— Если вы требуете, то слушайте, дон Пабло, — хотя то, что я скажу вам, сущие пустяки.
— Самого слабого света будет для меня достаточно, чтобы выбраться на верный путь и помочь найти то, что я ищу.
— На то воля Божья! — со вздохом произнесла она. — Вот что я могу сообщить вам… и то я не могу быть уверена, что не ошиблась, ибо в то мгновение я была так потрясена, что не знаю наверное, видела ли я это, или мне только показалось.
— Что же это, наконец?.. — с нетерпением произнес молодой человек.
— Когда Гарри упал, пораженный пулей, и корчился в последних конвульсиях, около него было только два человека: один, тоже раненый, ранчеро Андрес Гарот, и другой, который поспешно наклонился над телом и, по-видимому, что-то искал в его одежде…
— Кто же был этот второй?
— Брат Амбросио! Мне даже помнится, что он удалился от несчастного охотника с плохо скрываемой радостью и пряча за пазуху какую-то вещь, которой я не могла разглядеть.
— Нет никакого сомнения в том, что именно он завладел шкатулкой.
— Вероятно, но я не могу утверждать этого: я была в то время, повторяю вам, друг мой, в таком состоянии, что почти не сознавала, что делается вокруг меня.
— Но, — произнес дон Пабло, следуя за своей мыслью, — что стало с братом Амбросио затем?
— Не знаю. После землетрясения мой отец и его товарищи бросились в разные стороны, ища спасения в бегстве. Отец более чем кто-либо должен был желать скрыть свои следы. Монах покинул нас почти немедленно, а после этого я его уже не видела.
— Красный Кедр не говорил об этом при вас?
— Никогда.
— Странно! Все равно, клянусь вам, Эллен, что я отыщу его, хотя бы мне пришлось спуститься в самый ад! Это он, этот негодяй, завладел шкатулкой.
— Дон Пабло, — сказала девушка, поднимаясь, — солнце скоро сядет, и мой отец и братья не замедлят вернуться. Нам пора расставаться.
— Вы правы, Эллен, я ухожу.
— Прощайте, дон Пабло, гроза собирается. Кто знает, доберетесь ли вы целым и невредимым до стоянки ваших друзей!
— Надеюсь, Эллен, но если вы говорите мне «прощайте», то я вам говорю «до свиданья». Верьте мне, дорогое дитя, надейтесь на Бога. Он один читает в сердцах, и если Он допустил, чтобы мы любили друг друга, то, значит, эта любовь принесет нам счастье.
В это мгновение молния пронзила облака, и раздался оглушительный удар грома.
— Буря! — воскликнула молодая девушка. — Ступайте, ступайте, ради Неба!
— До свиданья, моя дорогая, до свиданья! — крикнул молодой человек, бросаясь вон из хижины. — Надейтесь на Бога!
— Боже мой! — воскликнула Эллен, опускаясь на колени. — Сделай так, чтобы мой предчувствия не обманули меня, иначе я умру от отчаяния!
ГЛАВА II. В хижине
После отъезда дона Пабло молодая девушка долгое время была погружена в раздумья, не обращая никакого внимания на яростный рев бури и завывания ветра, каждый порыв которого сотрясал всю хижину до основания, угрожая снести ее.
Эллен думала о своем разговоре с мексиканцем. Будущее представлялось ей мрачным, темным и исполненным горя.
Несмотря на все, что сказал ей молодой человек, надежда не проникала в ее сердце, и она чувствовала, что ее помимо воли влечет к краю пропасти, в которую она неминуемо должна будет упасть. Все говорило ей, что близка какая-то катастрофа, что высшее правосудие поразит ужасным и неотвратимым ударом человека, преступления которого переполнили чашу терпения Божьего.
Около полуночи послышался постепенно приближающийся топот лошадиных копыт, и вскоре несколько всадников остановились перед хижиной.
Эллен зажгла факел и отворила дверь.
Вошли три человека.
Это были Красный Кедр и два его сына, Натан и Сеттер.
Прошел уже целый месяц, как в действиях и разговорах скваттера произошла большая перемена.
Этот грубый человек, тонкие губы которого всегда были сложены в ироническую улыбку, из уст которого вылетали только насмешливые и грубые слова, который думал только об убийствах и грабежах и не знал никогда угрызений совести, — этот человек с некоторого времени стал печален и угрюм. Его, казалось, пожирало скрытое беспокойство. Иногда, думая, что никто на него не смотрит, он бросал на девушку долгие внимательные взгляды и глубоко вздыхал, грустно опустив голову.
Эллен заметила эту перемену, которую она не знала чему приписать и которая только увеличивала ее беспокойство, ибо для того, чтобы такой энергичный и закаленный человек, каким был Красный Кедр, так сильно переживал, необходимы были серьезные причины.
Но какие же это могли быть причины? Вот чего тщетно доискивалась Эллен — и никак не могла узнать.
Скваттер, насколько позволяло ему его дикое воспитание, был всегда сравнительно добр к дочери, обращаясь с ней как можно ласковей и стараясь смягчить суровый тон своего голоса каждый раз, когда заговаривал с ней.
Но с тех пор как в нем произошла описанная перемена, ласка его превратилась в настоящую нежность.
Он окружил молодую девушку заботами, стараясь доставить ей все возможные при данных обстоятельствах радости и тысячи тех безделиц, которые так нравятся женщинам и которые почти невозможно достать в глуши, вследствие чего безделицы эти имеют в их глазах двойную цену.
Он был счастлив, когда видел на губах бедного ребенка легкую улыбку, и с беспокойством наблюдал за девушкой, когда ее бледность и покрасневшие глаза говорили ему о бессоннице и слезах, пролитых в его отсутствие.
Этот человек, в котором, казалось, умерло всякое нежное чувство, вдруг узнал, что его сердце наполнилось новым чувством, о существовании которого он и не подозревал, а именно святым чувством отцовской любви.
В этом чувстве такого кровожадного человека, каким был Красный Кедр, к нежной и робкой девушке было одновременно что-то и возвышенное, и страшное.
Сами ласки, которые он расточал, напоминали о ласках хищного зверя. Это была странная смесь материнской нежности и ревности тигра.
Красный Кедр жил теперь только своей дочерью и ради нее. Вместе с нежным чувством в нем вдруг заговорил стыд. Продолжая вести жизнь бандита, он притворялся перед Эллен, делая вид, что совершенно отказался от этой жизни и занимается охотой.
Но девушку было не так-то легко провести.
Он, впрочем, не замечал этого. Всецело поглощенный любовью, он оставался совершенно равнодушным ко всему остальному.
Скваттер и его сыновья были печальны и, по-видимому, чем-то озабочены, когда вошли в хижину.
Не произнеся ни одного слова, все сели.
Эллен поспешила выставить на стол еду, которую она приготовила в их отсутствие.
— Ужин готов, — сказала она.
Трое мужчин молча приблизились к столу.
— А ты не будешь есть с нами, дитя мое? — спросил Красный Кедр.
— Я не голодна, — ответила девушка.
Скваттер и оба молодых человека принялись за еду.
— Гм! — произнес Натан. — На Эллен трудно угодить, она предпочитает мексиканскую кухню нашей.
Эллен покраснела, но промолчала.
Красный Кедр гневно ударил кулаком по столу.
— Замолчи! — закричал он. — Что тебе за дело, ест ли твоя сестра или нет? Я думаю, что она вольна делать все что ей угодно.
— Я и не отрицаю этого, — проворчал Натан, — но только она, кажется, нарочно не ест с нами.
— Ты, сын волчицы! Повторяю тебе, что твоя сестра здесь хозяйка и никто не имеет права делать ей замечания.
Натан злобно опустил голову и продолжал есть молча.
— Подойди сюда, дитя мое, — обратился Красный Кедр к дочери, стараясь придать своему грубому голосу нежность. — Подойди сюда, я дам тебе маленькую безделушку, которую принес.
Молодая девушка приблизилась.
Красный Кедр вытащил из-за пазухи золотые часы на длинной цепочке.
— Вот, — сказал он, надевая часы на шею дочери, — я знаю, что тебе уже давно хочется иметь часы, поэтому я и купил их у путешественников, которых мы встретили в прерии.
Произнеся эти слова, скваттер против воли покраснел, ибо он лгал: часы были сняты с трупа женщины, убитой им при нападении на один караван.
Эллен заметила краску, проступившую на лице отца.
Она сняла с себя часы и молча возвратила их Красному Кедру.
— Что ты делаешь, дитя мое? — сказал он, удивленный этим неожиданным для него отказом. — Отчего не хочешь ты взять эту вещицу, которую, повторяю тебе, я раздобыл специально для тебя?
Девушка в упор посмотрела на отца и твердо ответила:
— Потому что на этих часах кровь, потому что они результат воровства, а может быть, и убийства!
Скваттер побледнел. Он машинально взглянул на часы: действительно, пятнышко крови виднелось на крышке.
Натан грубо и задорно расхохотался.
— Браво! — воскликнул он. — Великолепно! Малютка сразу отгадала, честное слово!
Красный Кедр, опустивший голову, услышав упрек от дочери, при этих словах вскочил как ужаленный.
— А-а! Я предупреждал тебя, чтобы ты молчал! — заревел он яростно и, выхватив из-под себя бутаку, запустил ей в голову сына.
Тот ловко увернулся от удара и выхватил нож.
Драка была неминуема.
Сеттер, прислонившись к стене, со скрещенными на груди руками и с трубкой в зубах, с иронической улыбкой собирался быть зрителем на предстоящей битве.
Эллен решительно бросилась между скваттером и его сыном.
— Остановитесь! — закричала она. — Ради Неба, остановитесь! Как, Натан, осмеливаешься ты угрожать отцу, а вы отец, как вы не боитесь поразить своего первенца?
— Пусть черт свернет шею моему отцу! — отвечал Натан. — Он считает меня, кажется, ребенком! Или он думает, что я согласен выносить его постоянные придирки? Ну нет, мы бандиты, и наше правда заключается в нашей силе, другого мы не знаем. Пусть отец извинится, и тогда увидим, могу ли я его простить.
— Просить у тебя прощения, щенок? — воскликнул скваттер, и прыгнув как тигр, в одно мгновение очутился около сына и, схватив его за горло, подмял под себя.
— Ага! — проревел он, придавливая коленом грудь побежденного. — Старый лев еще силен. Твоя жизнь в моих руках. Ну, что теперь скажешь? Будешь ты еще шутить со мной?