Машина остановилась, и Илья повернулся к ней всем телом. Куртка распахнулась на груди, под ней был светлый свитер крупной вязки. Раньше она видела его только в костюмах, которые ему не слишком подходили, словно актера, который всю жизнь играл трактористов, в соответствии с требованием современной режиссуры заставили в одночасье переквалифицироваться в олигархи.
— Значит, так. Моя жена очень красивая, и она совсем ни при чем. Я даже не помню, как я был на ней женат. Честно. Вот не помню и все. Особенно с тех пор, как тебя встретил.
— Как ты можешь не помнить? — пробормотала Наталья, старательно отводя от него глаза, потому что он сидел очень близко. И теснота салона была наполнена запахом дождя и его одеколона, и мимо летят машины, и дождик идет, и уже поздний вечер, и у них очень важный разговор.
«С армии» он пришел, надо же! Интеллектуал чертов. Бизнесмен. Деловой человек.
— Да так. Я не помню. Как будто все это было не со мной. Вот спроси меня что-нибудь из той жизни, и я тебе не отвечу.
— Илья, ты с ней ездишь по делам, я ее с тобой даже видела однажды, а сейчас ты…
— Да ни при чем тут дела! Ну, я с матерью по делам тоже езжу, и с тетей Олей…
— Подожди, — перебила его Наталья, и голос у нее задрожал. — То есть она так же важна для тебя, как… мать?
— Кто?!
— Жена.
— Да блин!! Нет у меня никакой жены, сколько раз повторять!
— Ну, значит, барышня есть! Не может быть, чтобы у тебя не было барышень!
— Стоп, — сказал Илья Решетников, пошарил рукой, нашел пачку и опять закурил. — Какие барышни, Наталья?! Что ты несешь?
"Что я несу? — ужаснулась Наталья. — Господи, спаси и помилуй, и вправду, о чем я его спрашиваю, а? "
Не она ли гордилась своим исключительно трезвым умом, умением понимать все с полуслова, ясностью рассудка и этой… как ее… холодной логикой? Правда, холодная логика все равно была исключительно женской, но она же все-таки существовала! А теперь и вовсе никакой не стало.
— Я не могу быть в списке, — отчеканила она. — Даже первым номером. Это не для меня.
Он еще помолчал. Потом вдруг улыбнулся мальчишеской улыбкой.
— И не для меня. И нет у меня списков, с чего ты взяла списки какие-то!
— С того, что я не стану тебя ни с кем делить, — отчеканила Наталья. — Ни с женой, ни с барышнями. Понял?
— Понял, — согласился он осторожно. :
Кажется, он пока не делал тебе предложения руки и сердца и не навязывался в отцы будущим малюткам.
Да или нет?
— Ты вот что, — продолжал он, как ни в чем не бывало, — скажи мне… ты хочешь или не хочешь со мной?.. Если не хочешь, то лучше скажи сразу! И про этого своего ты мне даже не намекай!
— Про кого?
— Про того, кто с тобой живет. Как его? Василий?
— Виктор, — проблеяла Наталья.
— Виктор, — передразнил Илья, — вот ты мне про Виктора и не намекай даже! Слышать не желаю. Потому что мне или все, или ничего, и по другим правилам я не играю. Вот так, чтобы и я, и Виктор в одном флаконе — это мне не подходит! А теперь говори, куда тебя везти. Домой или еще куда?
Наталья поняла, что это и есть самый важный вопрос за весь сегодняшний вечер.
Куда? Домой или нет?
Он не может в одном флаконе. Ему нужно все или ничего. Он для этого гнался за ее маршруткой.
Чтобы спросить.
Он называл это — «расставить флажки».
— Наташ, а Наташ! Ты меня слышишь? А, Натка?
Кажется, он назвал ее Наткой в первый раз в жизни.
У летчиков это называется «расстояние принятия решения» — точка, после которой только вперед, назад уже нельзя. Топлива не хватит.
Про это самое расстояние ей рассказал отцовский приятель дядя Володя, служивший некогда в полярной авиации.
— Наташ, а Наташ? Я с кем разговариваю, а?
— Со мной, — прохныкала она. — Ты со мной разговариваешь, но ты очень меня торопишь!
Он потер нос.
— Если я не буду торопить, ты будешь до завтра думать.
Не станет она думать до завтра. Что тут думать, и так все ясно, прав Илья Решетников!
Он совершенно, абсолютно, стопроцентно прав, и тот старичок из маршрутки сказал ей, чтобы она не слишком медлила.
Кто он такой, интересно?
Привидение?
Или бог?..
Впрочем, вряд ли бог сам стал бы заниматься ее делами.
Или все-таки стал бы?..
— Поедем в кино, Илья, — попросила она и потерлась щекой о его плечо. Он смотрел сверху загадочно. — А потому куда ты хотел?
— В ресторан. Есть.
— Есть. Очень хорошо. Я хочу с тобой в кино и есть. Понял?
— Да. — Он погладил ее по голове очень собственническим и очень мужским жестом. — Я понял. А ты поняла?
Наталья кивнула и ничего не ответила.
У Анфисы с утра было чудесное настроение.
Все хорошо. Все просто отлично.
Она скоро поедет в отпуск…
Нет-нет, для начала она купит себе купальник, и соломенную шляпу с полями, и льняной рюкзачок, и еще что-нибудь, столь милое женскому сердцу и столь непонятное мужскому!
А в отпуске, может быть, рядом окажется кто-нибудь, похожий на Юру Латышева, а лучше бы сам Юра и…и…
Дальше думать про отпуск не было никакого смысла.
Она перебежала дорогу и вприпрыжку помчалась к своей аптеке. Солнце светило, было тепло, и вечером придется искать в шкафу темные очки.
Оказывается, жизнь только начинается, и весна пришла, вот, вот она!..
Весна — пора любви.
На аптечном крылечке она встретилась с Натальей, которая сияла, как начищенный пятак. Сияли лицо, зубы и, кажется, даже кудри.
— Ну, как?
— Тс-с-с, — Наталья прижала палец к губам и попкой придержала дверь. — Ты знаешь, оказывается, секс — это совсем не то, что я думала. Оказывается, это совсем… другое действие!
— Сама ты действие!
— И я тоже… действие!
— Да ну тебя, — Анфиса захохотала. — Сто лет назад говорила я тебе, брось ты этого своего придурка!
— Все, все, — сказала Наталья быстро, — бросила уже! У меня теперь все по-другому.
Особнячок напротив сверкал одним чистым окном, и Анфиса на него оглянулась. Потом еще раз оглянулась.
Это окно не давало ей покоя.
Она повесила пиджачок в шкаф, как следует законспирировала этикетку шарфиком и достала халат, когда зазвонил мобильный телефон.
Звонил Юра Латышев, с которым она только что мечтала поехать в отпуск.
Может, и он мечтал поехать с ней в отпуск?..
— Мы его взяли, — сообщил он сразу. — Уже почти утром.
— Пришел?! — ахнула Анфиса.
— Приехал, — поправил Юра. — Это твой беглый водитель Гена.
— Как?!
— Да так. Он оказался сыном племянника нашего соседа. Помнишь, у Петра Мартыновича было два племянника? Один из них Геннадий Геннадьевич — врач-гинеколог. Большой специалист в области фармации и медицины. Наш водитель Гена — его сын — тоже, оказывается, в медицинском учился, но не закончил. Бросил. Потом от безденежья в водители подался. Вот отсюда и пестициды эти, и хлороформ… Ну вот, он и пришел за кладом. Прознал, что родственники собираются дом продавать, а у него там клад немецкий неохваченный! Мы его с поличным взяли, уважаемый Майкрофт Холмс.
— Юра, так не бывает!
— Не знаю, — сказал он. — Бывает, как видишь.
— Но не у нас.
— И у нас бывает.
— Что? — шепотом спросила рядом Наталья.
Анфиса покачала головой.
Все в порядке. На этот раз — в полном.
— Тогда до свидания?:
— Да, — согласился Юра. — Ты… приезжай вечером. Я все тебе расскажу.
— Хорошо, — согласилась она быстро. — Конечно. Она приедет, и он все ей расскажет. Он будет говорить, а она слушать, и это так замечательно, что ничего лучше и быть не может!
Остался один невыясненный вопрос.
— Наташ, прикрой меня, я на секунду!
— Ты куда?
Но Анфиса уже выскочила из комнаты.
Она выбралась из аптеки, протопала по крыльцу, перелетела дорогу и вбежала в подъезд особняка напротив. Там кругом шел ремонт, стояли измазанные побелкой стремянки, была свалена плитка и какие-то рулоны.
Анфиса наугад пошла по коридору, пахнущему свежей краской и залитому солнцем.
Одна дверь была открыта, и Анфиса заглянула в нее.
Пол был до половины застлан коричневой бумагой. В центре комнаты находился стол, а на столе компьютер. Рядом стоял стул, и на нем сидел очкастый молодой человек.
Окно за его спиной сияло ослепительной стеклянной чистотой.
— Здрасти, — пробормотал молодой человек.
— Что вы тут делаете? — строго спросила Анфиса.
Он поднялся со стула. Вид у него был растерянный, а в руке карандаш.
— Я… работаю. А что? Я здесь офис снимаю. Правда, пока кругом ремонт, но… мне удобно.
— А окно?
— Что окно?
— Почему оно такое чистое?
— Потому что я его помыл, — сказал молодой человек, начиная подозревать, что она ненормальная. — Невозможно работать в комнате с грязным окном!
— Ну да, — согласилась Анфиса. — Конечно. Извините. Мы работаем в аптеке напротив, если вам что-то понадобится, приходите к нам.
Молодой человек смотрел на нее во все глаза и молчал.
Она попятилась, тихонько вышла в коридор, залитый утренним солнцем, и засмеялась, только когда оказалась в Воротниковском переулке.