Из воспоминаний матроса крейсера «Эдинбург» Джона А.П. Кеннеди:

«В тот день я был до 16.00 на вахте на центральном посту связи, а затем пошёл на свою жилую палубу, которая находилась непосредственно под ходовым мостиком, пить чай. Жилая палуба выглядела типично для вахтенной жизни в условиях плавания: одетые в случайную одежду, большинство людей спали везде, где могли найти свободное место — на палубе, на ящиках, — так как подвесные койки можно было устанавливать только на ночь. Один мой друг пошёл в душ, а те, кто не спал, сидели за столом и пили чай. Надежды были радужными, так как не было ни воздушных налётов, ни кораблей, погибших от торпед, а мы всё дальше уходили от берегов Норвегии. Французский матрос-доброволец, служивший с нами, говорил, как он был спокоен. Это было в 16.13.

В этот момент появилась ужасающая вспышка, два страшных удара почти слились в один, погас свет. Казалось, время остановилось, как во внезапно остановившемся фильме, и в тусклом свете, идущем от палубного люка, я увидел сквозь густой дым громадную широкую трещину в переборке посредине корабля, которая шла от подволока до палубы. Казалось, прошёл целый век, а мы ещё всё сидели за столом. Затем волна шока прошла, и мы, как наэлектризованные, начали бегать по большой жилой палубе и будить людей. Это невероятно, но многие спали, несмотря на грохот взрыва, вероятно, от изнурения. Одна из торпед попала в середину корабля на расстоянии примерно одного стального листа от нашей жилой палубы. Доля секунды отделяла нас от катастрофы. Пробоина была такой величины, что в неё мог пройти автомобильный фургон. Соседняя с нами жилая палуба, которая испытала на себе всю силу взрыва, представляла собой сцену кровавой бойни. Многие были убиты сразу же; им, пожалуй, повезло, потому что остальные погибли медленной смертью, упав в расположенные ниже топливные цистерны. На нашей палубе все проснулись и, к счастью, не пострадали. Вода ещё не начала поступать, и, так как мой рундук находился в другой части корабля и мне нечего было здесь спасать, я вскоре занял очередь к трапу, чтобы подняться наверх. Все сохраняли спокойствие, никакой паники не было.

Оказавшись на палубе, я обнаружил, что вторая торпеда разрушила 63-футовую корму, оторвав рули. Квартердек загнулся вверх, обернувшись вокруг башенных орудий. Орудийные стволы прошли сквозь него, как нож сквозь масло. Таким образом, половина нашего вооружения была выведена из строя. Третья торпеда прошла мимо. Из четырёх винтов два были потеряны, но два действовали, что позволяло нам двигаться, хотя и без управления. Аварийные партии действовали очень эффективно, так как тренировались на случай такой аварии несколько недель тому назад. Капитан 3-го ранга Джеффериес отдал несколько необходимых, но душераздирающих приказов о задраивании помещений около зон взрывов для спасения корабля. Но этим практически сводились на нет надежды на спасение людей, оставшихся в этих помещениях. Так, 17-летний моряк оказался заблокированным на посту телефонной связи, окружённый со всех сторон водой. Некоторое время он поддерживал связь с мостиком по переговорной трубе. Командир и другие, сколько могли, старались поддерживать его моральный дух, но вскоре всё кончилось из-за нехватки кислорода, а может, из-за поступления дыма из соседней, повреждённой холодильной камеры.

Было ясно, что наше положение тяжёлое. Корабль был неуправляем, и хотя поступление воды было ограничено, оно всё же продолжалось. Мы должны были ждать помощи ещё не менее часа. Срок выживания в ледяной воде был минимальным, и мы в любую минуту ожидали повторной торпедной атаки. Согласно немецким источникам, после атаки на U-456 вышли из строя торпедные аппараты. В это время я быстро произнёс молитву и принялся в меру сил помогать в перетаскивании тяжёлых предметов на левый борт, чтобы сбалансировать крен на правый борт.

Конвой видел взрыв и принял наши сигналы о помощи. «Форесайт», «Форестер» и два русских эсминца покинули конвой и подошли к нам между 17.30 и 18.30. U-456 в это время находилась в трёх милях от нас и докладывала об обстановке. Она была почти захвачена врасплох, когда «Форестер» атаковал и попытался таранить.

Срочное погружение спасло лодку, хотя при погружении у неё был повреждён перископ. До конца операции она оставалась на глубине 40 футов. Глубинные бомбы не причинили ей вреда.

Вечером в тот четверг мы все находились в состоянии напряжения и усталости. Было холодно, так как электрическое отопление не работало и внутри корабля было 18° по Фаренгейту. Но вскоре было выработано что-то вроде распорядка дня. Мичманские ванны были вычищены и заполнены горячим супом и какао, которые вместе с горячими булочками с сосисками и сандвичами были всё время в наличии. Со склада выдавались сигареты и продукты, обеспечивалось приготовление импровизированных блюд. Я был поражён всеобщим спокойствием, особенно среди раненых в ангаре, число которых увеличилось за счёт раненых с «Эдинбурга». Мне повезло, что мой рундук находился на незатопленной жилой палубе, поэтому у меня было много сухой одежды. Я раздал её своим нуждающимся друзьям. Вера в спасение была так велика, что я составил список, что у меня было и что я потерял. Одному моему другу удалось пробраться на затопленную жилую палубу. Он хотел забрать 60 фунтов, большую по тем временам сумму, из своего рундука, находившегося под водой. Но он опоздал — кто-то уже их забрал, видимо, вскоре после взрыва. Я ещё много времени провёл в центральном посту связи, так как поступило множество сигналов.

После прибытия кораблей поддержки были испробованы различные способы для обеспечения перехода. До Мурманска было 1250 миль. В конце концов движение без руля было обеспечено буксировавшими нас кораблями, которые удерживали нас на курсе. При скорости три узла путешествие должно было занять четыре дня. Движение началось ночью в четверг, но в 6.00 в пятницу 1 мая русские эсминцы сообщили, что у них кончается топливо и они должны уйти на заправку. После неё русские обещали немедленно вернуться. «Форесайт» теперь вынужден был отдать буксир, чтобы обеспечить прикрытие от атак подводных лодок, и хотя было достигнуто некоторое продвижение в течение пятницы, никакого реального прогресса не было, пока около 18.00 не прибыл русский СКР «Рубин». Затем около полуночи из Мурманска прибыли тральщики «Госсамер», «Харриер», «Хуссар», «Нигер». За 36 часов было пройдено около 60 миль. С германской стороны с четверга были предприняты различные действия. В пятницу мы получили тревожное сообщение о том, что «Адмирал Шеер» вышел из гавани (к счастью, оно оказалось ложным)».

Последний бой

Казалось, что самое худшее для «Эдинбурга» позади. Но всё вышло иначе. Гитлеровское командование не собиралось так просто упускать столь лёгкую добычу, как тяжело повреждённый крейсер. Теперь на перехват «Эдинбурга» устремились эсминцы «Герман Шеманн» (Z-7), Z-24 и Z-25, базировавшиеся в Северной Норвегии. Около 14 часов 1 мая они наткнулись на суда конвоя QP-11. К тому времени караван охраняли лишь четыре старых и слабовооружённых эсминца и четыре корвета. Немецкие эсминцы, имевшие по восемь 150-мм и пять 132-мм орудий (против шести 120-мм и четырёх 102-мм у английских эсминцев), не смогли, разумеется, устоять перед соблазном нанести по транспортам смертельный удар.

Однако реализовать своё преимущество морякам «кригсмарине» не удалось. Англичане храбро вступили в бой, умело маневрируя и ставя дымовые завесы. Почти четыре часа длилось это сражение, немцы выпустили несколько сотен снарядов (только флагманский «Шеманн» — 380 штук!) и четыре торпеды, но они смогли потопить всего один транспорт — советский пароход «Циолковский». В конце концов командующий немецкой группой капитан цур зее Шульце-Хинрихс решил бросить конвой и направил свои корабли к «Эдинбургу» — благо он только что получил радиограмму с подводной лодки, в которой указывались точные координаты повреждённого крейсера.

Встреча противников произошла ранним утром следующего дня. В 6 часов 17 минут «Герман Шеманн» наткнулся на тральщик «Харриер» и сразу же открыл по нему огонь. Завязавшаяся отчаянная перестрелка в условиях плохой видимости не принесла ни одной из сторон особых результатов, но позволила команде «Эдинбурга» приготовиться к бою. Поэтому, когда с крейсера увидели приближающийся вражеский эсминец, огонь был открыт без промедления. Первый же залп, сделанный 2-й башней, лёг всего в 100 метрах от цели. Понимая, что второй залп будет точен, «Герман Шеманн» резко увеличил скорость до 31 узла и начал ставить дымзавесу, но не успел. Второй залп «Эдинбурга» дал сразу два прямых попадания. Оба машинных отделения немецкого эсминца пронзили 152-мм снаряды; корабль сразу же окутался облаком пара и дыма. Но «Шеманн» ещё сопротивлялся! Торпеда, выпущенная эсминцем из носового аппарата, в «Эдинбург», однако, не попала. «Шеманн» потерял ход, управление кораблём и почти всеми судовыми системами вышло из строя. Теперь он беспомощно качался на океанской волне, не имея никаких шансов на спасение.

Надо отдать должное комендорам «Эдинбурга» — они показали высокое мастерство, несмотря на то что система управления огнём крейсера была выведена из строя, кормовую 152-мм башню заклинило, а орудийные наводчики 1-й и 3-й башен не видели противника их оптические приборы были забиты снегом. По врагу стреляла лишь 2-я башня. Управление её огнём велось с ходового мостика. При этом корабль шёл восьмиузловым ходом, описывая циркуляцию влево. Поразить врага вторым же залпом с дальности 2800–3000 метров в таких условиях было очень непросто.

В 6.48 в атаку вышли Z-24 и Z-25. «Эдинбург» сделал несколько залпов из 152-мм и 102-мм орудий, но на сей раз ему повезло гораздо меньше. Одна из семи выпущенных торпед попала в левый борт в районе 86—108-го шпангоутов — напротив предыдущей пробоины по правому борту. Корабль сразу же получил крен в 12 градусов, многие внутренние помещения (носовое котельное отделение, погреба 3-й башни и другие) стремительно заполнялись водой и нефтью из повреждённых цистерн. Кэптен Фолкнер вынужден был приказать застопорить турбины и машинной команде подняться наверх.

К крейсеру немедленно подошли тральщики «Харриер» и «Госсамер», ошвартовались с обоих бортов, а «Хуссар» маневрировал поблизости, ставя дымовые завесы. Эсминцы «Форсайт» и «Форестер» ввязались в бой с Z-24 и Z-25, получили тяжёлые повреждения, но в конце концов отогнали противника. Немцы отошли к агонизирующему «Герману Шеманну», сняли с него экипаж, а повреждённый эсминец подорвали глубинными бомбами. В 8.30 флагман гитлеровской группы «Арктика» пошёл ко дну. Однако ненадолго пережил свою жертву и обречённый «Эдинбург».

Из воспоминаний матроса крейсера «Эдинбург» Джона А.П. Кеннеди:

«Люфтваффе сгруппировала для действий против нас 108 дальних бомбардировщиков, 30 пикировщиков и нововведение для арктических конвоев — 57 торпедоносцев. Сообщение адмиралтейства указывало, что для перехвата нашего корабля к Мурманску вышли подводные лодки. Кроме того, в 01.00 1 мая три первоклассных немецких эсминца типа «Нарвик» — «Херман Шеманн», Z-24 и Z-25 — покинули Киркенес с первоочередной задачей уничтожить конвой PQ-11 до его выхода за пределы досягаемости, а затем найти и уничтожить «Эдинбург» вместе с лёгкими кораблями охранения. Эти большие немецкие эсминцы водоизмещением 1625 тонн были вооружены орудиями калибром не менее пяти дюймов. Впрочем, некоторые заслуживающие доверия источники утверждают, что их калибр был пять с половиной дюймов. Вместе с другим тяжёлым вооружением и высокой скоростью в 36 узлов они делали их способными — при решительном и тактически умелом руководстве — подавить лёгковооружённые корабли эскорта конвоя и уничтожить транспорты, а затем разделаться с «Эдинбургом» и его охранением. Помощи от русских союзников в радиусе их досягаемости не было. Два советских эсминца нарушили свои обязательства и не вернулись. Их отсутствие сыграло решающую роль в последующих трагических событиях и вызвало много критики на всех уровнях. Думали, что команды поддались искушению отпраздновать 1 мая в Мурманске. Некоторые считают, что этот инцидент способствовал ухудшению отношений между адмиралом Головко и союзниками, что проявилось в недостаточной уравновешенности в его мемуарах.

Немцы вошли в боевое соприкосновение с PQ-11 в 12.45 1 мая. Конвой держался среди тяжёлых дрейфующих льдов у кромки ледяного поля для защиты одного борта. Это позволило защитникам сосредоточиться на отражении атаки. Корабли эскорта имели, в лучшем случае, четырёхдюймовые орудия, и они были спроектированы для отражения атак подводных лодок, а не надводных кораблей. Однако четыре британских корабля проявили инициативу и дерзко атаковали превосходящего противника — «Амазон» был подбит, а «Бульдог» слегка повреждён, но ярость и смелость атаки отогнали врага. Пять или шесть раз немцы атаковали, но каждый раз были отбиты и не смогли прорваться к конвою. В 20 часов, израсходовав ⅔ боезапаса, они прекратили атаки и отступили, чтобы заняться «Эдинбургом». Конвой же подвергся первой торпедной атаке самолётов «Хейнкель-111», проносившихся от горизонта, как мотыльки, и сбрасывавших по две торпеды каждый. Но единственной потерей стал советский пароход «Циолковский», потопленный торпедой с эсминца Z-24 или Z-25. PQ-11 продолжил движение и больше не подвергался нападению.

На «Эдинбурге» весть о том, что «Шеер» в гавани, подняла моральный дух. Постепенно, имея «Рубин» на буксире с правого борта, а «Госсамер» с левого, мы продвигались вперёд. Я был на центральном посту связи, когда поступил сигнал о приближении немцев. Им оставалось пройти 150 миль, и мы ждали их между пятью и шестью часами. Все были настолько заняты приготовлениями к бою, что, мне кажется, мысль об его исходе не приходила людям в голову. Это было хорошо для морального состояния команды. Не исключалась вероятность того, что крейсер, полный золота, будет захвачен и отбуксирован в Петсамо. Поэтому я провёл ночь, готовя кодовые и шифровальные книги к уничтожению, складывая их в отягощённые грузами сумки и коробки. В течение ночи напряжение усилилось, и в шесть часов орудийный выстрел с «Харриера» возвестил о приближении трёх вражеских эсминцев. Буксирные концы были отданы, «Рубину» и тральщикам было приказано отойти из непосредственной зоны боя. «Эдинбург», не способный управляться, широкими кругами двигался на своей максимальной скорости — восемь узлов.

Дым и порывы снежного шторма накрыли поле боя. На «Эдинбурге» пригодными к действиям были только носовые шестидюймовки и только с местным управлением, так как сложное вспомогательное оборудование вышло из строя. Кроме того, крейсер не мог маневрировать для обеспечения огня своих оставшихся орудий. «Форесайт» и «Форестер» были очень слабо вооружены по сравнению с противником. Теоретически у нас не было никаких шансов.

Немецкий план был основан на уклонении от огня «Эдинбурга» и приближении к нему развёрнутым фронтом на дистанции 3000 метров друг от друга. Затем предполагалось повернуть и выпустить одновременно по четыре торпеды, от которых крейсер едва ли мог уклониться. Эсминцы после торпедной атаки должны были укрыться за дымовой завесой, снегом и туманом и заняться тральщиками. В 6 часов 24 минуты немцы вышли в точку торпедного залпа, но в этот момент снежный заряд скрыл от них «Эдинбург».

А на «Эдинбурге» в это утро заметили, что по какому-то капризу природы на снежном облаке появлялся призрачный силуэт за одну-две секунды до появления из него корабля, давая таким образом нам своевременное предупреждение. Первым появился «Шеманн», и «Эдинбург» открыл огонь. Первые три 152-мм снаряда легли в 100 метрах по корме эсминца, но два снаряда из второго залпа попали в оба турбинных отделения. Обе турбины остановились, электропитание исчезло, и корабль был парализован. Z-24 поспешил на помощь и начал снимать команду. «Форесайт» и «Форестер» с самого начала атаковали, чтобы отвлечь огонь от крейсера. В результате нескольких стычек «Форестер» получил попадание снаряда, убившего командира и ещё 10 человек, а «Форесайт» потерял девять человек убитыми в результате 4 попаданий. В 6 часов 48 минут Z-25 выпустил в «Эдинбург» четыре торпеды. Две прошли под килем «Форестера», но дальше одна из них прошла до крейсера и попала на этот раз в левый борт. В свою очередь, Z-25 получил попадание в радиорубку. Оба тральщика потеряли ход, а «Эдинбург» был ещё сильнее повреждён. Решительная атака немцев ещё могла принести им победу. <…>

Бой и спасение экипажа немецкого эсминца продолжались примерно до 8 часов 15 минут, когда четыре британских тральщика, развернувшихся строем фронта, приблизились к месту боя. Видимо, немцы приняли их за эсминцы. Подняв на борт 224 человека, немцы поспешно отступили, а море поглотило «Шеманна». Они оставили на катере и плотах ещё 56 человек, потеряв 13 человек убитыми. Позже в тот же день этих 56 человек подобрала U-88.

Находясь на посту связи, я слышал взрыв торпеды, но он был слабее предыдущих, так как сливался с орудийными залпами, а корабль имел ощутимый крен. Торпеда попала в середину крейсера, буквально разрезав его пополам. Теоретически корабль должен был разломиться пополам, но сила взрыва пришлась по затопленным отсекам и подняла палубу, не разрушив бортов. Снова были личные трагедии. Старшего кока, кормившего раненых и нас при ограниченных возможностях, видели последний раз выброшенным за борт. Я и ещё один шифровальщик закрыли пост, закончили выбрасывать за борт секретные книги и покинули помещение. Так как на мне была только лёгкая одежда, я забрал с того места, где спал, одеяло и вышел на палубу. Третья торпеда оказалась роковой…»

Конец «Эдинбурга»

После атаки немцев крен на левый борт «Эдинбурга» стал быстро увеличиваться и вскоре достиг 17 градусов. Несмотря на предпринимаемые меры, он всё продолжал увеличиваться. Ситуация была закритической. Контр-адмирал Бонэм-Картер приказал Фолкнеру снимать с корабля экипаж. 440 человек перешли на «Госсамер», остальные 350 — на «Харриер». Последними крейсер покинули командир и контр-адмирал. 800-тонные тральщики оказались настолько перегруженными, что все личные вещи и ценное оборудование пришлось оставить на борту обречённого крейсера — с собой офицеры взяли только бинокли, вахтенный журнал и списки личного состава.

Чтобы как можно скорее продолжить путь (а основания спешить были: повреждённые эсминцы и перегруженные тральщики в случае встречи с неприятелем не имели никаких шансов спастись), Бонэм-Картер приказал добить дрейфующий «Эдинбург».

«Харриер» с малой дистанции сделал 20 выстрелов в район ватерлинии, но никакого результата это не дало. Затем рядом с крейсером сбросили две серии из 24 глубинных бомб, установленных на малую глубину, увы, опять без какого-либо эффекта. Тогда выполнить печальную миссию поручили эсминцу «Форсайт». С дистанции 1350 метров была выпущена торпеда, попавшая в левый борт в районе второй трубы. Четвёртый подводный взрыв стал для крейсера смертельным в 8 часов 52 минут он исчез под водой.

В письме своей жене 13 мая контр-адмирал Бонэм-Картер писал: «Мне удалось снять всех офицеров, кроме двух, которые были убиты, и около 800 рядовых из 850. «Эдинбург» тонул очень медленно, и так как германские эсминцы находились всё ещё поблизости, я приказал нашему эсминцу «Форсайт» выпустить по «Эдинбургу» торпеду. Через две минуты он затонул».

Из воспоминаний матроса крейсера «Эдинбург» Джона А.П. Кеннеди:

«Котельное отделение «А» постепенно было затоплено, и пара не хватало. Бой ещё продолжался, но вода продолжала поступать, и был отдан приказ покинуть корабль. Я был ещё внизу, когда это произошло. Немцы были слишком заняты спасением своих, когда «Хуссар» поставил дымовую завесу. «Госсамер» подошёл к нашему правому борту, а «Харриер» — к левому.

Сейчас, чтобы оценить ситуацию, вы должны осознать, что эти тральщики были водоизмещением всего 815 тонн и очень малых размеров — 230 на 33,5 фута Они должны были принять 45 раненых, в основном, носилочных, и более 800 человек экипажа «Эдинбурга» сверх своего экипажа в 80 человек

Когда я вышел на палубу, эвакуация шла полным ходом. Крейсер погрузился настолько, что его палуба находилась почти на одном уровне с палубами тральщиков. Первыми грузили раненых; и бывали драматические моменты, когда во время передачи носилочных раненых корабли начинали расходиться. К счастью, всё обошлось благополучно. Паники не было. Все организованно выстроились вдоль лееров и, как только освобождалось место, по очереди прыгали на палубу тральщика. Их команды помогали переправке. Невероятное количество — 440 человек, включая меня, перепрыгнули на «Госсамер», на котором разместилась своя доля раненых, а 350 человек плюс раненые, адмирал и командир оказались на «Харриере». Бомбовый погреб с золотом был затоплен в четверг, и я не думаю, чтобы кто-нибудь о нём вспомнил.

Большинство переправившихся на тральщики спускались вниз, где им было приказано не двигаться во избежание потери устойчивости. Я остался на палубе. Не было заметно, чтобы «Эдинбург» погружался, и возникла мысль о возвращении на него. По правде говоря, я был рад, когда было решено, что это бесполезно. Орудийный огонь и 24 глубинные бомбы, установленные для подрыва, не дали видимого эффекта, а у «Форесайта» оставалась только одна торпеда. Она была выпущена, но, к нашему ужасу, через положенный промежуток времени взрыва не последовало. Все наконец вздохнули с облегчением, когда он произошёл (холодная вода замедлила процесс). «Эдинбург», демонстрируя чистокровную породу до конца, грациозно погрузился кормой в течение трёх минут. Потом мы все спустились вниз, приняли по рюмке крепкого рома и, к счастью не атакуемые ни подводными лодками, ни самолётами, со скоростью девять узлов направились в Кольский залив. В это время причина нашего несчастья, U-456, находилась прямо под крейсером, и когда она погружалась, сильный шум от тонущего корабля дал понять экипажу, что они сами едва не были погребены в ледяной могиле. Однако лодка уцелела, и командир её получил Железный крест, но годом позже U-456 потопили самолёты и эскортные корабли у Азорских островов.

Корабли прибыли в Кольский залив после часа 3 мая. Усталые, замёрзшие, с начинающейся нервной реакцией, мы высадились в Полярном. Нас выстроили на длинной набережной и провели перекличку. Здесь мы впервые узнали, кто был убит или ранен. Командир поблагодарил всех за сделанное и высказался оптимистически по поводу скорого возвращения домой. Здесь мы в последний раз были вместе. Сколько-то человек должны были разместиться в Полярном, раненые — госпитализироваться в Мурманске, а основная часть — около 500 человек — отправлялась в Ваенгу».

Известный британский военно-морской историк С. Роскилл пишет относительно гибели «Эдинбурга»:

«В конце апреля в море вышли два встречных конвоя — PQ-15 в составе 25 судов и QP-11 в составе 13 судов. Организация проводки конвоев оставалась прежней, но в состав кораблей охранения был включён корабль ПВО. В непосредственном охранении конвоя, вышедшего из СССР, находились шесть эсминцев, четыре эскортных корабля и траулер, а непосредственное прикрытие осуществлял крейсер «Эдинбург» (флаг контр-адмирала Бонхэм-Картера). Кроме того, на первом этапе пути конвоя его сопровождали английские тральщики и два советских эсминца. 29 апреля немецкая воздушная разведка и подводные лодки обнаружили конвой, а во второй половине следующего дня U-456 атаковала крейсер «Эдинбург», шедший противолодочным зигзагом впереди конвоя. Торпеда попала в корму, и крейсер малым ходом в сопровождении двух эсминцев пошёл в Мурманск. Ему надо было пройти 250 миль, а после полудня 1 мая вслед за безрезультатной атакой немецкими торпедоносцами конвоя появились три эсминца противника. Они предприняли не менее пяти попыток прорваться к конвою, но умело и решительно действовавшее охранение (оно было значительно слабее атакующей стороны) не допустило этого. Погибло одно советское судно. Не добившись успеха, немецкие эсминцы оставили конвой QP-11. Остаток пути он прошёл без инцидентов.

Тем временем «Эдинбург» медленно шёл на восток; вечером 1 мая к нему присоединились четыре тральщика. А рано утром следующего дня появились немецкие эсминцы. Последовала серия схваток, в ходе которых крейсер повредил и вывел из строя эсминец противника, но сам получил торпеду в среднюю часть, которая расколола его почти пополам. Оба эсминца также были тяжело повреждены и вышли из строя. Таким образом, все три английских корабля остались без хода и почти всё их вооружение не действовало. Два эсминца противника могли уничтожить английские корабли, но они, сняв команду со своего повреждённого корабля и затопив его, ушли. Английские эсминцы сумели дать малый ход. Тральщики сняли экипаж крейсера, и он был потоплен торпедой».

Кто виноват?

Гибель «Эдинбурга» вызвала у советских и английских адмиралов поток взаимных упрёков. Англичане подчёркивали, что трагедия произошла в так называемой зоне ответственности советского ВМФ, и, несмотря на это, Северный флот направил на помощь крейсеру всего лишь одну боевую единицу — сторожевик «Рубин». Особые нарекания вызвал у британских моряков преждевременный уход «Гремящего» и «Сокрушительного» — их 130-мм пушки очень пригодились бы в бою с немецкими эсминцами. Раздосадованные англичане утверждали, что наши моряки спешили домой отметить Первомайский праздник. Но в действительности причина крылась в другом: дальность плавания советских миноносцев была вдвое меньше проектной и покинуть «Эдинбург» их заставила нехватка топлива.

Действия экипажа английского крейсера заслуживают наивысшей оценки. Получив тяжелейшие повреждения, потеряв 57 человек убитыми и 23 ранеными, корабль до последнего, третьего торпедного попадания сохранял боеспособность и даже уничтожил вражеский эсминец. Что же касается перегрузки золота на подошедшие корабли, то это было невозможно: бомбовый отсек, где оно хранилось, оказался мгновенно затопленным после взрыва самой первой торпеды.

Обстоятельствам гибели «Эдинбурга» в разное время давались различные оценки. Одни считали сражение за 71-й параллелью славной страницей в истории британского флота. Другие утверждали: потопление немцами «Эдинбурга» явилось следствием грубейших ошибок командования конвоя. А по версии третьих, Бонхэм-Картер умышленно «подставил» флагманский корабль под удар немцев, чтобы столь значительной потерей дискредитировать саму идею союзных конвоев. У нас эта версия впервые прозвучала из уст А.А. Чернова в альманахе «Полярный круг» за 1982 год. Вкратце суть её такова. Контр-адмирал ненавидел советскую власть. Он отдал непостижимый для здравого ума приказ командиру «Эдинбурга» — оставить QP-11 далеко за кормой, этим ослабил конвой и лишил крейсер прикрытия. После торпедирования «Эдинбурга» подлодкой адмирал ничего не предпринял, чтобы перегрузить золото с крейсера на подошедшие корабли. Упоминаемая версия возникла в разгар идеологического противостояния Запада и Советского Союза. Но, как мне кажется, даже тогда её невозможно было принять всерьёз. Загубить свои корабли назло большевикам? Это что-то из области политического бреда. Так ли уж непостижим для здравого ума манёвр крейсера, покинувшего строй конвоя? Тому имеется объяснение — при движении крейсера со скоростью конвоя, а это всего восемь-девять узлов, он представлял собой уязвимую цель. В подтверждение этих слов: 30 апреля крейсер был дважды атакован подлодками, когда следовал в конвое. К слову, такой же манёвр крейсер выполнял ещё в составе конвоя PQ-14, и тоже из-за риска оказаться добычей подлодок. Ещё можно предположить: поскольку крейсер обладал высокой скоростью, достаточным вооружением, не исключено, что Бонхэм-Картер решил разведать обстановку по курсу конвоя. Ослабил ли адмирал боевое охранение? Не настолько, чтобы в отсутствие крейсера конвой подвёргся разгрому. В составе его оставались эсминцы, корветы, корабль противолодочной обороны, минные тралыцики. К тому же в случае нападения на конвой быстроходный «Эдинбург» успевал вернуться. Кстати, в ходе сопровождения транспортов в Арктике военные корабли, случалось, отрывались от них и на более значительные расстояния, чем 20–30 миль.

Начнём с того, почему после торпедирования «Эдинбурга» командир конвоя не распорядился перегрузить золото на подошедшие советские и английские корабли. Была ли вообще возможность на океанской зыби, с борта на борт, из рук в руки передать пять с половиной тонн золотых слитков? Ещё в Мурманске, когда крейсер принимал груз, по кораблю объявили аврал, привлекли всех свободных от вахты моряков. Тут же предстояло бы извлечь пять с половиной тонн груза из затопленных, разрушенных нижних помещений аварийного корабля. Сколько сил, времени, людей на это потребовалось бы из команды, полностью занятой борьбой за живучесть да ещё и постоянно ожидающей повторного нападения?!

В оправдание решений контр-адмирала Бонхэма-Картера можно сказать, что положение крейсера было на самом деле критическим, крайне сложной была и оперативно-тактическая обстановка в районе боя. Действия командира Бонхэма-Картера были по возвращении в Англию изучены с членами специальной комиссии и признаны вполне разумными. Крейсер пытались спасти и буксировали столько, сколько было возможно, а затопили только тогда, когда он был в очередной раз торпедирован и стал тонуть.

Неоднозначно можно оценить изначальное решение Бонхэма-Картера, оставив основной конвой позади, прорываться в Англию на «Эдинбурге». Но и в этом решении, как мы уже говорили, был определённый резон. Не стеснённый тихоходными транспортами, крейсер имел больше шансов проскочить наиболее опасный район нахождения немецких подводных лодок. Кроме того, одиночный скоростной корабль представлял для немецких самолетов и кораблей гораздо менее значимую цель, чем несколько десятков тихоходных транспортов. То, что «Эдинбург» был всё же торпедирован, возможно, дело его величества случая, который на войне часто перечёркивает все логические схемы. Можно предположить, что вследствие утечки информации (в Мурманске, Москве или Лондоне) немцы точно знали о том, что на «Эдинбурге» будет переправляться золото, и потому целенаправленно охотились именно за ним. Отметим: англичане полагали, что исход боя мог быть не столь трагичным для «Эдинбурга», если бы охранение «Эдинбурга» не покинули советские эсминцы. По мнению наших союзников, немцы не решились бы атаковать, имея три эсминца против четырёх английских и двух русских. Отход «Гремящего» и «Сокрушительного» в Мурманск для англичан явился полной неожиданностью. К тому же они были уверены, что советские корабли вскоре вернутся, ведь события разворачивались в зоне оперативной ответственности советского флота. Но этого не произошло. Относительно того, почему наши эсминцы, заправившись топливом, сразу же не вернулись к оставленному ими «Эдинбургу», ответа нет. Все наши источники на этот счёт упорно молчат. По времени и скорости наши эсминцы вполне успевали. Но даже если бы и не успевали, а дали радио через сторожевик «Рубин», что вот-вот подойдут и окажут помощь, англичане вполне могли бы ещё продержаться несколько часов в ожидании помощи, а потом общими силами предпринять ещё одну попытку прорыва в Мурманск.

Крайне сложно оценивать ситуацию задним числом. Можно осторожно предположить, что Головко просто не решился рисковать двумя самыми мощными кораблями своего флота, бросая их в такую свалку, исход которой было невозможно предугадать. Достоин ли он за это порицания? Разумеется, картина не слишком красивая: пообещать союзнику вернуться, чтобы помочь, и ничего после этого не сделать, — не лучший поступок и для адмирала, и для моряка. Однако Головко прекрасно понимал, что для англичан потеря крейсера не слишком значима, а он, лишившись двух лучших эсминцев, останется совершенно безоружным. Это при том, что переход «Эдинбурга» был всего-навсего эпизодом битвы за Север и впереди у Головко было ещё три года войны! Что же касается золота, то, как мы знаем, Головко лично за него не отвечал, а потому в тот момент его волновали куда более близкие ему дела.

Англичане не скрывали досады и произошедшую трагедию с «Эдинбургом» объяснили однозначно — русские бросили их для того, чтобы отпраздновать свой пролетарский праздник 1 Мая в базе. В одной из современных версий тех событий высказывается мысль о том, что наше командование просто смалодушничало по причине серьёзных неудач, имевших место как раз в те же дни на Северном флоте. Рисковать ещё и эсминцами наши не стали. В целом этот инцидент, по некоторым свидетельствам, на определённое время серьёзно обострил отношения между союзниками, что прослеживается и в мемуарах командующего Северным флотом А.Г. Головко.

По ориентировочным данным советских моряков, место гибели «Эдинбурга» находилось в пределах 72°06′ северной широты и 37°3’ восточной долготы и 72°3′ северной широты и 34°3′ восточной долготы. Приведённые в отечественных документах координаты места гибели крейсера, определённые в условиях боя, плохой видимости, длительного отрыва от береговых ориентиров, усталости личного состава и невысокого уровня штурманского вооружения кораблей охраны, переоборудованных из гражданских судов, вызывали законные сомнения. Район предполагаемого затопления крейсера составлял примерно прямоугольник со сторонами 110x165 километров, то есть около 18 тысяч квадратных километров, если бы его пришлось отыскивать с надёжным перекрытием ошибок в определении точного места затопления. Действительное же место гибели корабля оказалось в точке с координатами 72°06′ северной широты и 35°09′ восточной долготы. В Лондоне Военное министерство обозначило место гибели «Эдинбурга» как «военную могилу».

США получили свою плату от Госбанка СССР, который, в свою очередь, 12 сентября 1944 года получил страховую сумму от Госстраха СССР (ныне Ингосстрах) в размере 6 миллионов 227 тысяч долларов. Бюро страхования военных рисков английского правительства выплатило Госстраху СССР свою долю страховки в размере двух миллионов долларов (500 тысяч английских фунтов стерлингов). С момента этих выплат все права на груз золота, оставшийся на крейсере, перешли к Госстраху СССР и Английскому правительственному бюро. После этого о погибшем золоте все как будто забыли, но, как оказалось, не навсегда.

Страсти по золоту

Закончилась Вторая мировая война, и вся информация о содержимом ящиков на борту погибшего крейсера перестала быть тайной. Первые сообщения о золоте появились в английской прессе сразу же после войны, а с 1950-х годов начались разговоры о его возможном подъёме. Но как это сделать? Корабль затонул на глубине в четверть километра. Кроме того, правительство Великобритании, дабы пресечь возможные претензии разного рода авантюристов, объявило «Эдинбург» военным захоронением (как-никак на нём покоились останки 57 моряков), и, следовательно, тот получал полную неприкосновенность.

Вопрос о поднятии золота с «Эдинбурга» впервые был поставлен Министерством финансов СССР перед правительством ещё в январе 1946 года, но поддержки не получил.

Впрочем, для отказа Минфину были в то время и объективные причины. Дело в том, что имевшаяся тогда на вооружении аварийно-спасательной службы ВМФ СССР аппаратура могла обеспечить работу водолазов лишь на глубинах до 120 метров. Впрочем, причина отказа крылась не в этом. На эту тему было наложено некое табу.

И всё же советским финансистам пришлось снова поднять вопрос о затонувшем золоте. Произошло это в марте 1954 года. Именно в это время в финансовых кругах СССР стало известно, что тема золота «Эдинбурга» начала волновать и англичан. Делать вид, что такой проблемы не существует, дальше было просто нельзя. Уже в апреле 1954 года английский посол в СССР обратился в МИД СССР с нотой, в которой сообщил, что Лондон рассматривает вопрос о подъёме золота «Эдинбурга». Тогда-то стало известно, что ещё в 1950 году английский флот провёл секретную операцию по уточнению места гибели «Эдинбурга» и осмотру его останков с помощью телеаппаратуры. Англичане очень хотели поднять золото с погибшего крейсера, но без разрешения советской стороны не могли этого сделать. Погибшее золото продолжало оставаться собственностью СССР. А потому любая самодеятельность с его подъёмом могла быть расценена как пиратство.

Министерство иностранных дел СССР приняло английскую ноту к сведению, но никакого ответа на неё не дало. Была в разгаре холодная война, иметь дело с потенциальными врагами-империалистами, да ещё в столь щекотливом вопросе, как совместный подъём золота, никто не хотел. Более того, район гибели крейсера «Эдинбург» был включен в систему полигонов боевой подготовки для кораблей Северного флота, таким образом можно было держать под контролем данный район от возможных попыток английской стороны овладеть советским золотом. Англичане, впрочем, о самодеятельности и не помышляли, боясь неизбежного международного скандала. Однако свои корабли в данный район тоже периодически посылали, так, на всякий случай. Бывшие союзники теперь настороженно приглядывали друг за другом. «Эдинбургская тема» снова на некоторое время была заморожена.

В 1963 году попытку организовать операцию по подъёму золота с «Эдинбурга» предприняла некая частная англо-голландская компания. Ей, разумеется, было отказано.

В очередной раз вопрос о золоте на дне Баренцева моря был поднят сразу несколькими водолазными фирмами в 1976 году, но из Москвы вновь последовал отказ о сотрудничестве в данном вопросе. Отечественная подводная аппаратура не позволяла работать на такой большой глубине, где лежал «Эдинбург» (по предварительным расчётам, около 250 метров), а помощи у империалистов мы просить не хотели.

Прошло ещё три года, и тема золота «Эдинбурга» снова стала на повестке дня. В октябре 1979 года в советское посольство в Осло обратилась норвежская фирма «Столт-Нилсен Редери» с уведомлением о проведении исследований по поиску судов, затонувших в Баренцевом море в годы Второй мировой войны, включая и крейсер «Эдинбург». Лёд понемногу тронулся, и впервые за всё послевоенное время советские представители начали хотя бы обсуждение «эдинбургской темы». Некоторое время Ингосстрах вёл с норвежцами вялотекущие переговоры, но затем из Кремля последовала команда прекратить все разговоры о золоте «Эдинбурга». Норвежцы остались ни с чем, хотя и жаловались, что уже успели вложить в разработку проекта миллион долларов. Москва почему-то упорно не хотела выносить информацию о затонувшем золоте на международный уровень. Но почему? Только лишь нежеланием сотрудничать это объяснить сложно. Вполне возможно, что была ещё одна, куда более весомая причина (о ней мы поговорим в конце нашего повествования).

Периодически желание заняться золотом «Эдинбурга» высказывали и английские предприниматели, но там особо ретивых одергивало уже собственное правительство, мотивируя свои отказы тем, что нельзя «тревожить прах мёртвых героев, погибших за правое дело».

Тем не менее разработка проектов подъёма золота не прекращалась. Наиболее преуспел в этом англичанин Кейт Джессоп. Будучи опытным водолазом, обслуживавшим буровые платформы в Северном море, он хорошо разбирался в подводной технике, а кроме того, обладал способностями историка-исследователя. Отвечая на протесты ветеранов «русских конвоев», требовавших не беспокоить останки погибших моряков, Джессоп заявил, что подъём золота будет осуществлён через торпедную пробоину в правом борту и все остальные помещения крейсера останутся нетронутыми.

Наконец и нашей стороне стало ясно, что делать вид, будто никакой проблемы золота «Эдинбурга» нет, больше нельзя. Подводная техника с каждым годом совершенствовалась, и в скором времени могла сложиться ситуация, что золото подняли бы на поверхность какие-нибудь чёрные кладоискатели, а потом ищи-свищи их!

В 1981 году правительство СССР наконец-то решило дать разрешение на подъём золота с «Эдинбурга», чтобы навсегда закрыть этот неприятный вопрос. Начались консультации, в которых приняли участие специалисты Министерства иностранных дел, Министерства обороны и Министерства финансов СССР и Англии.

Из списка возможных кандидатов на выполнение этой непростой задачи была выбрана английская спасательная компания «Джессоп мэрин рикавериз», возглавляемая Кейтом Джессопом. Она показалась заказчикам наиболее подготовленной к столь сложному и деликатному предприятию, как подъём золота со дна Баренцева моря.

Джессоп более 10 лет собирал всевозможную (подчас весьма противоречивую) информацию о последнем походе «Эдинбурга», пока в 1979 году не решился организовать поисковую экспедицию. Его партнёром стала норвежская фирма «Столт-Нильсен». Хотя конкретных результатов экспедиция не принесла, но район поиска удалось обозначить довольно чётко. Особенно ценным оказалось свидетельство капитана одного траулера: в его сеть попали обломки — похоже, с «Эдинбурга».

В следующем году Джессоп совместно с водолазной компанией из города Абердина создал собственную фирму «Джессоп мэрин рикавериз». Заинтригованные солидным кушем, в его проекте согласились участвовать известные корпорации — английская «Ракал-Декка» и западногерманская OSА. Первая обеспечила экспедицию электронным и гидроакустическим оборудованием, вторая предоставила поисковое судно «Дэмптор». К тому времени у Джессопа появились конкуренты, летом в районе гибели «Эдинбурга» работало судно «Дроксфорд» саутгемптонской компании «Рисдон-Бизли», но результаты его поиска остались неизвестны.

5 мая 1981 года был подписан трёхсторонний договор между Министерством торговли Великобритании, Министерством финансов СССР и «Джессоп мэрин рикавериз» о заключении контракта на проведение работ по поиску «Эдинбурга» и поднятию затонувшего золота.

Согласно контракту, право на большую часть золота (3 тонны 745.8 килограмма) принадлежало советской стороне, а на оставшуюся часть (1 тонна 788,8 килограмма) — английской. Доля спасателей оговаривалась в размере 45% от спасённой части. Стоимость золота по существовавшим на то время ценам (410 долларов за унцию) оценивались почти в 80,2 миллиона долларов. Таким образом, наша страна могла рассчитывать за вычетом доли спасателей на получение 2 тонны 60,2 килограмма золота стоимостью 29.8 миллиона долларов. При этом все расходы по проведению операции ложились на английскую сторону, на которой висел риск, традиционно применяемый в мировой практике спасателей: «Без спасения нет вознаграждения». При этом водолазы должны были получить за каждый поднятый слиток золота по 63 фунта, а кроме того, по 9000 фунтов за три недели работы под водой.

Так как экспедиция на «Эдинбург» вызвала большой шум в западной прессе, то конкуренция среди водолазов за право участвовать в ней была очень большая. Помимо немалых денег, сам факт участия в столь разрекламированной акции гарантировал всем участникам хорошие контракты и в дальнейшем. Отбор среди водолазов был весьма жёстким. Каждый кандидат должен был иметь опыт глубоководных погружений более чем на 150 метров, опыт передвижения и ориентирования внутри затонувших судов, уметь обращаться с неразорвавшимися снарядами и т.д.

Всего предполагалось отобрать 12 водолазов, которые должны были непосредственно работать под водой; ещё четверо водолазов должны были страховать их сверху. В результате жёсткого отбора водолазную команду удалось укомплектовать лучшими специалистами из различных стран. Водолазов Джессопа недаром шутливо именовали «сборной командой мира».

Проведению операции предшествовала огромная подготовительная работа. После опубликования статьи о золоте «Эдинбурга» в газете «Санди Таймс» было получено около 300 откликов от оставшихся в живых членов экипажа «Эдинбурга» и их родственников. Все эти люди были досконально опрошены с целью получения даже самой мизерной информации. Одним из наиболее содержательных, оказался рассказ бывшего командирского вестового. Он сообщил о времени атаки и последних минутах крейсера. Интересную информацию предоставил и бывший корабельный плотник, который в своё время укладывал ящики с золотом в бомбовый погреб: он подробно описал бомбовый погреб с расположением выгородок и входных дверей.

Обрадованный Кейт Джессоп не стал тратить времени даром. В течение июня 1981 года отобранные для участия в экспедиции водолазы внимательно изучили внутренние отсеки однотипного с «Эдинбургом» крейсера «Белфаст». Особенно большое внимание было уделено изучению корабля в районе 80-го и 93-го шпангоутов, то есть там, где располагался бомбовый погреб с золотом

О.А. Крымцев и А.Л. Злобин пишут:

«Предложенные нам на рассмотрение финансовые условия в целом предусматривали, что советская сторона передаст спасателю в качестве вознаграждения 50% от стоимости груза золота, если его вес превысит три тонны. Если же им удастся поднять не всю партию золота, то его владельцы получат менее 50% спасённого груза, так как вознаграждение, по версии спасателей, в размере 25% от стоимости поднятого груза при его весе до трёх тонн должно перейти в их распоряжение (включая первую тонну).

Советская сторона не стала зацикливаться на вопросе о размерах этого вознаграждения, так как это было компетенцией министра финансов и ЦК КПСС. Поэтому, приняв к сведению пожелания норвежцев, мы отстаивали те позиции потенциального контракта, в которых мы сами могли что-то решать, будучи уверенными, что наши непосредственные руководители одобрят такие действия. К тому же норвежцы предложили, чтобы первая тонна спасённого золота пошла на компенсацию произведённых ими затрат по поиску затонувшего корабля, а также на предстоящие расходы по подготовке всех необходимых технических средств и судов к спасательным работам. Они уверяли, что уже затратили на поиски около миллиона долларов.

В ходе непростых дискуссий нашей финансовой группе удалось настоять на принципе компенсации затрат, который должен лежать в основе контракта: без спасения нет вознаграждения. Кроме того, техническая группа нашей делегации сумела убедить представителей «Столт» в необходимости ознакомления советских представителей на переговорах с судами и поисковыми средствами фирмы, для того чтобы у нашей стороны сложилось твёрдое убеждение в способности фирмы осуществить сложные подводные работы.

Нам также удалось склонить норвежцев к готовности принять наших наблюдателей на операцию по подъёму золота с «Эдинбурга». На время остался открытым вопрос об участии наших наблюдателей на этапе продолжения поисковых работ. Мы договорились, что этот вопрос будет улажен на втором этапе наших переговоров, которые «Столт» предложила провести в Норвегии в июне 1980 года. Во время этих переговоров норвежцы намеревались показать советской делегации свои технические средства и производственную базу.

Советский Союз не являлся полным хозяином золота, поэтому мы отметили, что англичане при желании могут стать стороной окончательного контракта. Естественно, достижение договорённости с английской стороной было взято на себя норвежцами, хотя они и попросили нас о содействии в переговорах с британскими властями.

Надо отметить, что в процессе переговоров норвежцы держались суховато и были уверены в успехе операции. Они были сильно разочарованы, словно на них полился холодный душ, когда узнали от нас, что речь пойдёт о 5,5 тоннах золота, а не о 10 тоннах, как они рассчитывали, прочитав мемуары бывшего командующего Северным флотом адмирала Головко».

Подъём золота с крейсера, как и вообще подъём груза с любого затонувшего корабля, складывается из нескольких этапов: уточнение района гибели судна; допоиск судна в выявленном районе; его идентификация и точное обозначение местоположения; расчистка подходов к отсекам, где находится груз; собственно подъём груза. Каждый этап этого процесса имеет свои особенности, методы выполнения, типы используемой аппаратуры, оборудования и судов-носителей. В силу этого к выполнению работ, связанных с подъёмом груза с «Эдинбурга», Джессоп привлёк несколько фирм, образовав своего рода консорциум под руководством собственной фирмы «Джессоп марин рикавериз лимитед». В состав консорциума входили фирма «Ракал-Декка сюрвей» (задачей которой было обнаружение крейсера), фирма «Вартон-вильямс лимитед» (предоставившая поисковое оборудование и организовавшая водолазные работы) и фирма «Офшор сепплай ассошиэйшн» (предоставившая судно обеспечения подводно-технических работ «Стефанитурм»). Условия контракта выражались, во-первых, формулой «без спасения нет вознаграждения». Стороны договорились, что фирма Джессопа несёт все затраты по подъёму золота сама и в случае неудачи никакой компенсации ей не полагается. Если же золото будет поднято, то, учитывая, что работы сопряжены со значительным риском, фирма «Джессоп марин рикавериз» получит 45% драгоценного металла. Оставшиеся 55% должны быть поделены между СССР и Великобританией в пропорции примерно 2:1, так как Советский Союз ещё в годы войны получил страховку в размере 32,32% от стоимости золота, выплаченную Британским бюро страхования от военных рисков. Соответственно, этот процент лежащего на дне драгоценного груза автоматически перешёл в собственность англичан.

Определение местоположения погибшего судна — непростая задача. Достаточно сказать, что поиски парохода «Египет», затонувшего в 1922 году на глубине около 100 метров с грузом золота, продолжались около трёх лет. Пароход «Ниагара», подорвавшийся на мине и также унёсший с собой на глубину около 130 метров груз золота, искали около двух месяцев, хотя район его гибели был известен (площадь его составляла 16 квадратных миль). Случай с «Эдинбургом» осложнялся ещё и тем, что в горячке боя должной прокладки курсов кораблей, участвовавших в операции, не проводилось. Тем не менее фирма «Ракал-Декка» взялась за эту задачу. Специалисты фирмы в первую очередь запросили из архивов все материалы английского ВМФ, относящиеся к гибели крейсера, и нанесли на карту вероятные точки затопления корабля. Разброс получился весьма значительный — точки уложились в прямоугольнике со сторонами 30x50 миль. Сведения из немецких архивов и опрос оставшихся в живых участников боя ситуации не прояснили.

Вторым источником информации были данные о зацепах рыболовецких тралов за неопознанные препятствия на дне. В принципе, каждый зацеп трала должен был фиксироваться в вахтенном журнале судна, а высококачественное навигационное оборудование современных рыболовецких судов должно было обеспечить высокую точность определения места зацепа. Однако анализ и этого источника информации оказался обескураживающим. В материалах, полученных с рыболовецких судов, как правило, координаты устанавливались по одному определению и, в основном, относились к самому судну, а не к положению трала, который находился в стороне от судна на километр-полтора. Более того, как только капитаны рыболовецких судов узнавали о том, что в данном районе возможны зацепы, они прекращали лов и, следовательно, достаточного числа определений мест зацепов не получалось.

Таким образом, большинство приведённых в рыболовецких документах сведений были отвергнуты как недостоверные. Внимание специалистов фирмы привлёк лишь один район, где всё-таки происходили неоднократные зацепы, а суда, информировавшие о них, были оборудованы достаточно точной и надёжной навигационной системой «Декка навигатор». Все эти зацепы укладывались в круг радиусом 3 мили. Однако большинство зафиксированных захватов отстояли от официальной точки гибели крейсера на много миль к северо-западу, хотя и находились при этом внутри ранее установленной зоны 30x50 миль. Аналогично определилась и вторая зона поисков, в девяти милях от первой, также представлявшая собой круг радиусом три мили.

На этом этапе было решено перейти от работы в архивах к поискам крейсера в море. Для решения задачи необходимо было использовать три группы оборудования: навигационное, поисковое и обработки данных.

Навигационная система представляла собой комбинацию аппаратуры, использующей различные методы определения местоположения. Основу составила радионавигационная система «Хай-фикс» с двумя установленными на берегу опорными радиомаяками-ответчиками, обеспечивающая определение места в зоне работ с точностью ±30 метров на расстоянии 150 миль от маяков-ответчиков. Параллельно системе «Хай-фикс» работали спутниковая навигационная система «Декка 03-2» и навигационная система «Декка навигатор».

Подводная поисковая аппаратура включала в себя буксируемый гидролокатор бокового обзора фирмы «Кляйн», имеющий рабочую частоту 50 кГц и полосу захвата 600 метров вправо и влево от траектории движения локатора. Кроме того, на борту поискового судна были гидролокатор той же фирмы, имевший рабочую частоту 100 кГц и меньшую дальность действия, но большую разрешающую способность, эхолот «Дезо-10» фирмы «Атлас» и магнитометр.

Две автоматические системы обработки и отображения навигационной информации могли обслуживать независимо любую из навигационных систем, представляя информацию на графопостроителях в разном масштабе.

Большая часть перечисленного оборудования была установлена на палубе поискового судна «Дамматор» в контейнерах-лабораториях.

Первая операция

Спасательное судно «Дамматор» вышел из Питерхеда (Шотландия) 30 апреля 1981 года. За два дня до этого в Норвегию по воздуху было переброшено и к 10 мая смонтировано оборудование береговых опорных радиомаяков-ответчиков системы «Хай-фикс». К моменту подхода «Даммтора» в район работ радионавигационная система была откалибрована 9 мая на грунте на глубине 244–250 метров был обнаружен большой корабль.

13 мая «Дамматор» установил на грунте в месте поисков гидроакустические маяки подводной навигационной системы «Аква-фикс-2», и работа началась.

Тщательность подготовки экспедиции оправдала себя сразу. Уже 14 мая, в 14 часов 21 минут, на диаграмме изображения с буксируемого за судном гидролокатора бокового обзора прописалась цель — не опознанное пока, но достаточно крупное судно. «Даммтор» сделал ещё несколько галсов вокруг найденной цели, используя эхолот и 100-килогерцевый гидролокатор, после чего стало окончательно ясно, что обнаружено крупное судно и что для его визуального осмотра можно посылать дистанционно управляемый подводный аппарат с телевизионной камерой.

15 мая «Даммтор» встал на якорь, и под воду был спущен поисковый телеуправляемый аппарат «Скорпио». Однако якорь оказался положенным не очень точно, ветер был довольно сильным, и первая попытка установить гидроакустический контакт между «Скорпио» и целью успехом не увенчалась. Аппарат подняли на поверхность. В тот же день был произведён ещё один спуск «Скорпио» — и снова безрезультатно. Лишь в третий раз аппарат вышел на цель.

Убедившись, что «Эдинбург» действительно найден, «Даммтор» вышел в точку над крейсером и определил своё положение по радионавигационным системам «Хай-фикс» и «Декка навигатор», а также по 22 проходам навигационного искусственного спутника Земли. Затем «Даммтор» ушёл, унося координаты «Эдинбурга» и видеофильм его осмотра, произведённого с помощью телевизионной системы «Скорпио».

Повторное изучение видеофильма на берегу подтвердило, что найден именно «Эдинбург». Одним из решающих доводов «за» было изображение висящего на шлюпбалках 10-метрового катера, который мог принадлежать только «Эдинбургу».

— …На видеофильме «Эдинбург» выглядит хорошо сохранившимся и целым, — заявил руководитель поисковых работ.

Корабль лежал на левом борту. На нём висело несколько рыболовных сетей, но корпус выглядел вполне прилично. Сам корпус и надстройки покрылись серым налётом обрастаний. Анализ повреждений борта, где виднелась пробоина 10 х 10 метров (по другим данным, пробоина была значительно больше —18 х 18 метров), показал, что золото должно было оставаться на своём месте и доступ к нему был возможен.

После обнаружения крейсера наступил следующий этап работы — собственно подъём золота. Предполагалось, что водолазное судно выйдет к месту гибели корабля, спустит под воду водолазов, и они достанут золото. Вроде бы всё просто. Однако глубина, на которой предстояло работать, была около 250 метров, температура на рабочей глубине чуть выше +1°C, и море было достаточно бурным. Только шесть судов во всём мире могли обеспечить работу водолазов в таких условиях.

Теперь наступил черёд приступить к работе судну обеспечения подводно-технических работ «Стефанитурм». «Стефанитурм» был построен в 1978 году. Судно имело водоизмещение около 1400 тонн и несло на себе водолазный комплекс фирмы «Дрегер», рассчитанный на погружение водолазов на глубину до 400 метров. Водолазы могли жить в отсеках установленных в трюме барокамер в течение нескольких недель под давлением, равным давлению воды на ожидающем их рабочем горизонте. Дважды в день водолазный колокол доставлял их на дно к месту работы и возвращал на поверхность, в отсеки барокамеры. Таким образом, регулярно, изо дня в день водолазы могли работать по нескольку часов на глубине сотен метров и лишь по окончании всей работы один раз пройти декомпрессию.

Для того чтобы во время работы на объекте судно не унесло течением или ветром, на нём была предусмотрена специальная система удержания на месте. Эта система измеряет положение судна относительно установленных на дне гидроакустических маяков, определяет скорость и направление течения и ветра, силу волнения, а затем с помощью специальной вычислительной машины рассчитывает, как и на какое время нужно включить гребные винты, чтобы вернуть судно в прежнюю точку. Таким образом, даже без использования якорей судно может с очень высокой точностью сохранять своё заданное положение в море.

На корме «Стефанитурма» была установлена П-образная рама, с помощью которой можно опустить с палубы на дно или принять на палубу груз весом до 60 тонн.

Конструкция водолазного комплекса, судна и системы его удержания в точке позволяли вести водолазные работы при ветре до восьми баллов. Организаторы экспедиции предполагали, что вся работа будет выполнена без заходов в порт для пополнения запасов. Поэтому в трюмы «Стефанитурма» было загружено дополнительно 200 тонн баллонов, содержащих 42,5 тысячи кубометров дыхательной смеси для водолазов, состоявшей из 97% гелия и 3% кислорода, две установки электродуговой резки металла для работы на глубине до 300 метров, гидрореактивные стволы и другое оборудование. Водолазное снаряжение с дыхательной системой «Кирби-Морган 17» и устройством регенерации позволяло повторно использовать от 62% до 95% поданной для дыхания газовой смеси.

«Стефанитурм» вышел в море 28 августа, имея на борту: 12 водолазов, 4 механиков по системам жизнеобеспечения, 4 водолазов обеспечения, 3 руководителей спусков, специалиста по погружениям — руководителя подводных работ, специалиста-минёра для руководства работами с боезапасом крейсера, специалиста по системам сбора и регенерации отработанной дыхательной смеси. Кроме них, на борту «Стефанитума» находились 2 представителя советской стороны и 1 представитель правительства Великобритании.

Семь дней спустя судно подошло к району работ. «Эдинбург» был найден с первого захода. Ещё по пути к месту погружений восемь водолазов заняли свои места в жилом отсеке барокомплекса «Стефанитурма», и началась их компрессия. До глубины 150 метров давление в отсеке поднималось со скоростью 25 м вод. ст./ч, затем до глубины 225 метров — со скоростью 12,5 м вод. ст./ч.

Точность установки «Стефанитурма» над крейсером была настолько высока, что при первом же спуске водолазный колокол попал прямо в пробоину от торпеды в борту «Эдинбурга». От момента подхода «Стефанитурма» к месту работ до выхода водолазов в воду прошло всего несколько часов.

Первые же спуски, однако, показали, что прежде всего система очистки дыхательной смеси в колоколе от углекислого газа не может обеспечить нормальное дыхание трёх человек одновременно. Кроме того, когда в колокол поместили два комплекта 60-метровых шлангов для подачи водолазам дыхательной смеси и горячей воды, в нём осталось место лишь для двух человек. Таким образом, из колокола водолазы выходили попарно, что резко увеличивало их нагрузку.

Первые спуски показали также, что пробоина от торпеды, через которую предполагалось проникнуть в крейсер, загромождена обломками и боезапасом. Было решено прорезать в борту новый проход.

После того как бортовая обшивка толщиной 12 миллиметров была прорезана, водолазам пришлось заняться расчисткой прохода от обломков обрушившихся конструкций и нанесённого в корпус корабля ила. Потребовалось 10 дней работы по восемь часов в сутки, чтобы расчистить проход шириной 4,5 метра сквозь топливную цистерну. Самым крупным объектом, который пришлось удалить, был сорванный взрывом со своего места и закинутый в цистерну компрессор весом восемь тонн.

На исходе 10-х суток подходы к переборке артиллерийскою погреба, где должно было находиться золото, удалось наконец освободить. Но здесь водолазов ожидала ещё одна неприятность: в переборке зияла трещина — взрывная волна торпеды достала до этого места. Трудно было ожидать, что в погребе всё будет найдено в первозданном виде.

Во время 18-го спуска водолазы начали прорезать небольшое отверстие, размером 0,3x0,3 метра, в бомбовое помещение. Это был наиболее опасный момент во всей подводной операции. Пока отверстие не будет проделано, невозможно узнать, что находится за стенкой: там могло быть нагромождение ила и обломков, там могли лежать готовые к взрыву бомбы, но там могло быть и золото.

Из предосторожности сначала проделали разрез размером с мелкую монетку. Если всё будет нормально и с водолазами ничего не случится, то после этого можно увереннее прорезать намеченное отверстие. При взрыве и детонации боеприпасов водолазы могли погибнуть, а золото могло так разметать и закрыть сорвавшимися броневыми плитами, что операция грозила бы закончиться плачевно. В течение нескольких минут, пока водолазы производили пробное прорезание, напряжение на спасательном судне, достигло предела

Постепенно, сантиметр за сантиметром, была вскрыта последняя на пути к золоту переборка, но тут возникли новые, едва ли не ещё более сложные проблемы.

Первоначально предполагалось, что отсек размером 4,6х4,6 метра и высотой 2,7 метра должен содержать золото в транспортных ящиках — и ничего более. Оказалось, однако, что всё пространство отсека забито обломками и военным имуществом, замытым в ил. Водолазам пришлось вручную в полной темноте извлекать обломки конструкций судна и содержимого артиллерийского погреба, затем грунтососом на ощупь откачивать ил. В иле оказались, помимо сравнительно безобидных вещей, 100-килограммовые авиабомбы, глубинные бомбы, снаряды весом по полтора килограмма, патроны малокалиберных зенитных полуавтоматов, боеприпасы стрелкового оружия, сломанная тара из-под боеприпасов, бухты троса трала-паравана, бикфордов шнур и взрыватели. Лишь после многосуточной утомительной разгрузки артиллерийского погреба, когда уже никто не верил в успех и работа шла, скорее, из упрямства, был достигнут долгожданный успех.

Случилось это так. Произошла очередная пересменка водолазов. Первым из колокола на свою очередную рабочую смену вышел водолаз из Зимбабве Джон Россье. Всего через несколько минут руки нащупали в слое топлива какой-то твёрдый брусок. Поднеся его поближе к иллюминатору своего шлема, водолаз понял, что видит золото. Он тут же закричал о своей находке: «Я нашёл золото! Я нашёл золото!». Так и было записано в журнале событий. Этот брусок был сразу же помещён в корзину и поднят наверх.

Поскольку было около 23 часов, то руководство экспедиции находилось в своих каютах. Однако оно очень быстро сбежалось по вызову дежурного руководителя водолазных спусков, называвшегося супервайзером.

В ряде западных изданий неоднократно подчёркивалось, что это было царское золото с царскими орлами, но первый же образец под номером КР 0620 весом 11 килограммов 542,7 граммов с маркировкой герба в виде серпа и молота и надписью: СССР развеял все слухи о его происхождении. На слитке была выбита проба: 9999,0, то есть золото было высочайшей степени очистки, а значит, и стоимости на мировом рынке. Золотой брусок передавался из рук в руки, но вскоре К. Джессоп взял этот слиток и показал находившимся в камере водолазам через иллюминатор. На судне царили праздничное настроение и ликование. Наконец-то цель экспедиции была достигнута и тяжелейший, напряженный труд всех её участников был оправдан.

Можно только представить себе, что испытывал автор этого проекта К. Джессоп. Осуществилась его многолетняя мечта найти подводное сокровище.

Впоследствии установят, что слиток весил 11 килограммов, а стоимость его составляла около 100 тысяч фунтов стерлингов.

Находка резко подняла настроение, хотя работа по расчистке отсека становилась всё труднее. Содержимое артиллерийского погреба слежалось настолько плотно, что без лома оторвать что-либо от общей спекшейся массы было почти невозможно. Тем не менее водолазы в течение 10 дней лихорадочной работы отправляли на поверхность по полтонны золота за смену.

В начале октября удача начала посматривать на спасателей косо. Наступила пора штормов, а в условиях Баренцева моря это не пустая фраза. За два-три часа погода могла измениться от полного штиля до 10-балльного шторма. Один из таких штормов, силой около 11 баллов, сместил судно с позиции, и при этом всё телевизионное оборудование, помещённое внутри крейсера, было оторвано и утеряно. К счастью, в этот момент водолазы находились в барокамере на борту «Стефанитурма». Однако, отработав под водой 32 дня, они совершенно выдохлись. В кладовой «Стефанитурма», запертой на три замка, уже лежали 431 слиток из 465, и руководство экспедиции решило не рисковать более. «Стефанитурм» пошёл в Мурманск, а водолазы начали декомпрессию.

На крейсере осталось ещё 34 слитка на сумму около 10 миллионов долларов. Это позволит в следующем году провести второй этап операции, который будет финансово оправданным, да вдруг ещё обнаружатся дополнительные 4,5 тонны золота, так что не придётся изменять условия контракта, срок действия которого был определён на два года.

Итак, 67-м погружением водолазного колокола в 1981 году работы были завершены. Утром 7 октября свободные от вахты члены экспедиции собрались на корме судна, чтобы отдать дань памяти погибшим на «Эдинбурге». Здесь же присутствовали и наши наблюдатели. Дул холодный, пронизывающий ветер. Собравшиеся выслушали слова Д. Кео, представителя Министерства обороны Великобритании, который исполнял роль корабельного капеллана. С крейсера «Эдинбург» был сброшен пластмассовый венок, который ветер тут же погнал куда-то вдаль по беспокойным волнам. После этой прощальной церемонии судно направилось в Мурманск.

Крымцев и Злобин пишут:

«Все прибывшие из Москвы представители прессы и телевидения ожидали у причала, когда наконец можно будет подняться на борт судна. Около 12 дня стоящий у опущенного с судна трапа пограничный наряд начал пропускать посетителей, проверяя документы. Первым поднялся А. Злобин, который тепло приветствовал К. Джессопа и других англичан. После приветствий и обмена первыми вопросами у нас возникло естественное желание посмотреть на «сокровища царя Посейдона». Нас подвели к «золотой» кладовой, открыли дверь и показали уложенные многими рядами золотые слитки, которые уже были поделены в пропорциях: ⅔ — советскому, ⅓ — британскому Принципалам, а 45% от доли каждого — спасательному консорциуму. Как нам было известно, в Англии консорциум после долгих дебатов так распределил свою прибыль между его участниками: «Джессоп» — 10%, «Вартон-Вильямс» — 37%, «Дека» — 3% и ОСА — 50%. Таким образом, аренда судна была самой дорогой составляющей.

Золото, на которое мы смотрели, отливало тусклым жёлтым цветом, все бруски были чистыми и неповреждёнными. Даже трудно было представить себе, что вот эти тупые «булыжники» в сумме стоят более 100 миллионов долларов. Каждый из нас взял в руки по бруску ценой в четверть миллиона долларов и сфотографировался с ним на память. Представители прессы сделали свои фотографии золотохранилища, которые вскоре были напечатаны в газетах «Правда», «Известия», «Полярная правда»».

В Мурманске спасатели оставили часть золота — определённую соглашением долю нашей страны, затем «Стефанитурм» с драгоценным грузом на борту ушёл в Англию. Экспедиция 1981 года закончилась.

Подъём золота с крейсера «Эдинбург» — операция, уникальная по целому ряду факторов. Сроки её исполнения — поиск, опознание крейсера и разгрузка золота — были фантастически малы. Глубина работы более чем на 100 метров превышала глубины производившихся ранее спасательных работ.

Эти результаты были достигнуты благодаря широкому, комплексному использованию современной поисковой техники: навигационных систем, гидролокаторов бокового обзора и телеуправляемых осмотровых аппаратов. Кроме того, само судно обеспечения подводно-технических работ было снабжено системой динамического позиционирования и глубоководным водолазным комплексом со спуском водолазного колокола через сквозную шахту в центре корпуса судна.

Можно быть совершенно уверенным, что эта экспедиция, доказав возможность проведения аварийно-спасательных работ на глубинах в сотни метров, стала первой в ряду подобных предприятий.

Общая стоимость извлечённого золота составила более 40 миллионов фунтов стерлингов. Это абсолютный рекорд в истории поиска морских сокровищ.

Вторая операция

Второй этап операции по подъёму остававшегося в трюме «Эдинбурга» золота первоначально планировалось провести летом следующего, 1982 года. Однако вмешались непредвиденные обстоятельства. Английское правительство предъявило претензии к «Джепссон марин рикавериз», а против самого Кейта Джепссона начали следствие. И хотя в конце концов во всём разобрались, время на организацию экспедиции уже ушло. Заключенный с СССР контракт прекратил своё действие и был автоматически расторгнут.

Эту операцию предложил взять на себя главнокомандующий ВМФ СССР, адмирал флота Советского Союза С.Г. Горшков. У него был свой резон. Под организацию экспедиции Горшков хотел закупить для аварийно-спасательной службы ВМФ новейшее западное глубоководное оборудование. Но в правительстве рассудили иначе. Операцию решено было осуществить со спасательного судна «Спрут», принадлежавшему Мингазпрому. Не видя в этом никакой пользы для себя, руководство ВМФ от участия в операции отказалось. А затем умерла и сама идея операции без участия западных кампаний.

Подъём со дна моря оставшихся ценностей удалось осуществить только через пять лет. Хотя на борту крейсера оставалось ещё 375 килограммов золота, консорциум Джессопа распался. Его компаньоны посчитали, что предстоящие расходы могут не окупиться. В конце концов английский предприниматель продал советско-британский контракт своим конкурентам — фирме «Уорлтон-Уильямс».

Представитель британского Министерства обороны в процессе подготовки к операции сообщил, что англичане не разрешат свободного поиска нового груза, а доступ к нему при обнаружении возможен лишь при условии, что не будут потревожены останки погибших моряков. Затем договаривающиеся стороны условились об исключении нахождения представителей прессы на борту, которые прошлый раз несправедливо обвинили водолазов в глумлении над обнаруженными останками трёх человек.

Новое, прекрасно оборудованное судно «Дипвотер-2» 28 августа 1986 года вышло из шотландского порта Питерхед и направилось в Баренцево море.

Из-за сильной мути, поднимавшейся при работе водолаза, не удавалось использовать телевидение для контроля за его работой, но почти всё время осуществлялось обследование крейсера подводными роботами, один из которых, РЦВ-225, опускался в артиллерийский погреб для осмотра. Окончательный же видеоосмотр помещения водолазы производили с помощью ручной телекамеры в плавательном режиме, чтобы не мутить воды. Робот «Ригвокер-2» позволил обнаружить и поднять судовой колокол, съёмные гербы города Эдинбурга с адмиральского катера, два маяка-ответчика и оборвавшуюся телекамеру, оставленные в 1981 году.

Водолазов, как и в первой операции, продолжали преследовать неисправности и поломки техники: периодические неполадки с аварийным заспинным запасом дыхательных газов, с водообогревом, запутывания спускаемых под воду тросов и кабелей от роботов, ремонт внутри колокола подводящих шлангов с системами обеспечения и др. Однако работа медленно, но неуклонно продолжалась.

Первый слиток был найден 4 сентября. Спустя три дня, 7 сентября, волнение моря достигло пяти-шести баллов, и судно удерживалось со смещением от заданной точки до 4–5 метров. После проведения 15 спусков колокола (а это было 9 сентября) потребовались ремонтные работы, приостановившие поиск золота. Наконец 10 сентября около 23.00 был найден 29-й золотой слиток. На следующий день, после полной расчистки бомбового помещения от нефти и ила было проведено тщательное обследование с помощью ручной телекамеры. Оно показало, что оставшихся пяти слитков в этом помещении нет.

Теперь нужно было решать, проникать ли в соседнее помещение. Англичане не теряли надежды, что там могли находиться ещё 4,5 тонны золота, о которых в своё время написал адмирал Головко. Официальная советская сторона об этих тоннах золота молчала, но всё равно стоило попробовать. Водолазы прорезали новое отверстие через смежную переборку и проникли в это помещение. Оно всё оказалось заставленным ящиками с патронами, снарядами и другой боевой техникой. Всё это находилось в густом слое ила. В течение полутора суток водолазы перемещали эти ящики, пытаясь отыскать золото, но всё было тщетно. После 24-го спуска колокола было принято решение операцию завершить, тем более что погода продолжала ухудшаться, а советская сторона так и не дала своего подтверждения о наличии дополнительной партии золота на крейсере.

Итак, подняты последние 345 килограммов золота на сумму около 8 миллионов долларов. Из 29 поднятых слитков 19 были готовы к погрузке на сторожевой корабль Северного флота «Резвый».

Последние пять слитков золота так и не нашли, хотя водолазы обшарили буквально каждый дюйм отсека. Куда они исчезли, осталось загадкой. Участники экспедиции предположили, что при взрыве или опрокидывании крейсера они попали в соседние отсеки левого борта, где отыскать их среди разбросанных повсюду боеприпасов оказалось нереально. 18 сентября «Дипуотер-2» вернулся к родным берегам, золото же поделили между СССР и Великобританией в прежней пропорции. В одной из самых необычных глубоководных операций была поставлена точка.

Крымцев и Злобин пишут:

«Незадолго до завершения спасательной операции в Москве началась межведомственная распря. Ингосстрах, руководствуясь Распоряжением Совмина от 18 марта, запросил Минморфлот о выделении судна для снятия золота и наблюдателей и доставке их в Мурманск. Какой-то чиновник в Минморфлоте решил, что, раз в указанном Распоряжении ничего не сказано, что эта доставка должна быть бесплатной для Минфина, затребовал оплату, стоимость которой превышала реальную стоимость аренды судна в несколько раз и была соизмерима с той дополнительной суммой, которую нам удалось вырвать у фирмы-спасателя».

Эти споры длились несколько недель. Председатель Ингосстраха, чтобы найти выход из создавшегося положения, пригласил на «военный совет» Крымцева. Последний предложил простой выход из, казалось бы, тупиковой ситуации. Он порекомендовал, чтобы заместитель министра финансов позвонил начальнику Главного штаба ВМФ и попросил его принять золото с наблюдателями на военный корабль. В Распоряжении Совета министров говорилось о том, что ВМФ должен был обеспечить сопровождение груза золота, но это мог быть и военный самолёт. Поэтому нужно было обязательно просить о корабле. Крымцев знал, что руководство ВМФ всегда откликалось на запросы гражданских ведомств, если это было в его силах. Так получилось и на этот раз. Северный флот получил указания из Москвы о выделении корабля.

Сторожевой корабль «Резвый» подошёл к борту «Дипвотера», принял размещённое в двух ящиках золото и наблюдателей, после чего благополучно добрался до Мурманска, где его уже поджидал московский представитель ГОХРАНа со своим специальным почтово-багажным вагоном для следования в Москву.

О золоте «Эдинбурга» много говорили в 1980-е годы во всём мире. Англичане посвятили этой операции несколько книг, сняли фильм и создали музей. У нас ограничились двумя небольшими статьями в газете «Правда» и наградой непосредственных участников операции с советской стороны медалями.

Операция, получившая широкую огласку, вызвала большой интерес к уже забытым на дне морей ценностям. Поэтому 16 августа 1988 года Ингосстрах получил предложение двух американских фирм подписать соглашение о поднятии затонувшего в январе 1909 года у берегов штата Массачусетс имущества, которое, по словам спасателей, находилось на борту британского судна «Рипаблик» и являлось частью займа, предоставленного Францией России.

В июне 1990 года Совет министров СССР поручил Ингосстраху принять участие в переговорах со шведской фирмой «Тримар А. В.», предложившей советской стороне свои услуги по поиску и подъёму золота и других ценных грузов, затопленных в Финском заливе на трёх российских военных судах в конце 1914 года. Что это именно за суда, сказать сложно — никакой информации о них больше нет. Скорее всего, информация о названиях этих судов, обстоятельствах и координатах их гибели составляет определённую тайну. По предварительным сведениям, корабли были затоплены в экономической зоне Эстонии. Правда, ни Министерство финансов СССР, ни Министерство обороны СССР информацией об указанных кораблях и грузе не располагали. Шведская же сторона скрывала информацию о точном месте гибели кораблей и обстоятельствах рейса до подписания протокола о намерениях, который предусматривал выплату Москвой 200 тысяч долларов, если в течение четырёх лет она заключит аналогичное соглашение с другим партнёром. И поскольку Ингосстрах не вправе был выдать от своего имени гарантии по обязательствам государства, он направил письмо президенту РФ Б.Н. Ельцину с предложением выдать требуемую гарантию от имени правительства РСФСР. Министерства экономики и финансов в целом одобрили предложения. На этом дело и закончилось.

Пропавшие слитки

Итак, золото с затонувшего крейсера поднято и поделено. На этом, казалось бы, можно поставить точку. Но не будем торопиться! Вопросов по золоту «Эдинбурга» всё ещё остаётся немало.

Крейсер «Эдинбург», разумеется, жалко, но разве мало погибло кораблей в годы последней мировой юны? В конце концов, гибель даже такого крупного корабля — всего лишь фрагмент на фоне происходившей в то время колоссальной мировой бойни. А потому «Эдинбург» интересен нам не как боевой корабль, а как золотой транспорт.

Со времени гибели «Эдинбурга», как и со времени подъёма с него золота, прошло уже немало лет. Однако, несмотря на, казалось бы, успешное завершение уникальной золотой эпопеи «эдинбургского золота», в этом деле остаётся ещё множество вопросов, ответа на которые нет и сегодня.

Условно мы можем свести загадки «Эдинбурга» в две тайны, обозначив их как тайна большая и тайна маленькая.

Начнём с маленькой тайны, которая заключается в исчезновении пяти золотых слитков во время операции по подъёму золота с «Эдинбурга». С обстоятельствами подъёма золота мы уже познакомились, как познакомились и с мнением участников операции относительно судьбы пропавших слитков. Но не всё так просто, как кажется на первый взгляд. В деле пропажи слитков может быть только три варианта.

Первый вариант — пять слитков по какой-то причине действительно не нашли, хотя всё золото и находилось в закрытом отсеке. Это версия участников экспедиции, которые предположили, что при взрыве или опрокидывании крейсера пять слитков золота могли попасть в соседние отсеки левого борта, где отыскать их среди разбросанных повсюду боеприпасов было просто нереально. Однако автору эта версия не кажется 100-процентной. Дело в том, что бомбовый погреб (согласно отчёту экспедиции) пробоин не имел; кроме того, неповреждёнными были и все внутренние переборки, так что золото просто не могло исчезнуть из полностью закрытого помещения. Однако в жизни бывает всякое, и хотя весьма маловероятно, но слитки всё же могли как-то затеряться и не попасться на глаза водолазам.

Второй вариант — золото было похищено при оставлении «Эдинбурга» кем-то из членов команды, имевшим (или имевшими) ключи от «золотого погреба». В той неразберихе, в какой оставляли крейсер, это вполне могло быть. Другое дело, как удалось похитителям утаить похищенное золото в дальнейшем?

Третий вариант — золото было похищено самими водолазами (или водолазом) и весьма умело утаено от учёта и всех последующих досмотров.

Какой вариант является истинным, мы не знаем и вряд ли когда-либо узнаем.

О том, что водолазы, участвовавшие в подъёме золота, были не столь просты, имеется соответствующая информация. В их действиях чётко прослеживается и разведывательная составляющая. Холодная война ко времени подъёма золота с «Эдинбурга» ещё не закончилась, а потому «сборная мира» и в особенности участвовавшие в экспедиции английские водолазы и их руководители старались использовать любую возможность для получения информации о советских водолазах-глубоководниках. А узнать было что!

Крымцев и Злобин по этому поводу пишут:

«Безусловно, сведения о работе советских водолазов на Севере доходили до англичан. Ещё больше их насторожили появившиеся публикации о том, что в начале декабря 1985 года две группы из пяти водолазов с уже известною судна «Спрут» достигли рекордной глубины 300 метров. Такие глубины считались рекордными для спусков с надводных судов в Советском Союзе. Водолазы нашего ВМФ почти десятилетием раньше осуществили работы на Чёрном море на глубинах до 305 метров, но они выходили без помощи колокола прямо из барокамеры лежащей на грунте специальной подводной лодки».

При разгрузке первой (основной) партии золота произошёл довольно странный (если не сказать больше) случай, когда один из членов экипажа специально затруднил на некоторое время доступ приёмщикам в «золотую кладовую». Крымцев и Злобин считают это всего лишь невинной шуткой, но, думается, на самом деле всё обстояло гораздо серьёзнее.

После посещения «золотой кладовой» состоялась пресс-конференция, на которой представители консорциума кратко рассказали о ходе работ, а наши руководители делегации ответили на ряд вопросов и по достоинству оценили мужество и профессионализм спасателей, подчеркнув, что условия контракта соблюдались на должном уровне.

Крымцев и Злобин пишут:

«Вечером в ресторане гостиницы «Полярные зори» состоялся приём по случаю завершения работ, который был организован Ингосстрахом. На приёме присутствовали свободные водолазы, члены консорциума, руководители работ, командование судна, все прибывшие из Москвы, а также представители местной власти. Не был приглашён только «научный работник» С. Альфорд.

На этом приёме, который Ингосстрах постарался организовать с русским хлебосольством, обстановка была самая радостная, непринуждённая и дружеская. Выступавшие с тостами водолазы и члены судовой команды благодарили нашу сторону за предоставленную им возможность показать себя в такой интересной и напряжённой работе профессионалами высшего класса.

Когда слово было предоставлено нашему наблюдателю Л. Мелодинскому, почти вся британская сторона горячо приветствовала его как ни одного из выступавших. Дружные аплодисменты и одобрительные возгласы были оценкой его труда на судне. Я спросил сидевшего рядом капитана судна, почему так бурно приветствуют Мелодинского. Тот ответил, что последний завоевал высокий авторитет на судне, показав себя очень эрудированным специалистом, любознательным и высокоответственным человеком. Было приятно слушать такую оценку труда моего товарища. Мы не ошиблись в подборе такого кандидата.

На следующее утро, подойдя к судну, все увидели, что прилегающий район порта и подходящая железнодорожная ветка оцеплены солдатами в зелёных фуражках, куда никого, кроме нас, разумеется, не пропускали. Недалеко от судна стоял зелёного цвета, самого обычного вида почтовый вагон. Как мы потом узнали, это был вагон для отправки золота в Москву. А пока представители сторон подошли к «золотой кладовой». По очереди Джессоп и Ильин открыли своими ключами два замка. Когда дошла очередь Кео, он никак не мог попасть в замочную скважину, но это не было следствием вчерашнего приёма, где он потрудился не хуже других англичан. Нет, замочная скважина оказалась забитой клеем. Как потом вспоминал Джессоп, он готов был свернуть шею этому шутнику. А стоявшие рядом водолазы и члены команды снимали этот момент и хохотали.

Прошло полчаса, прежде чем удалось вскрыть дверь. После взвешивания золото было погружено в два металлических ящика и доставлено к вагону. В вагоне открылась дверь, и из неё вытянулась металлическая «рука», которая, опустив захват, поднимала каждый ящик в горизонтальное положение и задвигала его внутрь вагона. Людей в вагоне не было видно. При погрузке присутствовал прибывший из Москвы один из руководителей Гохрана. Затем были подписаны комплекты необходимых документов: Злобин — для Ингосстраха, Кео — для британского правительства и Джессоп — для консорциума.

По окончании официальных процедур англичанам показали Мурманск, который они нашли неинтересным, а людей — унылыми. Их повезли в валютный магазин, где они на память о России смогли выбрать себе волчьи шапки. Затем их отвезли к памятнику погибшим в Отечественной войне, где был возложен венок. На этом мурманское пребывание англичан закончилось, и около семи вечера «Стефанитурм» снялся со швартовов, чтобы идти домой. Как рассказал потом Джессоп, произошла маленькая заминка с отходом, поскольку лоцман немного задержался в каюте Ильина и Мелодинского, как он полагал, за рюмкой водки…»

Честно говоря, действия «шутника» очень подозрительны. Какие могут быть шутки, когда идут столь ответственные мероприятия? Да и в чём, собственно, состоит сама шутка? В том, что не открывалась дверь, которую срочно надо было вскрыть? Согласитесь, в этом нет ничего смешного! Вполне возможно, что кому-то просто очень надо было на некоторое время отвлечь внимание всех заинтересованных лиц. Но для чего? Уж не для того ли, чтобы за это время каким-то образом надёжно укрыть где-то припрятанные пять брусков золота?

Тайна недостающих золотых слитков ещё ждёт своей разгадки, и кто знает, сколько ещё пройдёт времени, прежде чем всё тайное в этой давней и запутанной истории станет явным!

О чём проговорился адмирал Головко

Теперь обратимся к основной и главной тайне золота, которое было доставлено весной 1942 года в Мурманск. Дело в том, что тогда в Мурманск было отправлено не пять тонн золота, как можно было предположить, зная о событиях, связанных с «Эдинбургом», а 10 тонн, то есть в два раза больше. Куда делись вторые пять тонн золота, отправленные из Москвы в Мурманск, не может сегодня сказать никто.

Первым, как это ни странно, проговорился о недостающих пяти тоннах командовавший Северным флотом в годы войны адмирал Головко. Книга адмирала А.Г. Головко «Вместе с флотом» издавалась трижды: в 1960 и 1979 годах Воениздатом, а в 1984 году издательством «Финансы и статистика». Первые два издания вполне понятны: кому, как не военному издательству, издавать мемуары флотоводца Великой Отечественной войны. С третьим изданием всё более любопытно. Казалось бы, какое отношение имеют «Финансы и статистика» к командующему Северным флотом? Оказывается, имеют! Именно в 1984 году началась эпопея с поднятием золота с крейсера «Эдинбург», и как раз в это время издательство Министерства финансов СССР издало книгу Головко. Случайность ли это? Думаю, что нет.

Что же пишет Головко в своих воспоминаниях об «Эдинбурге»? А пишет он, как оказывается, неожиданные вещи:

«Обстоятельства гибели «Эдинбурга» весьма любопытны и ещё раз подтверждают безоговорочную, при любых условиях, подчинённость моряков английского флота правилам для проводки конвоев, установленным британским адмиралтейством. Атакованный гитлеровцами крейсер «Эдинбург» получил попадание в корму и лишился винтов и руля. Однако он мог не только оставаться на плаву, но и возвратиться на буксире в один из наших портов. На крейсере было в исправности всё, кроме руля и винтов. Имея солидное вооружение, дополнительно защищённый другими кораблями, он мог постоять за себя. Тем не менее экипаж «Эдинбурга», едва крейсер был повреждён, покинул корабль, перейдя на подошедший к борту миноносец, причём не взяв ничего — ни личных вещей, ни ящиков с золотыми слитками, которые «Эдинбург» вёз, как плату, внесённую Советским Союзом Англии за поставки военных материалов. Крейсер был добит английскими кораблями и пошёл на дно вместе с грузом золота, составившим около 10 тонн, то есть на сумму до 100 миллионов рублей».

Оставим на совести Головко его обвинение английских моряков в трусости и нежелании спасать свой корабль. Будем считать это веянием временем, в которое адмирал готовил к публикации свои воспоминания. Мы уже познакомились с обстоятельствами гибели «Эдинбурга» и можем признать, что они были куда более драматичными, чем описывает их Головко.

Но самое интересное вовсе не это. Головко утверждает, что на «Эдинбурге» находилось около 10 тонн золота. Но мы знаем, что на крейсере золота было ровно вполовину меньше. Сразу возникает закономерный вопрос: откуда командующий взял цифру в 10 тонн? Может быть, Головко что-то запамятовал? Командующий флотом, безусловно, был обязан знать, сколько золотого запаса прибыло в его главную военно-морскую базу, то есть в зону его личной ответственности. Если Головко говорит о 10 тоннах, то он знает, о чём говорит. Значит, 10 тонн золота действительно прибыло в Ваенгу из Москвы в начале апреля 1942 года.

Мы уже знаем, что на потопленном «Эдинбурге» было пять тонн золотых слитков. Именно эти пять «эдинбургских» тонн впоследствии и достали. Но куда делись ещё пять тонн золота? Достигли ли они берегов Америки? Если достигли, то в таком случае надо признать, что адмирал Головко, будучи командующим флотом, совершенно не владел обстановкой на своём театре военных действий. Пять тонн золота — это не шутка. О 10 тоннах отправленного из Москвы в Мурманск золота говорят и документы Гохрана. Дальше следы пяти тонн золота навсегда теряются.

Кроме того, вообще непонятно, на чём могли переправлять недостающие пять тонн золота, ведь «Эдинбург» был единственным крупным боевым кораблем в конвое. Не грузили же золото на плохо защищённые и тихоходные транспорты или миноносцы!

Можно очень осторожно предположить, что и недостающие пять тонн также были отправлены на крейсере и поэтому всё ещё находятся в трюмах «Эдинбурга». Вспомним, что участники второй экспедиции не исключали такой возможности и пытались их найти. Но тогда совершенно непонятно, почему изначально во всех документах по «Эдинбургу» об этих «неучтённых» пяти тоннах золота не было речи? И почему речь шла о подъёме только пяти тонн золота, которые официально по документам принял «Эдинбург»?

Относительно мемуаров адмирала Головко Крымцев и Злобин пишут: «Очевидно, в его (Головко) книгу попали данные о прибытии из Москвы партии в 10 тонн золота, часть из которого затем была погружена на «Эдинбург», а часть — на корабли других конвоев. Вторая часть золота благополучно дошла до адресата, и поэтому о путях движения таких партий золота нужно вести отдельное повествование».

Согласитесь, несколько странное и легковесное упоминание о пяти тоннах драгоценного металла! Совершенно непонятно, почему авторы книги о золоте «Эдинбурга» хотя бы кратко не упомянули, когда и на какие именно корабли оставшееся золото было погружено, а затем и перевезено. Крымцев и Злобин почему-то об этом не пишут. Здесь тоже есть над чем подумать. Вскоре после апрельского конвоя произошли трагические события, связанные с разгромом немцами союзного конвоя PQ-17, и отправка конвоев в СССР северным путём была приостановлена на длительное время. При таких обстоятельствах, да ещё после гибели «Эдинбурга», рисковать оставшимися пятью тоннами золота было бы не только неразумно, но и преступно. Кроме того, советское руководство стремилось по вполне понятным причинам не держать долго золотой запас в прифронтовой зоне, а как можно скорее отправить его к месту назначения. Именно поэтому золото, предназначавшееся для переправки «Эдинбургом», и доставили в Мурманск непосредственно перед самым отправлением конвоя.

Уклончивая информация Крымцева и Злобина звучит весьма неубедительно, тем более что немного ниже в своём повествовании авторы, по существу, сами отрицают то, что уже сказали. Это поразительно, но это факт! Возникает мысль, что авторам книги «Золото «Эдинбурга»», изданной Министерством финансов СССР, просто не велели поднимать эту тему.

Удивительно, но Крымцев и Злобин, говоря в одном месте своей книги о якобы благополучной переправке второй партии мурманского золота, в другом совершенно однозначно признают факт его пропажи. Они пишут следующее:

«В процессе переговоров в Абердине Р. Вартон сообщил, что он изучил отчёты по английским конвоям из Советского Союза за 1942 год, из которых узнал, что 10 апреля 1942 года из Мурманска вышел конвой QP-10, который потерял в боях с немцами четыре плавединицы. Нам было предложено объединить усилия в поисках дополнительной информации: не было ли на одном из затонувших кораблей недостающей 4,5 тонны золота. Места затопления этих судов Вартон готов был разыскать и сообщить Ингосстраху. Но, похоже, там серьёзно этим никто не занимался.

После отъезда Злобина из Москвы в Гамбург поисками «слухового» золота в Советском Союзе практически никто не занимался. А если вспомнить позицию некоторых руководителей Минфина, то всё становится понятным им лишнее золото было не нужно. Наоборот, находка новой крупной партии золота могла привести к тому, что их спросили бы: а почему вы с 1981-го по 1986 год не занимались этим вопросом, почему нельзя было сразу единожды разобраться со всем? Может быть, сейчас, если найдётся энергичный руководитель в нынешнем правительстве, Минфине, можно было бы начать новый увлекательный этап поиска и подъёма почти пять тонн золота и других ценных металлов и грузов?

Наше пребывание в Абердине завершалось. Г-н Вартон вновь пригласил всех участников переговоров в свой замок, где для начала москвичей попросили каждого внести свои данные и расписаться в специально заведённом хозяином журнале, посвящённом проекту «Эдинбург». Затем мы перешли к столу в том же зале с большим камином. Обстановка была непринуждённой…»

Честно говоря, от вышеприведённой цитаты становится несколько не по себе. Оказывается, американцы, и англичане ничего знать не знают о якобы переданных им 4,5 тонны золота! Об этом ничего не знают и наши представители. Они подтверждают, что 4,5 тонны недостающего золота были одновременно с эдинбурговской партией перевезены из Москвы в Мурманск, и всё! Но не могло же это золото в Мурманске испариться!

Представитель бывших союзников Р. Вартон предлагает заняться расследованием истории пропажи этих 4,5 тонны золота, но наши заниматься этим почему-то упорно не желают! Почему? У нас в стране так много золота, что 4,5 тонны нам совершенно ни к чему? Сомневаюсь!

Если всё обстоит так, как считает Р. Вартон, то почему бы не поступить так же, как и в случае с «Эдинбургом»? Почему не организовать совместную экспедицию к очередной партии лежащего на дне океана ленд-лизовского золота, разделив доход от операции между его участниками, как это было в случае с «Эдинбургом»? Что этому мешает?

Допустим, что в месте гибели предполагаемого «золотого транспорта» очень большая глубина. Но ведь техника за последние десятилетия шагнула далеко вперёд. Вспомним хотя бы уникальную операцию по подъёму со 110-метровой глубины атомного подводного ракетного крейсера «Курск» водоизмещением в 23 тысячи тонн! Это ещё недавно казалось фантастикой, но ведь это было сделано!

По предположению Бартона, «исчезнувшие» 4,5 тонны золота, возможно, находились на транспортах конвоя QP-10 и пропали после потопления четырёх судов этого конвоя. Но не могло же это золото исчезнуть бесследно! Мы уже ознакомились с обстоятельствами перевозки золота на «Эдинбурге» и можем понять, что каждый шаг в этом деле строго документировался. Золото есть золото, и отношение к нему весьма трепетное, особенно когда речь идёт о таких колоссальных объёмах, да ещё в таком строго централизованном государстве, как СССР, да ещё во время войны, когда на счету был каждый рубль. Каждое перемещение золота фиксировалось в документах. Если недостающие 4,5 тонны золота были размещены на транспортах конвоя QP-10, то должны остаться документы: на какие именно суда и в каком количестве это золото было погружено, кто сдал это золото, кто принял и кто, наконец, сопровождал его на переходе морем. Однако об этих документах не знают (или делают вид, что не знают) даже представители Ингосстраха. Кто же тогда знает?

Я никогда не поверю, что судьбой исчезнувшей 4,5 тонны не заинтересовался бы Сталин. Вспомним, что шёл 1942 год — год тяжелейших сражений и потерь, а здесь бесследно испаряются тонны золотого запаса! Да за такое полетели бы с плеч головы не только Головко, но и всех других, причастных к этому делу. Однако ничего подобного не произошло! Почему?

Загадка парохода «Киев»

След перемещения любого золота затейлив и скрыт от непосвящённых, особенно когда вес этого золота измеряется тоннами, а происходит это перемещение во время войны по пути, находящемся в зоне досягаемости врага. Пока единственная наша зацепка — это конвой QP-10. Именно там, считает английский миллионер-историк Р. Вартон, и надо искать ответ на волнующий нас вопрос. Попробуем ознакомиться с обстоятельствами плавания QP-10 поближе; может, это приоткроет нам золотую тайну?

Британский конвой под кодовым названием QP-10 вышел из Мурманска в Исландию 10 апреля 1942 года. Конвой состоял из 16 судов, среди которых были четыре советских транспорта: «Севзаплес», «Беломорканал», «Днепрострой» и «Киев».

Теперь зададимся вопросом: если, как утверждает Р. Вартон, золото перевозилось на одном из транспортов, могли ли разместить золото на одном из английских судов? Это маловероятно, и вот почему. Военные корабли были укомплектованы профессиональными командами под руководством кадровых морских офицеров. Поэтому на том же «Эдинбурге» золото вполне можно было переправлять. Результат, как мы знаем, был плачевный, но вовсе не по вине команды, которая сражалась до конца. Офицеры и матросы выполнили свой долг и сделали всё, что могли, в сложившейся ситуации.

Совсем иное дело гражданские транспорты, которые укомплектовывались случайными командами, в которые входили граждане различных государств и национальностей. Доверять такой «сборной команде» 4,5 тонны золота было бы крайне опасно.

Так как в состав конвоя входили четыре советских транспорта, логично предположить, что драгоценный груз разместили на одном из них. Но на каком именно? Видимо, на том, который был наиболее надёжен и имел большую скорость.

Таким критериям лучше всего отвечал пароход «Киев», который был тогда одним из лучших судов Дальневосточного морского пароходства. Дедвейт его составлял 9500 тонн, скорость по тем временам довольно большая — 13 узлов. Судно было построено в Германии в 1917 году. Пароходом командовал опытный капитан дальнего плавания Л.К. Силин.

Есть и ещё одно обстоятельство, которое позволяет нам считать, что 4,5 тонны золота могли перевозить именно на «Киеве». Дело в том, что из четырёх советских транспортов, входивших в состав QP-10, на переходе погиб только один — «Киев».

Вот что пишет Г.А. Руднев, длительное время занимавшийся историей полярных конвоев и собравший немало воспоминаний непосредственных участников тех событий:

«Менее чем через сутки конвой QP-10 был обнаружен немецким самолётом-разведчиком. Не прошло и часа, как прилетели четырёхмоторные бомбардировщики и пошли в атаку. Первой их жертвой стал английский пароход. Бомба попала в район угольного бункера. Высоко выброшенная силой взрыва угольная пыль воспламенилась. Большой столб огня и чёрного дыма несколько секунд стоял над судном. Пароход развернулся лагом к курсу и начал быстро отставать. У кормовой пушки были видны несколько человек. И когда, надеясь на лёгкую победу, самолёт подлетел к судну на небольшой высоте, они открыли огонь. Примерно в 100 метров от «Киева» вражеский бомбардировщик врезался в воду».

На следующий день погода была штормовая, временами шёл снег, и вражеская авиация атаковала транспорты только один раз. К сожалению, для английского корвета «Блэк Флай» этого оказалось достаточно — он получил серьёзные повреждения и отстал от конвоя.

«В облачном небе тогда оставался только один «юнкерс», — вспоминал позже капитан Л.К. Силин. — Суда прекратили огонь, так как практически попасть в самолёт было трудно, он нырял из облака в облако, показываясь лишь на короткое время. И вдруг наблюдатели докладывают: «Бомбардировщик пикирует на английский корвет». Несколько секунд из-за высоко поднятого вверх столба воды корвета не было видно. Но, когда вода осела, корабль по-прежнему был на плаву. Самолёт же, выйдя из пике, на бреющем полёте пронёсся над конвоем. Стрелять в него было рискованно, можно угодить по своим, но я всё же приказал открыть огонь, и не зря. Самолёт ушел за горизонт над самой водой».

Третья ночь перехода стала роковой для «Киева». 13 апреля 1942 года в 1.45 пароход был торпедирован. Две торпеды попали в район седьмого трюма. Раздался взрыв. Над судном после секундной вспышки огня вместе с водой вверх полетели обломки корпуса, грузовые стрелы, лючины. Старший помощник капитана, Ф.А. Погребняк побежал к месту взрыва и уже через минуту-две доложил капитану о больших разрушениях корпуса. По распоряжению капитана Силина тут же приступили к спуску спасательных средств. От механиков поступило донесение, что от взрыва полопались перегородки. Машинно-котельное отделение начало заливать водой. Дальнейшее пребывание там стало опасным.

Оценив обстановку и поняв, что спасти судно не удастся, капитан приказал экипажу покинуть пароход. Старпом Погребняк бросился на ботдек, где моряки уже спускали шлюпки. Первая шлюпка пошла неудачно, кормовые тали матрос ослабил быстрее, и она повисла на носовых. Один человек вывалился в воду, но его сразу подняли на борт. Побежав на спардек ко второй шлюпке правого борта, начал рассаживать в первую очередь пассажиров… Их было восемь человек — семьи работников полпредства в Англии. Как только шлюпку спустили на воду и посадили людей, она отошла от тонущего парохода. Сам же старпом побежал на носовую палубу, где находились спасательные плоты. Правый отдал без задержки. А на левом борту вышла заминка. Строп крепления плота захлестнуло. Недолго думая, он взобрался на него, перерезал конец и вместе с плотом полетел за борт.

Четвёртый механик Л.Б. Некипелов после вахты пошёл отдыхать в каюту. Лёг одетый, со спасательным поясом. Не успел ещё задремать, как вдруг раздался взрыв. Он выскочил на палубу и побежал на свой боевой пост, но в этот момент услышал команду капитана «Спасательные шлюпки спустить на воду». Все они были вывалены за борт заранее и прижаты концами к борту. В случае необходимости следовало только отдать крепление и осторожно спустить шлюпки на воду. Однако при движении судна по инерции, да ещё в темноте, спустить шлюпки на воду было не так-то просто, хотя моряки были достаточно натренированы. Осложняло спуск шлюпок и посадку людей ещё и обледенение. Вот уже все люди в шлюпке, можно отходить от парохода, но обтянутый фалинь, словно струна, не отпускает бот. Уже надстройка судна уходит под воду, а сверху совсем близко нависают шлюпбалки, которые могут прижать к воде и вместе с судном потянуть на дно. В последний момент матрос Дмитрий Шумаков выхватил нож и перерезал фалинь, и шлюпку с силой отбросило от тонувшего парохода. Но у многих моряков не выдержали нервы, они не стали ждать «последнего момента». Первым прыгнул в воду боцман Ф.А. Литвиненко. За ним последовали и другие. Как только отошли от борта, их подобрали в шлюпку.

Шлюпку, где находился матрос К.А. Моисеев, зацепило шлюпбалкой и перевернуло. Все, кто находился в ней, оказались в ледяной воде. Моисеева начало затягивать водоворотом в глубину. Нечем дышать, глотает воду. Но тут его выбросило, как пробку из бутылки, на поверхность. Немного отдышался. Ночь, темнота. Кругом, куда ни поверни голову, волны, рядом ни одной души. Начал кричать, свистеть, но никто не отзывается. На счастье, подвернулась лючина, подплыл к ней и с трудом забрался. Выбиваясь из последних сил, стал держаться на воде. Выглянула луна, стало светлее. Увидел вдалеке что-то тёмное, вроде бы движется. Опять стал кричать. Его услышали. Кричат ему: «Держись, Костя, сейчас подойдём». Это матрос Василий Русаков узнал его по голосу. Помогли забраться в шлюпку, дали тёплую одежду.

Последним судно покинул капитан Л.К. Силин. Он находился на ботдеке. И когда «Киев» начал стремительно погружаться кормой в воду, боцман Литвиненко, управляя одной из шлюпок, подошёл к уходившему под воду ботдеку и принял на борт капитана. Успел отойти всего на несколько десятков метров, как огромный пароход развернулся и, встав почти вертикально, скрылся в чёрной пучине моря. Вся трагедия продолжалась не более семи минут. Пароход «Киев» погиб в Баренцевом море, на подходе к острову Медвежьему, 73°22′ северной широты, 28°48′ восточной долготы.

А конвой, не обращая внимания на потери, продолжал двигаться по назначению. Моряки с «Киева» видели, как всё дальше уходили за горизонт корабли.

Апрельская погода Баренцева моря давала о себе знать. Сильный ветер обжигал тела, а мороз и холодные волны, которые обкатывали с ног до головы, постепенно покрывали одежду слоем льда. Однако экипажу «Киева» явно повезло. Где-то через полчаса после катастрофы подошёл английский корвет «Блэк Флай» и подобрал команду. Это был корабль, повреждённый фашистским стервятником, которому советские моряки накануне помогли в отражении атаки бомбардировщика. Англичане не остались в долгу. Подняв на борт экипаж парохода, они разместили его по каютам, выдали сухую одежду, оказали медицинскую помощь.

Корвет «Блэк Флай» был рыболовным паровым тральщиком, работавшим на угле. С начала войны судно, как и многие советские, было переоборудовано в патрульное для сопровождения конвоев и получило номер 117. Для моряков же, которые на нём плавали раньше, оно так и осталось — «Блэк Флай». Тральщик имел несильное вооружение. На корме стояла скорострельная зенитная пушка (англичане её называли «пом-пом»), а на баке — «эрликон».

На корвете спасённые советские моряки проверили численный состав своего экипажа. Выяснилось, что погибли второй помощник капитана А.П. Онищенко, второй механик В.И. Мацуев, кочегары А.В. Мартынов, С.Ш. Газутдинов, Е.А. Белинский.

Капитан Л.К. Силин был контужен, и командир корвета (к сожалению, фамилия неизвестна) предоставил ему свою каюту, а сам направился на мостик, так как снова налетели воздушные пираты.

— Вы, капитан, — сказал он, уходя, — уже сделали своё. Поэтому оставляю вас на попечение своего и вашего врача.

Немецкие лётчики, видя отставшее судёнышко, решили с ним расправиться. Бомбы падали со всех сторон, корвет сотрясался от взрывов. К счастью, на борт не попало ни одной бомбы, но из-за взрыва близко от носовой части появилась дополнительная течь корпуса.

По окончании налёта командир корвета попросил Л.К. Силина, если он может, подняться на мостик. В боевой рубке он сообщил, что в результате сброшенных вчера и сегодня бомб повреждён корпус, один из погребов с боеприпасами уже затоплен и корвет тонет.

— Только что, — уточнил он, — коммодор приказал взорвать корвет, а экипажи — русский и английский — пересадить на эсминец, который вот-вот должен подойти. Положение корабля, конечно, серьёзное, но не критическое. И если экипаж «Киева» поможет в борьбе за живучесть корабля, то есть шансы спасти его, — заключил командир «Блэк Флая».

Естественно, вся команда русского парохода ответила согласием. Передали общее решение коммодору конвоя, и тот отменил своё решение. А налёты авиации не прекращались. Молодой английский артиллерист, стоявший на высоком металлическом помосте у «эрликона», мастерски вёл огонь по самолётам. Моряки с «Киева» удивлялись, как он умело встречал и провожал огнём налёты противника. Он ловил самолёты не прицелом, а следил за пунктиром трассирующих пуль, направляя их в цель. Ему не удалось сбить ни одного, но многие немецкие самолёты получили повреждения, и вряд ли им удалось дотянуть до берега. В самый разгар боя у него кончились боеприпасы, а подносчик не успел их вовремя подать. Тут подоспели моряки «Киева», помогли второму номеру, и стрельба возобновилась. Тем временем на корабле беспрерывно велись аварийные работы. На боевые посты и у механизмов рядом с английскими моряками встали русские, вся служба наблюдения перешла в руки моряков «Киева». Корвет медленно приближался к конвою и вскоре занял одно из мест в строю. Стало значительно легче и безопаснее.

В дни пребывания на корвете от ран умерла уборщица «Киева» Е.М. Глотова. По морской традиции, её тело было предано морю. На церемонию погребения вышли и английские моряки. Они вместе с русскими склонили головы перед простой женщиной, отдавшей жизнь за свободу Родины. В наступившей тишине раздался голос командира корвета, приказавшего в знак траура приспустить военно-морской флаг его величества короля Англии. Это беспрецедентный факт — свидетельство уважения английских моряков к советским людям, к русским морякам, дважды спасшим «Блэк Флай».

21 апреля 1942 года конвой QP-10 дошёл до Рейкьявика, потеряв в 11-дневном переходе четыре транспорта. В этом порту экипаж «Киева» в тот же день пересел на крейсер «Ливерпуль», направляющийся к берегам Англии.

Всего сутки понадобились крейсеру «Ливерпуль», чтобы достичь английской военно-морской базы Скапа-Флоу. С этой базы моряков «Киева» доставили в небольшой городок Торсо, затем в Лондон. Вид у моряков был неприглядный: много дней небритые, грязные, в порванной одежде. Естественно, они обращали на себя внимание. Но когда англичане узнавали, что это русские моряки с потопленного парохода, то окружали их всяческой заботой и вниманием. Слух о потоплении советского парохода распространился быстро. Чуть ли не на каждой железнодорожной станции моряков встречали жители посёлков. Они угощали их напитками, всякой снедью. На глазах женщин блестели слёзы: их дети, мужья тоже были на войне, а многие и погибли.

В Лондоне экипаж встретили представители советского посольства. Моряков разместили в двух гостиницах недалеко от центра. Через Красный Крест им выдали вполне приличную одежду, начиная от шляпы до носков, оказали медицинскую помощь. В частности, капитана Л.К. Силина на некоторое время поместили в госпиталь. Выздоровев, он временно остался работать в советском посольстве в Лондоне.

Моряки с «Киева» стали терпеливо ждать возвращения на Родину. Вскоре часть экипажа была отправлена в Архангельск на советском пароходе «Чернышевский». Остальных же, разделив на несколько небольших групп, направили на торговых судах союзников в Исландию, где формировался конвой PQ-17.

В воспоминаниях, разумеется, нет ни одного слова о том грузе, который перевозил «Киев». Возможно, это случайность, а возможно, и нет.

При этом отметим ещё два любопытных момента. Во-первых, весьма интересно упоминание о довольно большой группе присутствовавших на «Киеве» представителей советского полпредства в Англии. Часть из них под видом «представителей полпредства» могли на самом деле сопровождать груз золота. Во-вторых, весьма подозрительно, что из четырёх входивших в состав QP-10 советских транспортов потоплен был именно «Киев», на котором, вероятнее всего, и перевозилось золото, если оно вообще перевозилось на QP-10. Как мы помним, ранее так же точечно был атакован крейсер «Эдинбург». Не столкнулись ли мы и в данном случае с результатами работы немецкой разведки в штабе Северного флота или в руководстве Мурманского порта? Если это так, то перед нами ещё одна не раскрытая тайна минувшей войны.

Если версия Р. Вартона верна и золото действительно было на QP-10 (а по нашей гипотезе, если оно переправлялось именно на QP-10, то, вероятнее всего, находилось на пароходе «Киев»), то сегодня мы достаточно точно знаем, где искать недостающее золото — оно находится на дне Баренцева моря с координатами 73°22′ северной широты и 28°48′ восточной долготы.

Но было ли золото на «Киеве»?

Золото для нелегалов

Разумеется, «киевская» версия пропавшего золота не единственная. На ней странности с исчезнувшими 4,5 тоннами золота не кончаются! Дело в том, что министр финансов СССР В.Ф. Гарбузов в определённый момент, когда встал вопрос о недостающих 4,5 тоннах, вообще велел прекратить всякое упоминание об «эдинбургском» золоте, считая, что поднятые со дна пять тонн и пропавшие 4.5 тонн золота не стоят того международного скандала, который вокруг них поднимают досужие журналисты. Думаю, что лишние 4.5 тонны золота совсем не повредили бы экономике СССР в начале 80-х годов. Да и министр Гарбузов говорил совсем не о том, что золото не нужно, он говорил, что боится огласки вокруг «исчезнувшего» золота, то есть оглашения каких-то известных ему обстоятельств, которые бы не следовало публиковать. В истории СССР Гарбузов остался как один из наиболее профессиональных и многолетних министров финансов, а потому сомневаться в его осведомлённости и логичности поступков не приходится. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что говорит.

Крымцев и Злобин по этому поводу пишут:

«После завершения первого этапа операции по подъёму золота министр Гарбузов вызвал к себе своего заместителя Борисова и сказал:

«Наши газеты протрепались о поднятии золота с крейсера «Эдинбург». Теперь я получаю письма от разных бездельников, в основном, от пенсионеров, которые спрашивают, почему наше золото поднимали иностранцы, разве Советский Союз не в состоянии провести такую операцию сам и т.п.? Мне не нужно это золото (на сорок с лишним миллионов долларов! — Б.Ш.), лишь бы не воняло. Ты мне говорил, что англичане отсняли фильм, где он?»

— В Ингосстрахе, у Богданова, — ответил тот.

— Передай ему, чтобы он этот фильм держал в сейфе и никому не демонстрировал!

Борисов сказал об этом распоряжении Богданову. Но фильм всё же пошёл к специалистам на основании официального обращения ВМФ, подготовленного Крымцевым. Однако такая позиция министра погасила все попытки англичан и отдельных работников Ингосстраха по совместным поискам дополнительной 4,5 тонны золота и других ценных грузов на затонувших советских и русских кораблях и судах. Думается, комментарий не требуется.

Конечно, всем нам, участникам переговоров, было жалко расставаться с идеей поиска этой партии золота (значит, Крымцев и Злобин всё же пытались искать «исчезнувшее» золото? — В.Ш.). Мы все читали мемуары адмирала А. Головко, в которых упоминалось о 10 тоннах. К тому же по моему заданию два работника Ингосстраха — В. Щербаков и В. Миронов — сумели найти в архивах данные, подтверждающие отправку Госбанком СССР в Мурманск именно 10 тонн золота (то есть подтверждение отправки недостающих 4,5 тонны в Мурманск. — В.Ш.). К сожалению, мы не смогли тогда получить доступ в архивы КГБ, которые, вероятнее всего, содержат сведения о маршруте золота: то ли эти недостающие 4,5 тонны погрузили на «Эдинбург», то ли на другой корабль. Возможно также, что эта партия золота ушла за океан через Архангельск. Такой ценный груз отправляли под контролем ведомства всесильного Берии, и оно должно иметь информацию по затронутому вопросу…

Известно, что Госбанк СССР подтвердил отправку 10 тонн золота, но окончательного ответа, что всё это золото погружено на «Эдинбург», до сих пор не найдено».

Возможно, министр финансов совсем не случайно дал команду забыть. Уж он, безусловно, знал, о чём говорил, и совершенно не зря наложил табу на всякое упоминание об исчезнувших 4,5 тоннах. Разумеется, тайна пропавших пяти тонн — это, скорее всего, «секрет полишинеля», ответ на который имеется если не в финансовых ведомствах России и США, то в архиве ФСБ. Об этом Крымцев и Злобин говорят достаточно прямо: «…Мы не смогли тогда получить доступ в архивы КГБ, которые, вероятнее всего, содержат сведения о маршруте золота…». Итак, с большой долей вероятности мы можем утверждать, что к судьбе «исчезнувших» 4,5 тоннах золота напрямую был причастен НКВД. В недрах его архивов находится и ответ на волнующий нас вопрос.

Как мы уже могли убедиться, адмирал Головко говорил чистую правду, приводя цифру в 10, а не в пять тонн. Но сразу же возникает вопрос: а говорил ли адмирал правду, утверждая, что и потеряно в море было, не пять, а 10 тонн золотых слитков? Откуда у Головко была именно такая информация? Кто и для чего неправильно информировал командующего флотом? Ведь представители НКВД прекрасно знали, сколько именно золота они загрузили на «Эдинбург»! Значит, они или вообще не нашли нужным информировать Головко о подробностях перевозки золота, или, что тоже возможно, по какой-то причине сознательно его дезинформировали.

Возможно, однако, что всё обстояло именно так, как пишет адмирал Головко и где-то в глубинах Баренцева моря всё ещё находятся недостающие тонны советского золота. Но тогда почему за 60 с лишним лет официальные инстанции не пытались его найти и поднять, а самые робкие попытки прикоснуться к этой тайне пресекались на корню?

На мой взгляд, вполне реален и совсем иной сценарий развития событий с недостающими 4,5 тоннами. Дело в том, что, по существу, командующий флотом не контролировал ситуации вокруг золота. Его перевозка, охрана и, соответственно, учёт находились в полном ведении НКВД, и Головко просто могли не поставить в известность, куда и как золото будет переправляться дальше. Пять тонн золота было погружено, как мы знаем теперь, на «Эдинбург», но куда делись остальные 4,5 тонны, мог и не знать даже командующий флотом. Головко не было никаких оснований лезть в дела НКВД — это, мягко говоря, не приветствовалось, к тому же у адмирала по горло было и своих дел.

Однако насколько реально наше предположение, что «недостающие» 4,5 тонны были потеряны на переходе морем, как те, что оказались на «Эдинбурге»? Вероятность такого варианта развития событий достаточно мала. Мы уже говорили, что если бы это золото было потеряно в море, то после войны вполне можно было бы организовать его подъём по аналогии с «Эдинбургом».

Выскажу своё мнение. Исчезнувшие 4,5 тонны золота могли быть переправлены из Ваенги подводной лодкой (или подводными лодками) ГРУ — НКВД (о которых мы писали в предыдущем очерке) куда-то на Запад, причём при этом уже совсем не в зачёт поставкам по ленд-лизу, а совершенно по другой статье.

Куда же и для чего могло быть переправлено золото? Вполне возможно, что в какие-то нейтральные государства с последующей отправкой в США и Англию для подкупа влиятельных лоббистов в деле скорейшего открытия второго фронта. Возможно, что это золото могло быть использовано на нужды зарубежной агентуры с целью резкого повышения эффективности её работы. Возможно, что его отправили для финансовой подпитки европейских коммунистических партий и развёртывания партизанского движения на оккупированных территориях под их руководством. Все данные варианты были бы вполне своевременными и правильными.

Если данное предназначение «недостающих» пяти тон золота действительно имело место, то становятся понятными и ошибочная информация Головко о потерянных десяти тоннах, и грозный окрик министра финансов Гарбузова о немедленном закрытии темы мурманского золота.

Отметим и ещё одну деталь в мемуарах Головко. Упоминание о «сумме в 100 миллионов рублей», которым заканчивается процитированный нами абзац воспоминаний адмирала, имеется только в издании 1960 года. В изданиях 1979 и 1984 годов оно отсутствует. Возможно, это объясняется денежной реформой 1961 года и тем, что редакторам книги было просто лень пересчитывать золотые рубли со старого курса на новый. Однако, возможно, здесь опять имеется след пропавших пяти тонн. Признаюсь, я не столь силён в истории отечественных финансов, чтобы точно подсчитать, какому количеству золота были адекватны 100 миллионов рублей в ценах 1942–1960 годов. Возможно, что кого-то этот вопрос заинтересует и он в нём разберётся.

Если всё обстояло с недостающим золотом именно так, как думает автор, то данную тему пока можно считать закрытой. Вряд ли в ближайшие годы мы узнаем об исчезнувшем золоте что-либо новое. Тайные операции по переправке золота за рубеж, как правило, никогда до конца не раскрываются. Слишком уж много там и большой политики, и разведывательных секретов, и чьих-то личных интересов.

Будем всё же надеяться, что пропавшее мурманское золото не кануло в никуда, а было грамотно и умело использовано для приближения нашей победы в самой страшной из войн.

Ещё одно затонувшее ленд-лизовское золото

Казалось бы, в истории с затонувшим ленд-лизовским золотом за давностью лет можно было бы поставить точку. Однако оно вновь напомнило о себе.

В начале 2009 года информационные агентства всего мира передали сенсационное сообщение об обнаружении затонувшего судна с ленд-лизовским золотом на борту. В общих чертах сообщение выглядело следующим образом. В нейтральных водах недалеко от побережья Гайаны найдено затонувшее судно с золотом и бриллиантами на борту. Сокровища общей стоимостью более трёх миллиардов долларов — крупнейший клад в истории, обнаруженный на морском дне; торговое судно затонуло в 1942 году. Оно шло из Великобритании в США и было потоплено нацистской подлодкой. Находившиеся в трюмах ценности, скорее всего, принадлежали Британии и СССР. Нашла судно американская компания «Саб Си Рисуч», которая специализируется на подводных изысканиях и подъёме на поверхность ценных останков кораблекрушений. По данным участников экспедиции, на борту обнаруженного судна находятся ценности общей стоимостью 2,6 млрд фунтов стерлингов (около 3,64 млрд долларов) — золото, платина и алмазы.

Представители компании «Саб Си Рисуч» уточняют, что на борту торгового корабля, который шёл из Европы в США, находятся 10 тонн золотых слитков, 70 тонн платины, полтонны алмазов, предназначенных для использования в промышленности, и бриллианты общей массой 16 миллионов каратов. Кроме того, исследователи якобы обнаружили на затонувшем корабле ещё и олово — несколько тысяч тонн — и примерно столько же меди в слитках, правда, эти товары в отличие от золота и драгоценных камней за 60 с лишним лет пребывания на морском дне свою ценность потеряли. Точного названия потопленного корабля и места его нахождения представители «Саб Си Рисуч» не разглашают, опасаясь того, что оно может быть разграблено. Условно судно названо «Голубой Барон». Логично предположить, что большая часть этого клада принадлежит или принадлежала Советскому Союзу, а остальная часть — Британии. Известно, что именно на их долю приходилась основная часть переправляемых в США во время Второй мировой войны ценностей в счёт уплаты по ленд-лизу. То есть США гарантировали поставки вооружения, продовольствия, предоставляя воюющим с нацистами странам заём. Историкам и юристам предстоит выяснить, возместил ли СССР Соединённым Штатам ту сумму, которую должен был выплатить бриллиантами и золотом, или эти суммы были как-то списаны. То же касается и Британии. Пока на сокровища претендуют только те, кто их нашёл: компания «Саб Си Рисуч» хочет получить всё, что обнаружила на дне Атлантики. Правительство ни одной из стран не сделало официальных заявлений в связи с находкой. Гайана, у побережья которой найден клад, на сокровища претендовать не сможет: территориальные воды этой страны распространяются на 12 морских миль от побережья, а корабль, по данным поисковиков, затонул в 40 морских милях от берега. Юридически этот груз не является культурным наследием — для этого он должен был пролежать под водой минимум 100 лет. Так что по закону найденное должно достаться владельцам груза — в данном случае России и Великобритании.

Итак, у Гайаны неожиданно найдено затонувшее судно, трюмы которого ломятся от алмазов, золота и платины. Сразу возникает много вопросов, которые невозможно обойти.

Почему столь ценный груз был отправлен одиноким транспортом без какого-либо охранения? Ведь даже пять тонн мурманского золота разместили на крейсере.

Почему за долгие десятилетия никто ни словом не обмолвился о пропавших золоте и платине? Об «Эдинбурге», к примеру, знали все.

Почему судно оказалось далеко на юге, у Гайаны? Пишут, что транспорт зашёл в порт в Южной Америке и оттуда уже взял курс на Нью-Йорк, после чего был торпедирован немецкой подводной лодкой в 40 милях от Гайаны. Он что, специально шлялся по всей Атлантике в ожидании торпедирования?

Почему ни английское, ни российское правительства до сих пор никак не отреагировали на сообщение о находке золота? Тем временем, как говорят, компания «Саб Си Рисуч» обратилась в американский суд с заявлением о признании её прав на обнаруженный клад. Однако кому на самом деле принадлежит золото? Мы не знаем, было ли оно на момент отправки уже официально передано представителями СССР английской или американской стороне. А от этого зависит и ответ на вопрос, кто владелец этого подводного клада. Главный редактор издания «Морской бюллетень — Софрахт» Михаил Войтенко, к примеру, считает: «Согласно требованиям американского законодательства, если компания сделала такую заявку, она обязана была и публично сообщить о своей находке. Естественно, она старается сохранить в секрете максимальное количество деталей, то есть неизвестно даже точное название транспорта». По всем международным законам Россия, как правопреемница СССР, может выдвинуть свои претензии на сокровища. Если найденное золото действительно ленд-лизовское, то отправителем большей части ценностей был именно Советский Союз. Любопытно выяснить, возмещал ли СССР Соединённым Штатам эту потерю или золото уже считалось переданным США. Данные вопросы решаются на уровне глав государств, и никак не ниже. Пресса сообщает, что глава «Саб Си Рисуч» Грег Брукс якобы заявил, что его компания делиться кладом ни с кем не собирается: «Я уверен, что найдутся желающие отнять у нас клад, но мы всё делаем по закону. И я полагаю, что нам достанется не менее 90% суммы — это в худшем случае. Но мы всё-таки попытаемся получить 100%». Такое заявление — полный абсурд! Разумеется, если компания поднимет золото, то некий процент его достанется ей, но только тот процент, на который согласятся руководства государств, которым это золото принадлежит по закону. Иначе действия компании «Саб Си Рисуч» будут квалифицированы как пиратские. Вообще поведение руководства компании выглядит весьма странно. Если они действительно нашли ленд-лизовское золото, то должны были торопиться заключить договоры с государствами-владельцами. В противном случае они могут запросто проиграть тендер на операцию по подъёму золота. Единственный козырь «Саб Си Рисуч» — это то, что пока будто бы только они знают координаты затонувшего «золотого галеона». Но долго ли удастся им хранить свою тайну?

Ряд специалистов считают, что компания, возможно, действительно нашла некое судно с золотом, но у неё нет денег для того, чтобы осуществить подъём. Дело в том, что её представителями заявлена нешуточная глубина — 250 метров. Это, как мы помним, глубина золота крейсера «Эдинбурга», две экспедиции на который обошлись весьма не дешёво. На такой глубине только обеспечение дыхания водолаза будет обходиться в 400–500 долларов в минуту, не говоря уже обо всём остальном.

В последнее время в прессе появились сообщения, что затопленное судно может являться американским транспортом «Порт-Николсон», который действительно был потоплен в июне 1942 года в 40 милях от Гайаны немецкой подводной лодкой U-87. Однако здесь есть существенная неувязка. Дело в том, что «Порт-Николсон» был атакован немецкой лодкой не у Гайаны, а у Бостона, недалеко от мыса Кейп-Код. При этом «Порт Николсон» шёл из Нью-Йорка и на его борту не было никаких сокровищ. Транспорт вёз оружие и военную технику, предоставленные США по ленд-лизу для Великобритании и СССР. Так что разница, как мы понимаем, весьма существенная. При этом пароход шёл не в одиночку, а в составе охраняемого конвоя. Атакуя суда этого конвоя, U-8716 июня 1942 года и добилась двух побед. Ею были тогда уничтожены два транспорта — американский «Чироки» и британский «Порт-Николсон». Что касается самой U-87, то в 1943 году она была протаранена и уничтожена канадским эсминцем у берегов Португалии. По мнению специалистов морского права ВМФ России, ленд-лизовское золото, если оно действительно найдено, согласно договорённости между странами — участниками ленд-лизовских поставок, должно подлежать разделу между Великобританией, Российской Федерацией и Соединёнными Штатами в пропорциях, вытекающих из того, кому на момент гибели судна принадлежало это золото. Что касается фирмы, нашедшей судно, то она может рассчитывать только на некий процент за успешно выполненный поиск, а в перспективе — за подъём золота, если он будет выполнен. Ни о каком полном присвоении подводного золота частными лицами не может быть и речи. Имеются и ещё несуразности. Грег Брукс утверждает, что сведения о затопленном возле Гайаны судне его команда получила из бортового журнала немецкой подлодки. Здесь тоже всё непонятно. Мог ли командир немецкой лодки знать точное название судна, которое он утопил? Мог ли он знать о наличии на нём золота, если рейс был совершенно секретным? Летом 1942 года в Атлантике немцы уже не всплывали после атаки и не подбирали экипажей торпедированных судов, так как это стало весьма опасно. Поэтому Брукс вряд ли мог почерпнуть какую-нибудь особую информацию из вахтенного журнала U-87, за исключением разве что координат торпедированного судна с указанием приблизительного типа этого судна и его водоизмещения. При этом координаты, скорее всего, тоже были весьма неточными, так как они определялись в момент атаки по счислению, а не путём обсервации. Не очень-то верится и в утверждение Брукса, что его специалисты «выяснили характер груза при помощи архивов порта в Южной Америке, куда судно заходило перед отправкой в Нью-Йорк, а также документов о программе ленд-лиза». По версии кладоискателей, судно, которое они называют «Голубой Барон», должно было доставить Казначейству США плату за предоставленное по ленд-лизу вооружение. Это полный бред! Что это за секретнейший груз, о котором имелась информация во всех третьеразрядных портах нейтральных государств, куда он заходил? Они что, специально всё выбалтывали? Такого просто не могло быть, подобное можно расценить как сознательное уничтожение огромного количества золота. Это был бы скандал на весь мир! А что это за «документы о программе ленд-лиза»? Неужели в общих документах расписывалось каждое судно? Этого тоже не могло быть, так как весьма часто для соблюдения всё той же секретности судно-перевозчик определялось в самый последний момент.

Вообще маршрут «золотого галеона» выглядит более чем странно. Вначале он в составе конвоя совершает переход из Мурманска до берегов Англии, затем почему-то в одиночку пересекает кишащую немецкими лодками Атлантику (почему бы его не определить в хорошо охраняемый конвой!), но не по кратчайшему пути, а по куда более длинному, в Гайану. Зачем? Оказывается, только для того, чтобы известить местные власти, что на его борту полно золота. После этого судно снова выходит в море (и снова в одиночку!) и пытается добраться до Нью-Йорка. Почему бы ему не взять курс на куда более близкие американские порты? Создаётся впечатление, что организаторы плавания «золотого галеона» сделали всё от них возможное, чтобы уничтожить это несчастное судно. Полной глупостью было размещать такую груду ценностей на одном судне. И почему его не разместили на каком-нибудь быстроходном американском крейсере? Ведь они к тому времени уже участвовали в прикрытии полярных конвоев. Грег Брукс предоставил газете «Санди Телеграф» фотографию «Голубого Барона», также якобы взятую из архивов. Несмотря на невероятно плохое качество опубликованного изображения, видно, что оно действительно несколько похоже на сохранившиеся фотографии судна «Порт-Николсон». Однако Брукс подчеркнул, что «Голубой Барон» — это не «Порт-Николсон». Ещё бы! Назови Брукс обнаруженное судно «Порт-Николсоном» — и обман сразу был бы раскрыт! Так что же это за «Летучий голландец», на котором везли гору сокровищ, но никаких данных о котором почему-то нет? Представители фирмы Брукса сообщают, что вот-вот из одного из портов штата Луизиана отправится судно, которое и достанет сокровища со дна. Только после этого они будто бы официально сообщат стоимость груза и название затонувшего судна

Многочисленные несуразности, отсутствие документального подтверждения действительно существовавшего «золотого транспорта», непонятное поведение руководства фирмы «Саб Си Рисуч» — всё это вызывает вполне обоснованное подозрение, что никакого «Голубого Барона» на самом деле нет, а перед доверчивой общественностью и в первую очередь перед банкирами разыгрывается хорошо продуманный спектакль с целью получения крупных долгосрочных кредитов с одновременной рекламой фирмы «Саб Си Рисуч». Такое уже не раз бывало. Впрочем, время покажет, кто был прав в истории с найденным у Гайаны ленд-лизовским золотом.

Послесловие

В центре Лондона, напротив знаменитого Тауэра, можно увидеть окрашенный в четырёхцветный камуфляж внушительный боевой корабль. Это крейсер «Белфаст» — родной брат «Эдинбурга». В годы Второй мировой войны он принял эстафету у погибшего «систершипа»: участвовал в огненных «русских конвоях», неоднократно заходил в Кольский залив, позже поддерживал высадку союзных войск в Нормандии. Звёздным часом «Белфаста» стал бой с немецким линкором «Шарнхорст» в декабре 1943 года, закончившийся его уничтожением. Ныне «Белфаст» — единственный в Европе крупный артиллерийский корабль Второй мировой войны, установленный на вечную стоянку и сохраняющийся в качестве плавучего музея. В разместившейся на его борту экспозиции немалое место уделено «Эдинбургу» — кораблю, выполнившему свой долг до конца и волею судьбы оказавшемуся в центре внимания средств массовой информации всего мира через четыре десятилетия после своей гибели.

В заключение остаётся добавить лишь, что история золота «Эдинбурга» — это ещё и история самого большого подводного клада за всю историю мореплавания. Это тайна золота, судьба которого до конца не раскрыта.

Иллюстрации