— Да я собственными глазами все это видел, — возмутился в ответ академик. — Вот скажи честно: разве у тебя есть хоть малейшие основания не доверять мне?
— Доверяй, но проверяй, — напомнил ему известное изречение Ярослав.
— А вот это правильно! — не замедлил с похвалой «отец-наставник».
— Тем более что, как мне кажется, Кадуцей все же принадлежал не Моисею, а Гермесу, брату Аполлона, — подсуммировал свои сомнения секретный сотрудник.
— Совершенно верно… Именно Бог торговли и счастливого случая, хитрости, воровства, юношества и красноречия — так звучат полностью его титулы в греческой мифологии — последним из небожителей владел волшебным жезлом, — кивнул Дмитрий Юрьевич, похоже, искренне радуясь многогранности познаний своего молодого коллеги (такого не обманешь, не собьешь с толку!). — А теперь включайте мозги, уважаемый соратник…
— Признаюсь, я их и не выключал, — не удержался от реплики Плечов. — Ни на одно мгновенье. В общении с такими интриганами, как вы, надо быть постоянно начеку! — и он широко улыбнулся.
— Ты, кстати, обращал внимание на то, что рукоять жезла украшают две змеи? — явно оценив несколько сомнительный комплимент, довольно потер руки корифей науки.
— Нет, — признался Ярослав.
— Все дело в том, что одна из них символизирует медицину, а вторая — торговлю (финансы, если хочешь), то есть главные сферы деятельности евреев.
— И о чем это говорит?
— Откроем Ветхий Завет или Тору… Что мы там находим? Что иудеи заключают соглашение с неким Богом, которого они будут считать единственным, а тот взамен научит их, как достигать своих целей, возвышаться над остальными народами Земли…
— Но вы же сами говорили, что этот Бог — Янус или Яхве… — перебил его секретный агент.
— Я? — огорченно даже удивился Мыльников, как бы мысленно поражаясь самому себе.
(Это ж надо, чтобы какой-то сосунок умудрился поймать его — академика, признанного авторитета в философской науке! — на такой нелепой неточности.)
— Да! — подтвердил Ярослав.
— Будь добр, не беги впереди паровоза. Придет время, и я все тебе объясню, — сердито пробурчал Дмитрий Юрьевич, пытаясь выкарабкаться из собственноручно выкопанной ямы. — А пока… Давай вернемся к нашим баранам, то есть к свиткам.
— Давно пора!
— Чтобы осознать их важность, следует перенестись ненадолго в то далекое время, когда самого Михайла Васильевича Ломоносова еще и в помине не было на нашем белом свете…
— Давайте попробуем, — не стал спорить Плечов.
— В то время на Севере нашей необъятной Родины еще обитали люди с уникальными, удивительными способностями. Нагнать ниоткуда снежную вьюгу или устроить на море шторм для них — пара пустяков, проще пареной репы, — закрутил интригу Мыльников.
— Полагаю, вы имеете в виду шаманов? — как бы между прочим вставил Плечов, направляя в нужное русло дальнейший ход беседы.
— Совершенно верно, дорогой мой друг. Выражаясь вашим языком: так точно, — по-военному подтвердил его догадку оппонент. — Так вот… Однажды группа этих самых колдунов-шаманов заявилась к местному жителю Василию Дорофеевичу Ломоносову и предложила его еще не родившемуся первенцу работу, с которой, по их мнению, мог справиться только он один. В качестве аванса дали столько денег, что Василий мгновенно стал одним из богатейших людей края: заимел усадьбу с домом, пруд для рыбы и даже собственный корабль.
— Что-то такое я уже читал, — поспешил вставить неизменные «пять копеек» агент Вождя. — Кажется, у Костомарова.
— Ты прав… Именно Николай Иванович в своих трудах неоднократно намекал на подобные обстоятельства, — подтвердил «светоч философской мысли», с привычной легкостью переходя с «вы» на «ты». — Мол, корни, истоки гениальности Ломоносова следует искать на его малой родине.
— И что же эти самые шаманы хотели взамен?
— А то ты не догадываешься? — с хитрецой посмотрел на него Мыльников.
— Нет! — добродушно признался его молодой оппонент, хотя многое из того, что собирался сказать коллега, было ему хорошо известно.
Но кто-то же должен быть умнее?
И вовремя промолчать!
— Выяснилось сие через несколько лет, когда они передали Василию Дорофеевичу футляр со странными свитками, — не догадываясь о планах московского гостя развязать ему язык, спокойно продолжил объяснять свою позицию академик. — Мол, «дай сыну — пусть прочтет».
— Хотите сказать, что это были тексты мудрецов Гипербореи? — в конечном итоге все же предпочел не скрывать свою осведомленность в теме, которой он посвятил немало лет, Ярослав Иванович.
Ну сколько можно прикидываться дурачком?
Так и квалификацию утратить недолго.
— Лично у меня по этому поводу никаких сомнений нет. Особенно после консультаций с моим отцом, — с гордым видом заявил Дмитрий Юрьевич и продолжил: — Михайло вырос и подался в странствия. Не за деньгами — за знаниями. Учился он сначала в России. Потом пять лет обивал пороги иностранных университетов. И всюду возил с собой футляр с гиперборейскими свитками. Первым, кто удостоился чести их лицезреть, стал профессор Славяно-греко-латинской академии Феофан Прокопович. Он-то впоследствии и прикрыл любимого ученика, заверив руководство заведения, что Михайло — сын сельского священника (простых смертных туда не брали)! И даже помог осилить латынь — язык языков, без которого в те годы — никуда. Однако и ему не удалось расшифровать странные тексты. Феофан лишь предположил, кстати, не без оснований, что они очень напоминают писания средневековых алхимиков.
— Откуда вам все это известно, товарищ академик?
— От верблюда, — буркнул Мыльников, выражаясь явно в стиле главного героя нашего повествования. Недаром говорят: с кем поведешься — от того и наберешься. — Двугорбого… Ты меня на слове больше не лови, ладно? Не люблю я этого!
Глава 7
Лишь после того, как Ярослав Иванович клятвенно заверил собеседника, что перебивать его больше не будет, академик продолжил свой рассказ:
— «Феофан Прокопович оказал великую услугу Отечеству — он даровал России Ломоносова».
Некоторые исследователи жизни и деятельности величайшего русского ученого приписывают это изречение Александру Рихтеру… Однако людей с такими, как бы сейчас сказали, персональными данными в России в то время была тьма-тьмущая… Среди них — и юристы, и финансисты, и дипломаты, и прочие «известные государственные деятели». Кто из них дал столь лестную характеристику духовному наставнику Михаила Васильевича — автор этой книги так и не докопался. Но кто бы то ни был, полностью согласен с такой высокой оценкой.
«По своим воззрениям Феофан являет собой приверженца доктрины, которая признает Бога как мировой разум, который сконструировал целесообразную “машину” природы, придал ей законы и движение, но отвергает дальнейшее вмешательство его в самодвижение природы и не допускает иных путей к познанию Бога, кроме разума. Сначала человек, по Феофану, обожествлял стихии природы, затем — отдельных конкретных людей и, наконец, абстрактные моральные качества, способности, силы человека, что говорит о человеческом происхождении веры в бога» — такой запутанный вывод сделал Ломоносов после общения с этим неординарным, высокообразованным, мудрым человеком.
«Прокопович сближает бога с закономерностью природы, материи. В связи с подобным отождествлением понятий “бог” и “природа” — они у него не только переплетаются, но и противоречат друг другу, потому как во втором случае он допускает творение мира богом, а в первом — его исключает. Если бог существует в вещах, если он сливается с природой и есть вездесущий, то без природы, без вещей нет и бога», — еще один постулат великого учителя, который Михайло запомнит на всю жизнь.
Конечно, противоречивость таких суждений была очевидна для русского гения.
Но…
Тогда ему не исполнилось еще и четверти века.
Перечить признанному авторитету, которому обязан всеми своими достижениями?
Нет. Не по-русски это.
Лучше понабраться ума-разума, послушать, разобрать, проанализировать иные — альтернативные — точки зрения и тогда уже вступить в полноправную творческую дискуссию.
Уже состоявшимся ученым.
С широко известным именем.
С выверенным личным мировоззрением и четко выраженной жизненной позицией.
Вот он и подался в Западную Германию, слывшую тогда центром мировой науки. Сначала занимался в Марбурге, слушал лекции по физике и химии знаменитого профессора Христиана Вольфа. И сразу же обнаружил, что некоторые научные термины и формулы весьма схожи по написанию с текстами из гиперборейских свитков.
Может быть, в них и заключается ключ к разгадке доверенной ему тайны?
Однако сам учитель лишь развел руками: «Оставьте, друг мой. Вам этот труд не по силам».
Не шибко огорчившись, Ломоносов переехал во Фрайбург, где продолжил совершенствоваться в различных науках, в том числе геологии и горном деле. Причем так ретиво, что профессор Иоганн Гендель даже пожаловался на буйного «гостя» в Москву. Дескать, никакого сладу с ним нету, не хочет делать то, что его заставляют, а делает, что ему заблагорассудится.
На самом деле ссора произошла из-за того, что преподаватель уж слишком настойчиво интересовался содержимым кожаного футляра и, как поговаривают некоторые злые языки, даже планировал похитить свитки. Да Ломоносов не дал.
Конечно, из дома Генделя пришлось съехать. После долгих мытарств молодой ученый нашел себе уголок в одном небогатом доме, где закрутил роман с дочкой хозяев по имени Елизавета-Кристина. Та вскоре забеременела, и любвеобильный квартирант опять оказался на улице.
Расстроившись, он отправился в трактир, где с горя напился. И был обманом завербован в прусскую кавалерию.
Михаила бросили в темницу. А все находившиеся при нем вещи конфисковали. Но так как военные особым умом не отличались, их не сочли ценными и решили хранить до лучших времен здесь же — в комнате стражи.
Узнав о произошедшем, любящая Елизавета передала суженому кое-какой инструмент. Ученый узник сбил замок, оглушил охранника, забрал футляр, перелез через стену и был таков.