Я как-то уже свыкся с мыслью, что оборотни и вампиры не есть персонажи фантастических фильмов, а вполне объективная реальность, данная нам в не особенно приятных ощущениях направленных в спину стволов бесшумных автоматов. Двое пятнистых конвоиров по-прежнему следовали за мной, и один из них, наверное, старший группы захвата, эпизодически командовал: «Поднимаемся», «Дальше», «Направо», «Дальше…».
Таким вот макаром мы поднялись на третий этаж, прошли по правому коридору вдоль ряда дверей из красного дерева с золотыми ручками, пока у одной из них, наиболее высокой и презентабельной с виду, старший пятнистый не скомандовал:
– Стой!
Ну, «стой» так «стой». Я остановился, понаблюдал, как пятнистый, чуть ссутулившись от осознания важности момента, деликатно постучался и, дождавшись властного «Да!» с той стороны, открыл дверь и доложился, не переступая порога и вытянув руки по швам:
– Приветствую тебя, командор! Объект доставлен!
– Заводи, – отрывисто бросил невидимый мне «командор». – И – свободны.
– Но, командор, он был вооружен. Думаю, он и сейчас опасен… – с сомнением в голосе начал было старший группы захвата.
– Для меня? – хмыкнул странно знакомый голос из глубины кабинета. – Спасибо за заботу, Рассел, но я уверен, что уж как-нибудь с ним справлюсь.
Командир группы захвата щелкнул каблуками, и мне показалось, что через плотную ткань его «балаклавы» я расслышал его недовольное сопение, порожденное вполне понятной заботой преданного подчиненного о безопасности командира. Именно преданного подчиненного, которому не по барабану, жив ли его командир или списан в «двухсотые».
Что ж, плюс такому командиру, который смог правильно воспитать своих подопечных. Хотя за то, что не научил их придерживать свои сомнения при себе, вышестоящему командованию стоило бы наложить на него взыскание. О чем я и сказал, переступая порог, который не решился перешагнуть старший спецгруппы, вместе с напарником нарочито неспешно удаляющийся по коридору:
– Хреново у тебя здесь с дисциплинкой, командор. Я бы сомневающемуся за пререкания три наряда влепил не глядя. И тебе парочку – за хреновую воспитательную работу с личным составом.
Меня еще во дворе замка осенило, к кому могла меня привезти на удивление корректная группа захвата. А приглушенный голос, идущий из глубины кабинета, развеял последние сомнения.
– Узнаю тебя, командир, – сказал Руслан Бельский, поднимаясь с кресла, придвинутого к роскошному ореховому письменному столу. – После боя, в крови, но бодр и готов к репрессиям. Но, может, подождем с взысканиями и для начала поздороваемся?
– Можно и так, – сказал я, пожимая протянутую руку старого боевого товарища.
Мы сидели в глубоких креслах в кабинете Руслана, потягивая терпкое и на редкость вкусное вино из старинных бокалов желтого металла. На моем бывшем подчиненном был черный деловой костюм из дорогой материи, в отличие от обычной униформы кабинетных служащих не стеснявший движений. Не иначе на заказ сшит, подозреваю, что вместе с белоснежной рубашкой и багрово-черным галстуком цвета Мангустовой крови. Между нами находился круглый столик из уже намозолившего глаза черного мрамора, на котором в специальной корзинке стояла бутылка. На бутылке под слоем специально не стертой подвальной пыли просматривалась пожелтевшая от времени наклейка «1867», поневоле внушавшая уважение к напитку.
– Золото, что ли? – спросил я, ставя пустой бокал на столик и щелкая ногтем по его краю.
– Что? – переспросил Руслан, задумавшийся о своем. – Ты про бокал? Ну да.
Сказано было это как само собой разумеющееся. Про поднос того же металла, на котором сразу же после моего прихода симпатичная девчонка в архаичной униформе горничной принесла вино в специальной корзинке, бокалы, хьюмидор и шкатулку, выполненные из испанского кедра, я даже спрашивать не стал. И так понятно, что пока я в спецуре по лесам да полям носился, взлетел Рус ракетой до уровня сильных мира сего. Потому сейчас надо мне сидеть, потягивать вино и ждать, пока мой бывший комотд соизволит выйти из задумчивости и пояснить, за каким лядом его пристяжь приволокла меня в сию мрачную обитель скорби. И кстати, может, растолкует заодно, откуда я знаю слово «хьюмидор». И то, что ящик, носящий это название, сделан именно из испанского кедра.
Хотя чего греха таить – догадывался я, с чего это так резко поумнел. Но мне требовались подтверждения. Таблетка Морфеуса, в моей личной реальности носящего имя Папы Джумбо, оказалась со вкусом крови. И мне были необходимы компетентные разъяснения о всех ее свойствах. Причем – отметил я про себя вторично – убеждать меня в реальности существования нелюдей и истинного устройства мира более было не нужно. Глупо отрицать очевидное…
Разговор пока не клеился. Рус, усевшись в кресло, глубокомысленно потягивал вино, не спеша делиться со мной своими размышлениями. Наконец, мне все это надоело и я, покосившись на массивные напольные часы, напоминающие длинный стоячий гроб для двухметрового удава с циферблатом в верхней части, сказал:
– Слушай, Рус, тут такое дело – я через полтора часа по идее помереть должен, если не хлебну крови одного гада, который меня намедни куснул. Так что если я тебе не особо срочно нужен, может, ты вернешь мне мое барахло да подбросишь до вражьего дома? А то я, боюсь, теперь без навигатора и колес хрен найду, где его логово.
Бельский вышел из прострации и некоторое время смотрел на меня, соображая, что я сказал. Наконец до него дошло. Он поставил бокал на столик рядом с моим, подошел к письменному столу и нажал на золотую кнопку селектора, как и все в этом доме стилизованного под древность либо в самом деле представлявшего собой дорогущий антиквариат.
– Четвертого ко мне, – бросил Рус в витую решетчатую блямбу, после чего прошествовал обратно и плюхнулся в кресло, разместившись в нем в прежней позе задумчивого фавна.
«Ну замечательно, – подумал я, рассеянно вращая за ножку золотой бокал на столе. – Бельский сидит себе весь в гонках и молчит. А мне чего делать?»
От вынужденного безделья я принялся крутить головой, осматривая кабинет бывшего однополчанина. Стиль оформления помещения сильно смахивал на уже виденный мной интерьер Мангустова коттеджа – разве что кричащей роскоши поболее будет. Уже упомянутый камин венчали не просто золотые часы, а реально произведение искусства, изображающее битву невообразимых хтонических чудищ с глазами, выполненными из крупных бриллиантов – причем у тех, что были совсем не похожи на людей, камни в глазницах были черными. И при этом не менее блестящими, отражающими свет всеми многочисленными гранями и многократно преломляющими его внутри себя. Из чего я сделал вывод, что заказчик часов не поскупился на крупные черные бриллианты – в нашей стране удовольствие безмерно дорогое.
На стенах висели картины с той же жуткой тематикой, что и в холле. Правда, сцен казней здесь не было. На полотнах Руса в основном были изображена тотальная резня оборотней, совершаемая здоровенными рыцарями в доспехах. Которая изредка перемежалась эпизодами загрызания ликанами рыцарей. Оно и понятно – мы, несомненно, победители форева, но иногда и нас кусали. Историческая правда, так сказать, в интерпретации художника, выполняющего заказ. Кстати, надо отметить, что в холле у Мангуста подобных кровожадных полотен не наблюдалось.
Промеж картин на стенах висело оружие. Огнестрельное – от кремневых ружей и пистолетов до современных коллекционных штуцеров, украшенных богатой отделкой. И холодное – сабли, палаши, топоры, шпаги…
Холодное вооружение вампиров меня заинтересовало больше. Приглядевшись, я понял, что клинки выполнены не из стали, а из того же металла, что и кинжал Папы Джумбо, который я так и не удосужился найти на месте нашей последней битвы с Мангустом. То есть из серебра. Причем большинство клинков были украшены как разнообразной гравировкой, так и следами, напоминавшими действие слабой кислоты. Хммм… А только ли кровь дымилась на клинке серебряного кинжала, когда я вырвал его из тела Мангуста? Или же это было следствие химической реакции серебра с кровью оборотня?
Мои размышления прервал скрип открываемой двери. Я перевел взгляд со стены на того, кто стоял на пороге кабинета, – и мои брови от удивления невольно поползли вверх по надбровным дугам.
На пороге, облаченный в камуфлу, с «Винторезом» за спиной стоял не кто иной, как Большой Грогги. Его «балаклава» была спущена вниз и свободно лежала на шее наподобие шарфа.
«Не, реально распустил Рус своих волкодавов, – ни к селу ни к городу подумал я. – Посторонний на территории, а они с открытой мордой шляются по объекту».
Брови Грогги сделали движение, аналогичное моим, после чего его рука шевельнулась по направлению к винтовке. Шевельнулась – и вернулась обратно. Видимо, боец сообразил, что ежели опасный противник квасит с непосредственным начальством, то расстрел врага на месте временно откладывается.
– Подойди, – кивнул Рус, и Грогги четко выполнил приказ, чуть ли не строевым отмерив расстояние от двери до столика с вином и бокалами.
– А теперь слей в бокал моего друга грамм пятьдесят крови, – скучно сказал Бельский, словно просил официанта повторить порцию «Хеннесси».
Грогги слегка перекосило.
– Командор, – пробормотал он, неуверенно засучивая левый рукав. – Но личный приказ великого Мехиаеля…
– Для тебя существуют только мои приказы! – неожиданно громко и неприятно прошипел Рус, резко подаваясь вперед в своем кресле. Резные подлокотники затрещали, и я увидел, как холеные пальцы Бельского сминают старинное дерево, которое в месте контакта с его внезапно удлинившимися ногтями пошло мелкими трещинами. А еще я увидел, как верхняя губа моего бывшего командира отделения, подрагивая, приподнялась, словно у дикого зверя, обнажая неестественно длинные и острые клыки.
Грогги вздрогнул и заторопился, обнажая предплечье. Но в замешательстве он оставался недолго. Его правая рука метнулась к плечу, на котором рукоятью вниз в дорогих заказных ножнах фирмы Sergeich был закреплен «Шайтан» – козырной вариант известного кинжала российских спецподразделений с наборной кожаной рукоятью. На клинке которого между лезвием и гардой мелькнуло знакомое клеймо – летучая мышь на фоне глобуса, виденное мною множество раз и о смысле которого я как-то до сей минуты не задумывался.