Теперь надо было что-то делать со сторожами, так не вовремя заметившими его.
Человек, умеющий оживить выпотрошенного глухаря, с кем угодно может учудить неожиданное. Из сумы Марцун извлек маленькую бутылочку с особой настойкой, рукой слегка сдавил монаху горло, заставив его заперхать и разинуть рот. Капнул на язык самую малость зелья, понудил монаха глотнуть. Уложил обмякшее тело под куст. Повторил то же самое с хожалыми, еще не пришедшими в себя.
Теперь все трое спали, и ежели их найдут – хоть сейчас, хоть поутру, – то решат, что подвыпили сыщики зачуток хмельного, тем более что благоухает от них, как из винной бочки. Опытный питух определит, что не пиво потребляли спящие и не хмельной мед, а зелено вино, потому как сивухой разит от всех троих. А добудиться выпивох и строго спросить за пьянство в неуказанное время получится лишь на третий день.
Не опасаясь больше караулов, Марцун осмотрел идущий поверх вала частокол и спокойно вернулся к ожидающему вухуру. Успокоил товарища, сказав:
– Все в порядке. Будем ждать тумана. – Улегся рядом с вухуром и уснул, как умеют спать волки, у которых один глаз крепко спит, а второй зорко посматривает. А уж как спят вухуры, знают только они сами.
Как и было обещано, незадолго до рассвета поднялся густой непроглядный туман. К тому времени Марцун с вухуром уже были возле бревенчатой ограды, окружавшей терем. Добрались туда, не всполошив никого, ни одна собака не тявкнула, то ли испугавшись вухура, то ли послушавшись Марцуна.
Частокол вокруг терема недавно выборочно меняли, дубовые кряжи, еще не забывшие лесной жизни, послушно раздвинулись, открыв проход.
Широкий двор был пуст. Возле заложенных ворот наверняка стояла охрана, но это было по ту сторону терема. Зато здесь имелась маленькая дверца, через которую отец Агор проводил недавно обманутых леснака с рыбоедом. Сейчас дверца была заперта на железный замок, да и само дверное полотно опоясывали стальные полосы. Бесхитростное лесное колдовство было бессильно перед холодным железом.
– Я попробую выломать, – предложил вухур.
– Пока подожди. А то растревожишь всех прежде времени. Я сперва послушаю, что там делается.
Марцун улегся на землю, прижался лбом к нижнему венцу. Вухур растянулся рядом и мгновенно слился с окружающим. Теперь лазутчиков можно было заметить, только споткнувшись о них.
Двести лет росла в чаще сумрачная ель. Вздымалась между младшими сестрами на недостижимую высоту, шумела, не сдаваясь зимним вьюгам и осенним ветрам, кормила шишками белок и клестов, рассеивала семена далеко по всей округе. Потом пришли люди, срубили великаншу и, надрываясь, выволокли из чащи. Лишенная корней, вершины и веток, ель стала бревном, но не забыла о родной чащобе. Хранила под корой зеленый луб, плакала смоляными слезами. Ее ошкурили железным стругом и два года сушили в тенечке, после чего положили в основание строящегося княжьего терема. С тех пор прошел не один десяток лет, и, кажется, все было забыто: и порывы свежего ветра, и коготки поползня, сбегающего по стволу. А вот коснулись сухой древесины ладони лесного мага – и что-то припомнилось. Конечно, не было сил встать во весь рост или открыть проход в глухой стене, но все покои и переходы деревянного терема проявились как на ладони.
Марцун благодарно погладил бревно и поднял голову.
– Вот и не надо ничего ломать. Трусоватый отец Агор заранее позаботился о возможном бегстве, построив потайной ход. Через него мы и пойдем. Видишь, в сторонке каменная плита вкопана? Можешь ее своротить?
– С удовольствием.
Ловкие человеческие пальцы сжались в кулак, из которого полезли когти, каким позавидовал бы любой медведь. Теперь рука вполне напоминала лапу. Когти вспороли дерн у края плиты, зацепили камень, плита приподнялась и тяжело рухнула в сторону. Открылся темный провал входа.
Марцун первым нырнул в яму, вухур последовал за ним. Через несколько шагов идущие уперлись в деревянную стенку. Марцун осторожно нажал, панель повернулась, открыв проход на лестницу. Теперь можно было идти, не останавливаясь.
Узкая лестница, по которой монахи поднимались в убогую роскошь настоятельской кельи, вывела в зал, где к стене был прикован отшельник Мантир.
– Глянь на этого человека. Узнаешь?
– Конечно. Это отшельник, который жил в одном переходе от поселка. Он не мешал, и мы его не трогали.
– А потом он выдал отцу Агору, где находится ваш поселок.
Когти вновь полезли из кулаков вухура.
– Я оторву ему голову.
– Не стоит. Он и так наказан.
Марцун подошел, проверил натяг цепи. Мантир, бессильный что-либо сделать, молча ждал.
– Я не могу снять с тебя эту цепь, – произнес Марцун. – Не мною поставлено, не мне и снимать. Но я могу немного ее ослабить. Тогда к тебе вернется колдовская сила. Могучий маг, сидящий на цепи, – в этом есть некая высшая справедливость. Я надеюсь, ты не станешь тратить магию на то, чтобы сжечь меня. Побереги ее для нашего общего знакомца отца Агора.
– Именно это я и собираюсь сделать, – просипел отшельник. – А ты, насколько я понимаю, тот искусник, что посылал птицу следить за монахом. Он спалил ее, чтобы ты не слышал последних слов.
– Да, сойка погибла, и я не сумел ее оживить. А что касается последних слов, не так трудно догадаться, что там было сказано.
– И тем не менее ты явился сюда. В таком случае тебя ждут вон за той дверью. Для жертвоприношения уже все готово. Но сначала ослабь цепь.
Тугая цепь не желала поддаваться, и дело было не только в серебре, неподвластном Марцуну, но и в наложенном на него заклятии. Однако Марцун сумел обойти запрет и цепь ослабить.
– Вот теперь нам туда, – произнес Марцун, направившись к лесенке, ведущей на смотровую башню.
– Тоже хорошее дело, – согласился отшельник, растирая затекшую шею. – Но советую поторопиться. Тебя ждут у главного входа, никто не предполагал, что ты пройдешь здесь, но скоро пойдут за девушкой и тебя найдут. А мне бы не хотелось, чтобы тебя вязали у меня на глазах, тем более что у тебя такой могучий телохранитель, который не сдастся без боя. Кстати, девицу зовут Зорика; очень милое имя. Думаю, тебе будет приятно погибнуть вместе с ней.
По скрипучей лесенке Марцун с вухуром поднялись наверх в маленькую горенку на вершине смотровой башни. Там у распахнутого окна стояла девушка и смотрела на столицу, дома которой начинали просвечивать сквозь туман.
– Здравствуй, красавица, – сказал Марцун. – Зорика – это ты?
– Да, это я. А вы пришли за мной? Уже пора?
Вид вухура, стоящего в дверях, ничуть ее не напугал.
– Да, мы за тобой. Тебе надо бежать отсюда как можно скорей.
– Как бежать? Куда? Я не пойду.
– Ты понимаешь, что здесь тебя собираются убить, причем жутким способом? Тебя принесут в жертву напасти, вспорют грудь и вырвут сердце.
– Понимаю. Но принесут не в жертву напасти, а в жертву против нее. Что делать, если напасть идет на город? Без моей жертвы умрут все, а так умру я одна.
– Тебе не просто собираются вырвать сердце. Князь должен сожрать его, пока оно бьется. Ты так хочешь?
– Значит, так, – Зорика показала за окно. – Видишь, там просыпается город, посады, ремесленные концы, в одном из которых я родилась. Там живут люди, сотни, а может, тысячи людей. Никто из них не знает про напасть, все хотят просто жить.
– Они знают, – возразил Марцун.
Он видел то, чего не могла различить Зорика. Город бурлил не по-хорошему. С первым светом жители были подняты тревожным шумом. Громкий стук в двери, окна, наличники. Заспанные обыватели высовывались наружу, и всякий видел птиц. Черный ворон, птица вещая, редкий гость в жилых местах, разевал страшный клюв и кричал: «Кра! Напасть, беда!» Сойки и буробокие ронжи стрекотали человеческими голосами: «Бежать! Караул, напасть!»
Не услышать их и не обратить внимания на всеобщий вопль было невозможно.
Первым вскинулся нищий люд, божедомки. Голому собраться – только подпоясаться. Следом зашевелились всякого состояния обыватели. Внизу начали распахиваться ворота, на улицу выезжали телеги, груженные поспешно набросанными пожитками. Вещая птица лгать не станет – верно, и впрямь напасть грядет.
Находились и такие, кто засел в своей усадьбе, что гнилой пень. Мы, мол, за нашими заплотами всякое переживали, от всего отсиделись, переживем и неведомую напасть. Ворота тесовые, пришлый недруг не проломится, стены дубовые, никакое злосчастье не просочится.
– Да, – стараясь добавить в голос убедительности, произнес Марцун, – там город с пригородами, там страна, средоточие власти. Но если для их спасения требуется такая цена, то ни власть, ни страна, ни город не стоят единого плевка. К тому же жертва твоя напрасна. Вместе с тобой должны убить еще четверых, а они не хотят, чтобы их убивали.
– Это их выбор, – твердо сказала Зорика, – а я останусь здесь.
– Вот уж этого я тебе не позволю!
Спорить не было времени. Марцун ухватил девушку за руку и поволок к выходу. И тут из-за занавески выскочила девчонка лет двенадцати и с криком: «Не трожь Зорику!» – повисла на Марцуне. Неясно, как бы Марцун, неопытный в таких делах, разбирался с двумя упирающимися девицами разом, но в дело вмешался вухур. Он ухватил девушек лапищами, а вернее руками, потому что когти были спрятаны, поднял их в воздух и быстро сбежал вниз по лестнице.
– Удержишь обеих? – успел крикнуть Марцун.
– Хоть пяток! – рыкнул вухур.
Отшельник сидел, прислонившись спиной к стене, и по-прежнему растирал шею.
– Опаздываете, – заметил он. – Напасть уже вырвалась на волю. Внизу все готово для великой жертвы. Сейчас приведут князя, затем монахи отправятся за девушкой. Следующим будешь ты.
– Зря стараются, – заметил Марцун, отпирая дверь, ведущую в княжьи покои.
В верхнем зале было безлюдно, вся челядь собралась ниже, где должно было начаться жертвоприношение. Марцун распустил заплечную суму, достал мешочки с привадой.
– Когда побежим через тронный зал, дыхание задержи и девчонкам рты и носы прижми, чтобы дыму не наглотались.