– Они же люди, – укоризненно заметила Маргарита, которая всё еще дулась на меня, но, несмотря на это, промолчать не смогла – характер такой.
– Тогда людей скидывайте, – покладисто поправился я. – Только побыстрее.
– А ты?
В ее глазах читалась тревога. Что, кстати, не мешало ей обижаться. Странное сочетание.
– А у меня тут дела, – мягко сказал я. – И если ты увяжешься за мной, погибнут остальные.
Тревога за меня в ее глазах потухла. Осталась одна обида.
– Ну и ладно, – сказала она – и первой шагнула к дыре в трубе конвейера.
Потенциальные жертвы фабрики смерти никак не реагировали на то, что мы освобождаем их от оков и вытаскиваем наружу. Полностью индифферентные, безволосые тела с бессмысленным взглядом.
– Лежать, – сказал Рус – и трое освобожденных покорно опустились на пол, после чего сразу свернулись в позу эмбриона, подтянув колени к подбородку. Это меня, кстати, тоже покоробило – люди ведь, не собаки… Но Бельский словно чувствовал, что у меня на душе.
– Они понимают только простые команды, командир, – сказал он. – Они только с виду люди.
Его слова меня не убедили. Но сейчас была не та обстановка, чтобы вести беседы о нравственности и человечности. Тем более, что последний термин к нам уже, в общем-то, не относился.
Девчонки, ставшие вдруг на удивление послушными, уже лежали в вагонетках.
– Как утилизируют отходы? – спросил я тихо, чтобы они не слышали.
– В конце цеха шнековые мясорубки, – так же тихо ответил Бельский.
– Идею понял?
– Конечно. Все сделаю, командир.
– Удачи, комотд.
Да, сейчас Рус снова был командиром, от действий которого зависела судьба маленького девчачьего отделения – и моя индивидуальная судьба в том числе. Пока вагонетки будут тащиться по конвейеру, думаю, он успеет проорать девчонкам, что от них требуется, – мы-то за годы совместной службы научились понимать друг друга с полуслова, особенно в боевой обстановке. Скоро, глядишь, с полумысли начнем – если выживем, конечно…
Для того, чтобы вагонетки начали двигаться, требовался последний штрих.
Нож второго изуродованного манипулятора пригвоздил колесо одной из вагонеток к рельсе. Его я и срезал мечом вместе с колесом, после чего располовинил вагонетку и сбросил куски дырявого металла с рельсов, освобождая путь.
Вагонетки неуверенно дернулись – и поехали вперед, увозя недорезанных лысых негуманоидов и Руса с девчонками, лежащих на платформах в позах египетских фараонов – руки скрещены, ноги вместе.
«Что ж, удачно вам прокатиться», – подумал я.
И побежал.
Мимо изуродованного робота-убийцы, все еще гудящего и дергающегося, вдоль длиннющих труб конвейера смерти, навстречу терам вооруженных носферату, которых я уже мог разглядеть.
И которые, заметив меня, начали стрелять почти одновременно.
Не сказать, что они стреляли плохо. Тем более что в двенадцать стволов можно положить любую цель, как бы хорошо она ни умела бегать. Просто носферату хотелось покуражиться. Деться цели, то есть мне, было некуда, патронов у них было навалом, поэтому они палили от бедра, растянув в глумливых улыбках клыкастые пасти. Ведь это так круто – срезать очередью на бегу хомо, который доставил им такую массу хлопот.
Поэтому хомо приходилось не на шутку напрягаться, предугадывая, в какую сторону повернется очередной ствол. Я был слишком голоден для того, чтобы затормозить личное время, и слишком измотан, чтобы выискивать в себе какие-то особенные способности. Я просто метался, как драный кот, то рыбкой ныряя за прозрачные трубы, то несясь по ним бегом, то по-пластунски утюжа брюхом бетон – и мне пока что везло. Но я чувствовал – везения этого мне хватит ненадолго. Всему на свете бывает предел, и мой предел был где-то рядом. Когда измотанное донельзя голодом и недосыпом тело вдруг совершает одну-единственную ошибку. Когда ты понимаешь, что ноги вдруг отказываются подчиняться командам мозга, и ты цепляешься носком ботинка за угол крепежной стойки, и падаешь на бетон, обдирая ладони и пытаясь удержать в руке меч, неожиданно ставший слишком тяжелым.
А потом ты понимаешь, лежа на полу, что не случайно ни одна пуля не задела тебя, пока ты носился по цеху как бешеный волчара, преследуемый егерями. Что вампиры просто загоняли в угол слишком ценного хомо. И им это удалось.
Я медленно перевернулся на спину и так же не спеша поднялся. Отряхнул куртку и штаны, потом взял меч в обе руки и представил, как он плавится от тепла моих ладоней и медленно вливается в них двумя тягучими струями.
Черт! Это оказалось очень больно! Гораздо больнее, чем манипуляции с двумя мечами. Напоследок, перед тем, как скрыться во мне, меч явственно рыгнул, сплюнув (иначе не скажешь!) на пол чем-то зеленым.
Но самое болезненное было впереди!
Осознав, что красивая гарда мне больше без надобности, пиявка Газира обиженно хлопнула глазками, разинула пасть – и шустренько ввинтилась мне под кожу правого предплечья. Я невольно застонал от раздирающей боли, хотя терять лицо перед приближающимися носферату в мои планы не входило. Кожа на руке мгновенно вздулась, под ней явственно обозначился спиралевидный браслет толщиной с два пальца. Обозначился – и опал, словно пиявка вдруг стала плоской. А на коже медленно проступил симпатичный рисунок, похожий на наколку, изображающую маленькую змею, обвившую мое предплечье, и довольная мордочка этой змеи, напоминающая интернетовский смайлик.
– И правильно, – сказал один из носферату, самый крупный и, наверно, самый авторитетный в шайке. – Зачем тебе меч, Охотник, когда ты сам стал добычей?
Остальные вампиры довольно заржали. Совсем как довольные жизнью люди, отхватившие неожиданно для себя солидный куш.
– Ты прав, кровосос, – ответил я. – Мне не нужен меч, и ты победил. Так подойди и возьми добычу, если смелости хватит. Давай один на один. Без магии крови. Человек против нечисти.
Помнится, как-то Папа Джумбо говорил, что твари не любят, когда их называют нечистью. И он не наврал.
У носферату аж бородавки на башке гноем налились. Кто-то навел на меня автомат, явно решив, что хрен с ним, с призом, найдем как отбрехаться от начальства. Но у большинства полезли наружу когти и клыки, да так быстро, что мне стало не по себе – уж больно жуткие хари наступали сейчас на меня толпой, шипя и брызгаясь желтой слюной.
И это было хорошо. Потому что в ярости они не видели, что творилось у них за спиной. И за собственным шипением и клацаньем зубов, а также за лязганьем работающих механизмов не расслышали, как позади них взорвалась под ударами изнутри труба конвейера. Из которой, трансформируясь на бегу, выскочили три фигуры.
– Ну давай, тварь бородавчатая, иди сюда! – заорал я, сжимая кулаки и раздирая рот в крике. – Давай!
Главное, чтобы никто из них не оглянулся…
Вожак-носферату отбросил в сторону автомат – и прыгнул. Я метнулся ему навстречу.
А сзади в его отряд врезались крылатый воин с двумя костяными мечами, растущими из рук, валькирия в серебристой одежде с плащом из волос за спиной и стальными когтями на руках и белая волчица-ликан с горящими от ненависти глазами.
Теперь автоматы кровососов были им не страшны. Носферату просто не успели развернуть их – а через мгновение делать что-либо уже было поздно. Когда в руках есть оружие, человек ли, нелюдь ли надеется прежде всего на оружие, а не на себя. Глядишь, когтями да клыками они бы еще смогли что-то сделать. Но, привыкшие к достижениям цивилизации, вампиры попытались воспользоваться именно автоматами. И просто не успели совершить элементарных движений – совместить мушку с целью и нажать на спусковой крючок. Мечи, когти и клыки оказались гораздо эффективнее в ближнем бою.
Мы же все еще катались по полу, сцепившись со старшим носферату. Я уже успел провести ему пару ударов локтем в челюсть, но вампир попался крепкий и не оставлял попыток вцепиться мне клыками в шею. Когти у него тоже были будь здоров, и я серьезно опасался, что еще немного – и он не клыками, так когтями достанет мне до артерии. Потому третий удар я, изловчившись, провел в то место, где у человека должен быть нос, а не пара дыхательных дырок. Оказалось, не ошибся. Носферату хрюкнул – и ослабил хват.
Это он сделал зря.
Перехватив ближайшую лапу, я крутанулся всем корпусом, вытянул ее за счет поворота и сломал в локтевом суставе о собственное предплечье. Послышался характерный хруст. Вампир хрюкнул вторично, потом открыл пасть, намереваясь заорать. Но не успел. Его обмякшая кисть с когтями по дециметру каждый все еще была у меня в захвате. Недолго думая, я сжал в кулаке один из ее пальцев и резким ударом вогнал импровизированный кинжал в слуховое отверстие шишковатой башки.
Носферату вздрогнул, медленно выдохнул невыкричанный воздух – и умер.
– Быстро, и при этом в бою. Мне бы так, – раздался знакомый голос у меня над головой.
– Ты, Бельский, еще всех нас переживешь, – проворчал я, поднимаясь на ноги и осматриваясь. – Молодцы, всех уделали.
Действительно, из вампиров не ушел никто. И никто, к счастью, не успел воспользоваться оружием. Волчица дрожала, нервно слизывая с шерсти темную кровь. Маргариту трясло не меньше. Боевой азарт прошел, и сейчас она со страхом смотрела на свои когти. Вернее, на окровавленный кусочек камуфляжа, зацепившийся за острие одного из них. Ничего, такая тема бывает с каждым, кто впервые вышел из настоящего боя. Это Русу вон все по барабану. Присел на корточки, крылья за спиной сложил и в позе горного орла костяные клинки свои полирует о камуфляж трупа, от крови чистит. Раньше после боя или стрельб так же по часу мог сидеть, автомат облизывать. Что, в принципе, правильно – оружие должно быть в порядке. Но сейчас расслабляться было рановато.
– Так, трансформацию отставить, – приказал я. – Трясучку тоже. Еще не всё. Нам выходить отсюда надо. Поэтому сейчас перекидываемся обратно в людей и быстренько переодеваемся во вражьи шмотки. Черт, ну и покоцали же вы их! Выбирать замучаешься.