Фойе концертного зала было заполнено любителями и знатоками симфонической музыки. Слышалась разная речь — и французская, и английская, и я даже краем уха уловила родные русские слова и фамилию бывшего мужа. У Светика было довольно много поклонников, и наверняка даже из консульства кто-то пришел.
Я заняла свое место, только теперь осознав, что оказалась прямо перед дирижерским пультом, в третьем ряду, и, если Светик бросит в зал хоть один внимательный взгляд, не заметить меня не сможет. Я на это как-то не рассчитывала, но изменить уже ничего было невозможно. Светик появился практически сразу после третьего звонка, когда свет в зале чуть приглушили. Зал зааплодировал, Лемешинский сдержанно поклонился и направился к пульту. Я склонила голову так, чтобы лица не было видно. Сейчас он займет свое место, окажется спиной ко мне, и все, можно будет расслабиться.
Все первое отделение оркестр исполнял классику, я узнавала многие произведения, так как слышала их не раз. Публика принимала прекрасно, аплодисменты не смолкали, музыканты выглядели довольными, а я всякий раз, когда Светик поворачивался в зал, то наклонялась вниз, то отворачивалась — словом, делала все, чтобы не оказаться с ним лицом к лицу. В антракте я позволила себе слегка расслабиться и выпить шампанского. В голове немного зашумело — оказывается, я и этого давно не делала, не пила спиртного. Похоже, что я отлично вошла в роль вдовы…
Во втором отделении оркестр исполнял что-то современное, довольно резко отличавшееся от классики. Среди произведений я вдруг отчетливо услышала и Светика — например, вот эту мелодию он писал еще в то время, когда мы жили вместе, а следующую — как раз в период нашего разрыва. Я даже вспомнила мизансцену — я, как всегда при размолвках, спала в кабинете, а Светик всю ночь провел за роялем в гостиной, и звуки музыки преследовали меня потом дня два. Правда, в оркестровой обработке музыка звучала куда лучше — или просто прошло время, и я перестала чувствовать себя униженной. Хотя…
Я и во время развода не чувствовала какого-то уж особенно угнетенного состояния. Единственное, может быть, чувство, преследовавшее меня в ту пору, была злость на себя. Да, именно на себя. Как я, такая цепкая в делах, внимательная и дотошная, проморгала момент, когда мой слабохарактерный и насмерть влюбленный Светик начал жить двойной жизнью? Ведь почти девять лет он обманывал меня, ухитряясь так обставить свои дела, что и подозрения не возникло. Может, все дело было в том, что я сама не была Светику верной женой и то и дело заводила легкие интрижки за его спиной? Наверное, в нашем разводе доля моей вины была куда больше Светиковой. Я вышла за него замуж без любви, скорее — из чувства благодарности. Кроме того, Светик был предан мне, как собака, не замечал ничего вокруг, исполнял все мои желания, старался сделать нашу совместную жизнь максимально комфортной, и первые годы мы действительно были счастливы. Он все знал обо мне. Но в какой-то момент не смог справиться с желанием иметь ребенка, которого я не могла ему родить. И именно это оскорбило меня — то, что человек много лет прикидывался, скрывал свои истинные желания. И я никогда не думала о том, что Светик много лет приносил себя в жертву моему воинствующему «чайлдфри». Признаться честно — отсутствие возможности иметь ребенка не расстраивало меня, я никогда не рассматривала всерьез ни усыновление, ни суррогатное материнство, которое мы вполне могли себе позволить. Я не хотела детей, а Светик поддакивал, скрывая свое несогласие. Как ни смешно, но именно это добило меня. И — бабушка, выбравшая между мной и чужим мальчиком не меня.
Пока я предавалась воспоминаниям, концерт плавно подошел к концу, и вот уже финальные овации, и раскланивающийся дирижер, и я, встав вместе со всем залом, аплодирую бывшему мужу. И в этот момент Светик меня увидел. Я поняла это по его изменившемуся лицу — оно стало растерянным и виноватым, руки дрогнули, и часть букетов, преподнесенных ему благодарными слушателями, упала на сцену.
«Только не это», — подумала я про себя, прикидывая, как бы скорее убраться отсюда и не вступать ни в какие беседы с маэстро Лемешинским. Однако Светик оказался проворнее меня и, когда публика начала покидать зал, догнал меня и взял за локоть:
— Варя?
Пришлось остановиться.
— Ты откуда здесь, Варенька? — перехватив мои руки и сжав их, спросил Светик, заглядывая мне в лицо.
— Я здесь живу.
— Я слышал, что ты уехала, но не знал, куда именно. В Париже?
— Нет. В Париж я приехала специально, чтобы попасть на твой концерт, — зачем-то призналась я, хотя ничего предосудительного в моем поведении не было.
Светик же обрадовался так, словно получил самый дорогой подарок в мире:
— Я очень рад! Ты даже не представляешь, как я рад, Варенька! Мы сможем поужинать вместе? Ты не торопишься?
Торопиться мне было некуда, но и ужинать в его компании тоже не особенно хотелось, однако Светик настойчиво повторил:
— Конечно, мы поужинаем, я только переоденусь, не идти же в ресторан во фраке. Ты подождешь меня в фойе? Или лучше пойдем в гримерку?
— Не забывайся, Лемешинский, я не твоя поклонница, чтобы пробираться в твою гримерку. Подожду в фойе.
Светик слегка смутился, но спорить не стал:
— Да, хорошо, как скажешь. Я быстро.
Он повернулся и довольно резво побежал в кулисы. Я же пошла к выходу из зала, сопровождаемая любопытными взглядами еще не успевших покинуть помещение меломанов.
Согласившись поужинать со Светиком, я обеспечила себе несколько часов неторопливой беседы ни о чем и не с самым приятным человеком, но зато по-русски. Хотя насчет не самого приятного человека я, признаться, слукавила. Светик никогда не вызывал у меня отрицательных эмоций в плане общения. Он был умен, начитан, неплохо разбирался в людях и, помимо музыки, мог говорить практически на любую тему. Кроме того, мы довольно долго жили вместе, нас многое связывало, и пусть мы уже в разводе, но общее прошлое просто так не выбросишь.
Я вышла на крыльцо и начала рыться в клатче в поисках сигарет. Нащупав пачку, закурила, с наслаждением выпустив облачко дыма. Вечер оказался прохладным, хорошо, что я прихватила длинную шаль, которая легко трансформировалась в некое подобие кардигана — все-таки с вечерним платьем пальто смотрелось бы не очень. Светик появился спустя десять минут, в песочном джемпере и серых брюках, в руках у него был какой-то сверток, на поверку оказавшийся его светлым плащом.
— Подумал, что тебе будет холодно, — галантно накидывая его мне на плечи, сказал Светик.
Я с благодарностью посмотрела на него:
— Мне приятна твоя забота. Куда пойдем?
— Думаю, что далеко идти нет смысла, можно найти достойное место и здесь. Я неплохо знаю этот район.
— Тогда веди, — беря его под руку, согласилась я.
— Собственно, даже идти не придется, только обойдем здание. Здесь на третьем этаже прекрасное кафе, каждый сезон — новый повар, так что меню будет сюрпризом. Я узнал, сейчас у них работает один из лучших шеф-поваров Испании. Как ты на это смотришь?
— Нормально смотрю. Испанская кухня вполне подойдет.
Мы обогнули здание, поднялись на третий этаж и оказались в просторном, но уютном помещении, оформленном в бело-черно-красных тонах. Мэтр провел нас к столику под большим черно-белым панно, зажег свечу и положил тяжелые кожаные папки с меню.
— Закажи сам, — не открывая свою, попросила я. — Если, конечно, еще помнишь, что я поела бы.
— Ты могла бы обойтись и без колкостей, Варенька. Разумеется, я помню, — покладисто сказал Светик.
Пока он делал заказ, я разглядывала его, не стесняясь. За то время, что мы не виделись, Светик немного постарел и чуть обрюзг, но это не портило общей картины. Он все еще неплохо выглядел, если бы не та самая тоска в глазах, которую я увидела даже на афише.
— Как твоя молодая пассия? — поинтересовалась я, вспомнив, как однажды встретила его в компании довольно странной девицы, маниакально снимавшей каждый их шаг на видео, чтобы потом выложить в Интернет.
Светик нахмурился, как будто что-то вспоминал, а потом рассмеялся:
— Господи, о чем ты? Неужели до сих пор помнишь?
— Ту свекольную шевелюру я еще с месяц во сне видела. И лексикон… — Я закатила глаза. — Удивляюсь тебе, Светик. На что повелся-то? На молодость, длинные ноги и большую грудь?
— Не такая уж она была большая, — хмыкнул Светик. — И хватит. Расскажи лучше, как ты оказалась во Франции, почему?
Я закурила. Рассказывать длинную историю моего переезда во Францию не очень хотелось, да и ни к чему Светику знать подробности.
— Москва надоела, — небрежно сообщила я.
— Веский повод, — кивнул Светик, тоже вынимая из кармана брюк пачку сигарет. — И что здесь? Нашла частную практику?
— Ты ведь знаешь, что мой французский не настолько прекрасен, чтобы получить разрешение на практику. Именно поэтому я предаюсь блаженному безделью.
— Похоже, тебя это не очень беспокоит.
— Удивишься — я не устаю радоваться, — с сарказмом отозвалась я, отпивая из бокала белое вино, которое только что налил официант. — Оказывается, безделье — это все, о чем я так давно мечтала.
— Только вот не выглядишь ты счастливой, когда говоришь об этом, — тут же уличил Светик, и я вздохнула:
— Ты прав. Я не умею быть ничем не занятой, это, пожалуй, единственное, что мне недоступно. Зато нашлось время прочитать все, что давно хотела.
Мы умолкли. Светик докурил сигарету, тоже сделал глоток вина.
— Не спросишь про Тамару Борисовну?
— Нет. Но подозреваю, что ты и без вопроса мне сейчас о ней расскажешь.
— Нельзя так, Варя. Она не враг тебе. В сущности, у вас никого нет, кроме друг друга. Она уже немолода и не особенно здорова. Ты понимаешь, о чем я? Ведь потом будешь себя казнить, а уже ничего не исправишь.
Я внимательно посмотрела ему в глаза:
— Это ты о чем? У бабушки что-то не в порядке со здоровьем?
— Варя, ей почти девяносто. Не думаешь же ты, что она совершает утренние пробежки, правда? У нее проблемы с сердцем, она не признается, но я-то вижу. Ей стало трудно долго сидеть за роялем, я настоял на том, чтобы она сократила количество уроков у Макара. Но ты ведь ее знаешь. Через два месяца конкурс в Ницце, Тамара Борисовна настаивает, чтобы я вез Макара туда, и мне никак не удается убедить ее в том, что и без ее участия Макар будет п