– Ну спасибо, утешил. В сочувствии не нуждаюсь и милости просить не стану. Я вам, дуракам, хотел помочь, для Загряжска большие средства пожертвовать.
– Ты, Дениска, и в школе таким был… Зачем хвалиться благотворительностью? Делай молча, не жди благодарности. Бог видит.
Министр засмеялся, понимающе похлопал брата по коленке.
– Вон куда хватил! В рясу облачился! Нет, не подумай, я церковь уважаю. Много жертвовал, и нашему монастырю тоже. Я не жду благодарности за это, но зачем дохлую кошку через забор бросать? В доме переполох, без света боятся спать. Эх люди-люди…
Денис Трофимович еще долго припоминал обиды. Распускают слухи, что он купил правительственную дачу «Шалаши» и устраивает там публичный дом с казино, рестораном и гостиницей. Разрешение получил у самого президента и плевать хотел на местную власть и протесты загряжцев. Опровергать эту чушь бесполезно, слухам здесь верят больше, чем властям. Еще не начавши жить на родине, бывший министр превратился в упыря, который спит и видит, как бы поинтереснее напакостить Загряжску и загряжцам.
Пучеглазов позвал Дрюню, чтобы тот повлиял на общественное мнение, чтобы люди воспринимали бывшего министра, как обычного пенсионера, рядового горожанина. Дрюня соглашался, поддакивал, но советовал «жить как все». То есть ходить по городу в простых штанах, пить пиво с таранькой вместе с загряжцами, заходить в церковь, общаться с монахами. «Жить как все» – значит, снести трехметровый забор и по утрам разговаривать с соседом через дорогу.
Денис Трофимович мрачно покачал головой.
– Э-э нет. Стекла побьют, обворуют… Знаем мы это дело.
– Тогда иди в монастырь, – сказал Дрюня и строго посмотрел на брата.
– Спасибо на добром слове, брат. Я как-нибудь без тебя разберусь…
На веранду быстро вошла молодая женщина.
– Деня, вызови шофера, я Борис Борисычу обещала быть, а от него в салон заеду…
Женщина говорила и просительно, и властно, и вместе с тем игриво.
Денис Трофимович расцвел и не скрывал радости перед братом.
– Дрюня, познакомься, Софья Ильинична, жена.
Дрюня поклонился, исподлобья разглядывая красавицу.
– А это брат мой, Дрюня, Андрей Васильевич…
Соня в свою очередь с любопытством смотрела на диковинного гостя.
– Ты не говорил, что у тебя есть брат в Загряжске.
– Двоюродный брат… Дрюню тут каждая собака знает, он герой и местная достопримечательность.
Соня еще раз задержала взгляд на Дрюне, улыбнулась мужу.
– Буду рада познакомиться ближе. Приглашай брата на обед.
Красавица быстро и грациозно исчезла за шторами. Пучеглазов, пряча глаза, покашлял в кулак.
– Вот, на старости лет… бес в ребро.
Дрюня промолчал и, попрощавшись, с облегчением вышел из усадьбы на улицу. Машинально перекрестился:
– Господи Иисусе… Как в заточении, в склепе.
Смотрителя кладбища Андрея Васильевича и штатного рабочего Тихона Палыча определили жить в прицерковном флигеле. В старинном кирпичном доме девятнадцатого века. В разные времена по надобности здесь была церковноприходская школа, потом размещался сельсовет, позже медпункт и госпиталь, еще позже киноклуб, спортзал, детский сад. Одно время здесь квартировал вместе с семьей председатель горисполкома. Тот самый, что распорядился сносить старинные мраморные надгробия и мостить ими тротуары на городских улицах.
Рабочий Тихон Палыч из местных, работал сторожем в городском универмаге. Обладал удивительной способностью носить в себе все городские новости. Кажется, он впитывал информацию ноздрями прямо из воздуха, из эфира.
– А вы слышали? – спрашивал он первого же встречного по утрам. – То-то и оно! Никто поверить не может…
А вечером, сидя на скамейке возле дома, говорил соседям многозначительно:
– Дождик снился, и блохи кусали. К покойнику.
На следующий день из этого дома выносили покойника. Тихона не раз одергивали:
– Не каркай!
Предупреждали. Уговаривали, били втемную. Новости из Тихона нельзя было закрыть, остановить, как нельзя закрыть бьющий из-под земли родник. Он страдал от этого, был гоним на работе, жена отказалась от него. И прозвище впечатали ему загряжцы – Гонимый. Из универмага его поперли за то, что он неправильно предсказал смерть директора. Рано утром трагически пошептал кому-то из продавцов о внезапной кончине начальника. Пока новость разрасталась, как снежный ком, к открытию магазина подкатил на своих «жигулях» живой директор.
Гонимый прибился к Дрюне и хвалился всем:
– В Загряжске одно справедливое место – на кладбище.
Утро отшельников начиналось по ритуалу. Дрюня спрашивал, зевая спросонья:
– Кого сегодня?
– Валеру-китайца, – с готовностью отвечал Тихон. – Прорабом на реставрации работал. Бабушка у него – натуральная китаянка, от нее у Валеры глаза косые. Сорок семь лет, женат, трое детей. На «форде» ездил, сбережения имел. Начальник порта у него кумом был. Не болел. Правда, аллергия на что-то была, почесывался. А умер добровольно.
– Как добровольно? – уточнял Дрюня, недопонимая.
– Ну, отказался от всего. Отвернулся от жены, от детей, от работы. Полежал молча неделю и впал в летаргический сон.
– В ипатию, – уточнил Дрюня.
– Должно быть, так. В итоге – покойник. Вон, яму пришли копать…
Прежде всего Дрюня с Тихоном ревизовали свой объект, обошли кладбище с подробной описью необходимых работ и нужного количества разных стройматериалов. Только работа по расчистке от дикой поросли деревьев и кустарников, от завалов мусора могла занять не меньше года. Тихон остановился у старинного надгробия в виде мраморной пирамиды с ангелом наверху. На камне была надпись: «Одной звездой на небе стало больше, одной звездой тусклее на земле».
– Раньше люди чувствительнее были, – философски изрек Тихон.
А Дрюня подумал, что такая надпись подошла бы к могилке Кларисы.
– Глянь-ка, Андрей Васильич, нора под памятником. Это не зверь, в нору, должно быть, человек лазит…
Смотрители обошли оградку вокруг.
– Под этим памятником должен быть склеп. В склепах в старину господ хоронили. Погляди поближе, какой год на камне.
Тихон встал на четвереньки, поскреб пальцем по замшелому мрамору.
– 1731 год. Полковница Меланья. – по складам прочитал Тихон. – Какие люди были. Полковница!
– Человека из норы выселить! – приказал Дрюня. – Не положено жить в могиле, нельзя беспокоить полковницу.
Тихон заверил начальника, что уладит это дело.
В церковном приделе начались работы по строительству пантеона. Подрядилась турецкая компания. Турки в оранжевой униформе первым делом поставили туалеты, душевые кабины. Вымостили дощатые дорожки. Сделали навес со столом и скамейками для перекуров и питья кофе. По периметру поставили жилые благоустроенные вагончики. И только потом стали завозить стройматериалы. Загряжцы сильно дивились.
– Наши делают все наоборот. Туалет ставят в последнюю очередь…
Каждый день у придела собиралась толпа загряжцев поглядеть, как работают турецкие подданные. Турки им нравились.
На стройку часто наведывался Кукуй-Прискоков. Всегда в спешке, бегом. Он немедленно призывал к себе Дрюню, настоятеля церкви отца Амвросия и давал указания:
– Вы тут не отсиживайтесь! Разъясняйте людям, что кладбище – культурный объект. Не позволяйте пить, курить и материться! Только молитвы и духовные размышления. Привлекайте в церкву на исповедь и причастие, на покаяние.
Мэр курил, матерился и бегом ехал дальше.
3
Жена министра Соня за пару лет сделала потрясающий кульбит. Она приехала в Москву из родного молдавского села Кучугуры вместе с бригадой гастарбайтеров, надеясь найти какую-нибудь работу. Работу не нашла, земляки вскладчину наняли ее поварихой.
Сонечка была спелой вишенкой, радовавшей глаз окружающих. Хлопцы-земляки хихикали и облизывались, женатые украдкой дарили шоколадки и пытались пошептать ей на ушко. Чтобы не случилось баловства, за Сонечкой стал приглядывать старшой Михай, прораб, женатый человек, отец троих детей. Он поселил Сонечку в отдельном вагончике и стал опекать ее, как родной отец. Через месяц он женился на ней, если и не женился, то стал жить в отдельном вагончике, как муж с женой. Наверно, это дело у молдован так же, как и у нас, как у всех. Бог знает как.
Сонечка стала смелее и даже нахальнее с земляками, кричала и топала ножками. Земляки замечали, как Михай опускал глаза, когда Сонечка что-нибудь требовала от него. Она взрослела прямо на глазах.
Однажды у вагончиков, где жили строители-молдаване, остановился черный джип. Из джипа вышел маленький рыжий толстячок и, оглядевшись, громко рассмеялся.
– Ты куда меня привез, идиёт!
Из кабины вылетел молодой человек и замахал руками:
– Ошибочка, шеф! Это объект М, а нам нужен объект Д. Там и тут молдаване, черт бы их побрал!
Толстячок в шелковом костюме тем не менее сделал отмашку помощнику и велел позвать старшего. Вышел Михай, и незнакомый шеф стал говорить с ним. Говорил шеф, Михай только изредка кивал головой и кланялся. Кивал и кланялся… Так они, беседуя, обошли вокруг вагончиков раз-другой, разговор затягивался. Из семейного вагончика вышла Сонечка с минеральной водой на подносе. Она поклонилась незнакомцу и опустила глаза. Шеф выпил водички, покашлял. Выпил еще и еще… Помолчал, почесывая подбородок.
– Ты вот что. – Он поднял указательный палец. – О нашем разговоре пока никому… И еще вот какое дело. Срочное дело…
Толстячок крутнулся на каблуках и в упор смотрел на Соню.
– Я сегодня принимаю наших партнеров, немцев, на природе. У озера поляну накроем. Одолжи барышню помочь, дело магарычевое…
Он взял Сонечку под локоть и, видя, что Михай онемел от неожиданного оборота, сделал ручкой:
– Завтра верну барышню.
Он взял Сонечку под локоть… и она оказалась на Рублевке, в доме веселого толстяка, владельца крупной строительной компании, советника министра Пучеглазова. Советника звали Мишей, он был известен всей Москве как Миша Ейский. Влиятельный деловой человек. Миша не врал молдаванину насчет немцев. Действительно, повез Сонечку на встречу с немцами за город. Как друг. Соню представил коллегам как подругу, помощницу. А наутро дал ей телефон и велел позвонить молдаванину. Соня позвонила и сказала не без кокетства своему сожителю, или мужу: