А потом вой вдруг исчез разом, оставив после себя лишь омерзительный звон в ушах, а из трясущегося желе «гравиконцентрата» вышел человек в сталкерском комбинезоне, многократно пробитом пулями и залитом почерневшей кровью. За плечом человека на потертом брезентовом ремне висел РПГ-7, снаряженный копьевидным осколочным выстрелом – гранатой, разлетающейся на тысячу осколков и накрывающей ими площадь в сто пятьдесят квадратных метров. Гарантированная смерть, особенно в закрытом помещении.
Но страшнее любой, самой страшной смерти было лицо гранатометчика. Вернее, то место, на котором оно должно было находиться.
Лица не было. От него остался лишь кожаный овал, вдавленный глубоко в череп, без намека на глаза, нос, губы… Только розоватая, чуть пульсирующая пленка, напоминающая тонкую кожицу новорожденного…
Это было страшно. Реально страшно. Гранатометчик стоял, медленно поворачивая голову, словно его «лицо» было антенной, способной улавливать малейшие звуки…
И тут я понял: это существо, некогда бывшее человеком, не должно жить. Просто не должно – и все тут, потому что невыносимо смотреть на то, что сделала с парнем Зона. Потому что ему самому жить – это ежедневно, ежесекундно подвергаться мучительной пытке осознанием того, во что он превратился. А еще потому, что Зона в любую секунду может сделать с нами то же самое. Кому охота смотреть на собственную ужасную судьбу, пусть даже гипотетическую? Хотя, может, зря мы так боимся? Ведь мы тоже, как и он, живые машины без человеческих лиц, равнодушные, слышащие лишь то, что интересует нас, делающие лишь то, что выгодно нам… Так тем более стоит поднять автомат и стереть свинцовым ластиком это чудовище с лица земли. Люди могут смотреть на свое отражение, лишь если оно отражает внешность. Но никто не сможет вынести, если зеркало вдруг покажет нашу душу такой, какая она есть…
Я поднимал автомат вместе со своими товарищами, делающими то же самое, заранее выбирающими указательными пальцами слабину спусковых крючков, чтоб, когда линия выстрела совместится с целью, не терять времени попусту. Потому что чудовище нужно убивать как можно скорее, пока оно не убило тебя.
– Нет, – внезапно произнес я. И повторил громче: – Не стрелять.
Стоящий рядом Мастер скрипнул зубами.
– Это же Коля – РПГ. Тот самый…
– Знаю, – сказал я, опуская автомат. – Тот самый, которого убили неподалеку. А теперь вспомни, кто рассказал тебе историю, которую мы все знаем.
Моя странная просьба оказала нужное воздействие. Все замерли, морща лбы и стараясь вспомнить того, кто поведал им о смерти гранатометчика, погибшего возле входа в Золотой коридор.
И у них ничего не получалось.
– И не получится, – произнес я. – Мы не знали этой истории до тех пор, пока не пришли сюда. Ее рассказал нам, вложил в головы тот, кто так не хотел, чтобы мы дошли до этой стены.
– Золотой коридор, – прошептал Дальнобойщик. – Я и правда не знал этой истории раньше…
Я тоже не знал, пока не увидел в проломленном полу гору трупов и не подумал совершенно случайно – а кто же мог мне рассказать историю о Коле-РПГ, если никто еще отсюда не возвращался? Все время, пока мы шли вперед, я силился вспомнить лицо того рассказчика. Но так и не вспомнил, хотя на память не жалуюсь. И вот сейчас, когда прямо из «гравиконцентрата», распластавшегося на стене, вышел тот самый парень без лица, мне все стало ясно.
– Если начнем стрелять, нас самих рикошетами посечет, – хрипло произнес Призрак, тоже опуская оружие.
– А не начнем – нам по-любому конец, – проговорил Мастер. – Гляньте, что он делает.
В чем-то Мастер был прав. Сейчас лицо-локатор Коли-РПГ было направлено в нашу сторону, а руки кошмарного существа делали привычную работу. Снять с плеча гранатомет, пристроить его на плечо, направив в сторону тех, кого оно не видело, но совершенно точно прекрасно слышало…
– Не надо, Коля, – сказал я, и мои слова прозвучали довольно громко в нависшей тишине. – Не надо. Тебе уже все равно. Ты давно умер.
Гранатометчик замер на мгновение, словно прислушиваясь, потом опустил немного гранатомет, словно задумался над моими словами…
Но эта пауза продолжалась лишь мгновение. Лицо-локатор вдруг подернулось рябью, в которой, словно в зеркале, отразились зависшие на одном месте золотые шары, опутанные паутинами молний. Гранатомет вновь начал подниматься, когда я сделал шаг вперед, одновременно выбрасывая вперед руку с зажатой в ней «Бритвой».
Я откуда-то точно знал, что не промахнусь.
«Бритва» летела, как стрела, пущенная «безобороткой» от бедра. Сложный трюк для того, кто стреляет и машет кулаками намного лучше, чем метает ножи. Но когда ты уверен, что всё делаешь правильно, – всё так и получается. Правильно. Потому что тобой руководят не навыки, а твердое намерение, явление, слабо объяснимое с материалистической точки зрения, но, тем не менее, работающее на все сто процентов…
Клинок вонзился точно в центр лица-линзы, и сверкающая рябь немедленно стала вишнево-красной, словно в чашу с прозрачной водой ударила струя артериальной крови…
Раздался страшный визг, закладывающий уши, от которого по светло-салатовым стенам зазмеились глубокие трещины. Содрогнулся пол, над нашими головами начали лопаться лампы, осыпаясь вниз градом осколков. А посреди этого хаоса стоял безликий гранатометчик, уронив свой РПГ и подняв руку, словно в приветствии.
И вновь я увидел, как мои друзья синхронно поднимают свои автоматы, будто некая сила управляет ими, словно куклами. Неужели сейчас сбудется проклятие этого места и мы все ляжем здесь, посеченные собственными рикошетами, стреляя в проекцию, наведенную Коридором?
Ну уж нет.
Я шагнул вперед, очень надеясь, что у моих товарищей хватит воли не стрелять мне в спину, загородившую им цель. Я шел вперед, навстречу призраку Зоны, не обращая внимания на потусторонний, леденящий душу вой, что несся со всех сторон. Какие-то тени метались вокруг меня, протягивая ко мне черные лапы, словно пытаясь остановить. Понятное дело, сейчас я выбивался из какого-то жуткого сценария, путал карты каким-то неведомым силам. Но мне было наплевать.
Потому что откуда-то я точно знал, что мне нужно делать.
Подойдя к призраку, я оттолкнул в сторону руку, вытянутую в мою сторону, протянул вперед свою, взялся за рукоять «Бритвы», торчащую из лица-антенны, и рванул нож книзу, рассекая страшное привидение надвое… и понимая, что клинок, когда-то умеющий разрезать пространство между мирами, идет туго, словно я пытался располовинить живое тело обычным ножом, пусть даже хорошо заточенным.
«Живой я», – коснулись моего мозга беззвучные слова. «Живой… Мое желание исполнилось, скоро исполнится и твоё… Иди за мной… Просто иди за мной…»
– Да пошел ты! – в сердцах заорал я, выдергивая нож и нанося призраку удар в лицо – вернее, в то место, где тому полагалось быть…
Кулак словно в стену врезался, резкая боль пронзила кисть. Но призрак отбросило назад, словно я ударил живого человека.
Живого… Летящего спиной прямо в распластавшуюся на стене аномалию.
Словно в замедленном фильме видел я, как тело гранатометчика погружается в вязкую субстанцию, которая немедленно принялась сжиматься, словно слизняк, которого укололи иглой. «Гравиконцентрату» явно не нравилось то, что в него упало. Аномалия болезненно сократилась, безуспешно пытаясь сжать тело Коли, погрузившееся в нее наполовину…
Внезапно вой оборвался, будто и не было его, а светло-салатовая стена, перегораживающая коридор, окуталась облаком бетонной пыли. Послышался грохот, замешанный на треске разрываемых арматурин, – и мы увидели, как серо-салатовое облако пронзили лучи тусклого солнца Зоны.
Там, впереди, был пролом, ведущий к развалинам Четвертого энергоблока. «Гравиконцентрат» разворотил и стену биологической защиты, и примыкающую к ней часть стены Саркофага.
Мне не нужно было ждать, пока осядет пыль. Я и так знал, что солнечные лучи проникают сюда через разрушенную взрывом крышу машинного зала, некогда наглухо запечатанного в непроницаемый короб объекта «Укрытие», позже названного Саркофагом. Но сейчас герметичность Саркофага была порядком нарушена – слишком многие сталкеры пытались пробраться внутрь через крышу, вынося взрывчаткой целые фрагменты монументальной постройки. И теперь через зияющие дыры внутрь смертельно опасной ловушки осторожно заглядывало солнце, брезгливо дотрагиваясь своими лучами до костей тех, чье желание попасть внутрь некогда осуществилось…
– Откуда ты знал, что надо делать? – спросил Мастер, опуская автомат.
– Понятия не имею, – пожал плечами я. – Чуйка, наверно. И, возможно, опыт. Как говорится, спасибо нашим врагам, которые помогли нам научиться с ними бороться.
– Нет, – почему-то с явным раздражением в голосе сказал Призрак. – Тут что-то другое. Ты часть Зоны гораздо большая, чем мы все вместе взятые. Это она шепчет тебе, подсказывает, что делать.
– Бред, – упрямо мотнул головой Дальнобойщик. – Она на него и на нас насылает всякую нечисть, и потом ему же подсказывает, что с ней делать?
– Это Зона, – резонно заметил Мастер. – Она как сама жизнь. Хрен поймешь, что надо делать, чтоб было хорошо. Но некоторые интуитивно знают, потому и прёт им. И называется это личной удачей.
Пока мои товарищи вели у меня за спиной философские беседы, я шагнул вперед, в не успевшее осесть пыльное облако, подошел к нехилой дыре, проделанной в стене «гравиконцентратом» – метр на полтора, не меньше, – и высунул голову наружу.
Величественное, пугающее зрелище открылось передо мною с девятиметровой высоты. Апофеоз техногенной катастрофы прошлого столетия, украшенный ее последствиями, – если, конечно, можно так говорить про царство смерти…
Двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в 1:23:50 ночи в ходе проведения проектного испытания турбогенератора номер восемь на Четвертом энергоблоке ЧАЭС произошёл взрыв. Само здание энергоблока было полностью разрушено, обвалилась вниз кровля машинного зала. В различных помещениях и на крыше возникло более тридцати очагов пожара. Как я помнил из информации, почерпнутой из старых газет, в результате этого взрыва произошёл выброс в окружающую среду около трехсот восьмидесяти миллионов кюри радиоактивных веществ, который, по утверждению некоторых ученых, стократно превысил радиоактивное загрязнение от бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. В книге «Чернобыль: последствия катастрофы для человека и природы», выпущенной Нью-Йоркской Академией наук, утверждается, что почти миллион человек по всему миру умерли от радиоактивного облучения в результате катастрофы, случившейся в 1986 году на