— А что, ты считаешь, что я не уверен в себе?
— Да.
— Я тоже так думаю — а значит, кое в чём мы уже согласились.
— Ну раз в этом вопросе у нас согласие, значит, распределение спальных мест — тем более не проблема. Я займу кровать, а ты располагайся на кушетке.
Примерно так и продолжался этот бессмысленный разговор, пока не настали предутренние часы. В конце концов я устала и отправилась в кровать. Брэдли же выждал немного, а потом, решив, что я уже сплю, забрался ко мне. Пришлось надавать ему по морде, и только тогда он наконец согласился, что его место — в другой комнате. Это была война нервов, продолжавшаяся пять лет. Ронни Крэй и его ребята дали мне ясно понять — я должна жить на Бассет-роуд вместе с Брэдли. Крэи умели устрашать — приходилось делать, как они велели. В честном поединке (а я не всегда сражалась честно) я вполне могла добиться от Брэдли того, что мне было нужно — но против Ронни Крэя у меня не было шансов. Меня вовсе не удивило, что в конце шестидесятых Крэи загремели за убийство. Их имена были связаны с такими жуткими преступлениями, что копы, чтобы спутать концы вокруг настоящего дела, распространили слух, будто их дружок, Фредди Миллс, в середине шестидесятых был убийцей шести проституток из западного Лондона. Позже я ещё расскажу об этих убийствах и Джеке Раздевателе[32], которого так и не поймали. Не считая отъездов в Европу на несколько месяцев в год, мне удалось зажить своей жизнью подальше от Мэтта Брэдли только в 1966 году. И даже тогда это было чуть ли не за углом, на Элджин-Кресчент. Ронни Крэй так никогда окончательно и не потерял интереса к Брэдли, и мне было велено оставаться вместе с этим гадёнышем, который целых пять лет строил из себя моего дорогого гражданского мужа. Однажды вцепившись в кого-нибудь, Крэи уже не ослабляли хватку. У меня не было шансов выиграть в суде дело против Реджи. А когда близнецы решили, что моего сына Ллойда отдадут на усыновление, они принудили меня пройти через всё это. Когда настало время подписывать заключительные документы, я сбежала в Испанию и вернулась в Лондон только через несколько месяцев, с твёрдым намерением забрать Ллойда и жить с ним — но Крэи и их прихвостни перехватили меня и отвезли в Найтсбридж, в агентство по усыновлениям, и там силой заставили подписать те самые заключительные документы. Присутствовали три очень деловых типа, не обращавших внимания ни на мои слезы, ни на то, что по обе стороны от меня возвышались два здоровенных лба, которые непрерывно угрожали искромсать мне лицо, если я не поставлю подпись где надо. Был ноябрь, и все до единого смотрели на меня как на неприятную помеху, из-за которой всё это дело (которое они именовали «деловой транзакцией») не удалось окончательно завершить ещё тогда, давно, летом.
— Усыновление, дорогая моя, для Ллойда будет лучше всего, — сказал мне социальный работник средних лет. — С вами у него нет никакого будущего. Вы не замужем, и это позорное пятно разрушит всю его жизнь. И вашу тоже.
Не хочу уделять много времени социальным работникам или Крэям; в том, что я потеряла Ллойда, я обвиняю прежде всего Брэдли — более, чем кого-либо ещё. Брэдли любил выставлять меня перед своими клиентами, но ребенок в нашей квартире на Бассет-роуд ему совершенно не был нужен. Ронни к нему неровно дышал, и потому у него была возможность нажать на Крэев, чтобы они заставили меня отдать Ллойда. В других, более нормальных обстоятельствах близнецам было бы всё равно, что станет с моим ребёнком. Уже после того, как я всё-таки сумела покинуть дом 24 по Бассет-роуд, Рон свел Брэдли с человеком по имени Алан Брюс Купер — спустя несколько лет они оба на собственном горьком опыте обнаружили, что он был агентом Американского Бюро по борьбе с наркотиками и опасными препаратами[33]. Купер предложил Крэям организовать канал нелегальной переброски наркотиков, по которому сотрудники пакистанского посольства, пользуясь своим дипломатическим иммунитетом, ввозили бы в Европу большие партии гашиша. Рон проявил интерес, но Рег наотрез отказался в этом участвовать. В конце концов при посредничестве Брэдли проект перешёл к Томми Грэхему. Контрабандный канал заработал, и несколько лет всё шло гладко, а в 1970 году Брэдли и Грэхема взяли за нелегальный провоз через швейцарскую границу в Германию приличного количества наркоты. После отсидки в немецкой тюрьме Брэдли уже не хватало духу, чтобы вернуться к операциям с контрабандой наркотиков. А Грэхем до сих пор проворачивает эти дела с компетентной помощью людей вроде Денниса Говарда Маркса[34].
Тоска эротическая
Когда большую часть жизни работаешь «хозяйкой» в клубе, у тебя складываются два круга друзей: в одном из них понимают, что влечёт за собой такая работа; в другом — нет. Практически любая женщина из тех, с кем я работала в клубах вроде «Гордона» или «Кеннеди», оскорбились бы, если бы её назвали проституткой — поскольку у большинства людей это слово вызывает образы обездоленных девушек в дешёвой одежде, выставляющих свои фигуры на обочинах общественных шоссе. Просто в «Гордоне» дела делались не так — возможно, именно поэтому в политический скандал (создавший клубу дурную славу в глазах общественности), оказались втянуты и те, кто всего лишь получал деньги от людей, с которыми они спали. «Хозяйка» не обязана идти в постель со всеми, кто её захочет — те, кому она интересна, сперва должны соблазнить её ужином с шампанским и цветами. В «Гордоне» я выпивала дикое количество пузырьков, потому что получала пять фунтов комиссии с каждого бокала, выпитого за моим столиком. А в Лондоне 1960 года пять фунтов были немалыми деньгами. Точно также и с физической близостью — когда я, работая «хозяйкой», спала с мужчинами, это скорее было похоже на продолжительные отношения, и далеко не всегда переход денег из рук в руки был напрямую связан с половыми актами. Девушка для досуга знает мужчин, с которыми спит, по именам — и даже в начале шестидесятых она уже принимала чеки так же легко, как наличные. Я начала работать «хозяйкой», когда мне было шестнадцать, и сейчас, спустя почти двадцать лет, я всё ещё встречаюсь с человеком, с которым познакомилась в 1960 году, в первую же неделю работы в «Гордоне». Альберт Редвуд женат, у него есть дети. Он бизнесмен, и на протяжении всех этих лет его сексуально влекло ко мне. Он говорит, что не может оставить семью, несмотря даже на то, что они-то (не считая жены) его уже оставили. Его младший сын уехал учиться в университет, остальные дети обзавелись собственными семьями. Берт говорил мне, что если я откажусь встречаться с ним, то он выследит меня и убьёт. Мне не нравится слышать от него такое, но мне нужны его деньги. Мозги у него чуточку набекрень, но он давний и постоянный клиент и почти что нравится мне.
У большинства мужчин, что заводят отношения с «хозяйками», есть какая-нибудь эмоциональная проблема. Им всем нравится, когда их видят с хорошенькой девушкой — особенно тем, кто сам пробивал себе дорогу в жизни и нажил состояние, уже достигнув средних лет. Есть одна действительно известная личность, которую можно было бы привести как типичнейший пример клиентуры в клубах «Кеннеди» или «Гордон» (хоть, насколько мне известно, он никогда не бывал ни в одном из них). Это Питер Рэчмен. Он вовсе не был злодеем, которого пресса сделала из него после смерти, хотя извлекал немалую прибыль из сдачи внаём трущобных домов и был вовлечён во все те сомнительные занятия, которые так по душе успешным бизнесменам. И всё-таки Рэчмен не был таким эксплуататором, как те, что за год или два до его смерти скупили принадлежавшие ему трущобы западного Лондона — он собирался укрепить свои позиции в бизнесе, выйдя из сектора наёмного жилья. Рэчмен был толст, лыс, говорил высоким писклявым голосом — но он был добрым человеком и интересовался теми, кто был рядом с ним. Он был великодушен — вплоть до совершения промахов. Когда мы впервые с ним встретились, он отдал мне 22-каратовые золотые часы, купленные им у ювелира Кучински. Согласно моему тогдашнему (и теперешнему) обычаю я продала их, выручив кругленькую сумму. Рэчмен был помешан на гигиене и не любил есть или пить в заведениях, если не имел возможности обследовать кухню — вот поэтому в «Гордоне» он не появлялся. Когда нацисты оккупировали его родную Польшу, Рэчмена в числе других заключённых поставили на строительство автобана. Рэчмен сумел сбежать из когтей гитлеровцев и был схвачен русскими, которые отправили его в лагерь в Сибири. Рэчмен рассказывал мне, что там он голодал, и чтобы выжить, ему приходилось есть человеческие экскременты. Последний раз он видел родителей, когда нацисты отправляли их в концентрационный лагерь. Несмотря на бесчисленные запросы, Рэчмен так и не смог ничего узнать об их дальнейшей судьбе. Рэчмен вёл бурную жизнь вплоть до смерти от инфаркта в 1962 году в возрасте сорока двух лет. Приехав впервые в Лондон, он вынужден был пойти простым рабочим на фабрику — несмотря на то, что происходил из среднего класса.
С Рэчменом меня свёл Майкл де Фрейтас, и за это я отстегнула ему пятёрку с продажи тех самых золотых часов, которые мне отдал прежний домовладелец. Майкл не мог напрямую вывести меня на Рэчмена — между ними было слишком много неразрешённых проблем. Вместо этого он посоветовал мне прилично одеться и отправиться в кофейню на Квинсвэй, куда Питер обычно ходил обедать, и посидеть там вроде как без дела. Майкл упорно убеждал меня, что войти в сферу интересов Рэчмена — дело стоящее. Кроме того, он заверил, что первого шага от меня не потребуется. Как я вскоре обнаружила, Майкл безошибочно точно определял, где и как можно перехватить лёгких деньжат. Я была уже беременна, но поскольку вопрос о работе в «Гордоне» уже не стоял, у меня в гардеробе уже была благопристойная одежда, позволявшая скрыть моё положение. Майкл сказал, чтобы я не беспокоилась, что я всё ещё могу работать, и что все это вопрос всего лишь правильного подхода. Я просто цвела — Альберт Редвуд был не единственным из постоянных клиентов «Гордона», кто по-прежнему хотел спать со мной. И всё-таки, несмотря на то, что мне иногда перепадали пьяные клиенты Крэев, мой доход резко упал — я ведь уже не ходила каждый вечер в клуб. Майкл предупредил меня, чтобы я не упоминала Крэев при Питере — сказал, что Рэчмен от них просто столбенеет. Ещё он велел мне не заговаривать о моём положении, пока Рэчмен сам не заметит. Майкл сообщил, что знает нескольких парней, кто и лишнего заплатит, лишь бы переспать с беременной женщиной, особенно на поздних сроках — но Питер не из таких. Я потягивала кофе, когда Рэчмен вошёл в кафе, где, по словам Майкла, обедал. В своей боевой раскраске, с накладными ресницами, я, без всяких сомнений, была самой хорошенькой девушкой в зале — и вскоре взгляд Питера окончательно застрял н