Доброе слово и кошке приятно. Но это ничего не меняло.
Сутки прошли в каком-то маразматическом состоянии. Утром явился конвоир – уже другой, принес завтрак. Снова потянулись часы… Влад вертелся на жесткой деревяшке – все думы передумал, больше ничего не лезло в голову. Начал сочинять стихотворную эпитафию – тоже надоело.
Примерно в полдень (плюс-минус маленькая вечность) пришел сотрудник СИЗО, знаком предложил следовать за ним. В коридор не пошли, свернули к посту на выходе. Дежурный по учреждению, стараясь не смотреть в глаза, выдал вещи, изъятые при задержании, показал, где расписаться. «Можете идти, товарищ майор», – и снова прятал глаза.
Вот так просто? А как насчет убитых нервных клеток, подмоченной репутации? Пургин молча кивнул и отправился к двери, застегивая куртку. Что-то не было особой радости, хотя и в камеру обратно не тянуло.
На улице лил сильный дождь, пузырились лужи. Небо заволокло беспросветно. На несколько минут он остановился под козырьком, чтобы покурить. Было неуютно, ветер забирался под воротник. Капюшон на куртке отсутствовал, зонта не было. Где-нибудь в парке под деревом он бы с радостью постоял, но на крыльце следственного изолятора… Влад поднял воротник и устремился прочь. Когда свернул за угол, мигнула светом одна из припаркованных машин. Он не придал значения, продолжал идти. Старенькая «Волга» ГАЗ-21 снова подмигнула. Ладно, там хотя бы можно спрятаться от дождя. Пургин сменил направление и побежал к машине. В салоне находился только один человек. Влад забрался на пассажирское сиденье, захлопнул дверь. Водитель явно находился в меланхолии, вздохнув, он повернул голову.
– Товарищ генерал? – изумился Пургин. – Михаил Юрьевич?!
– Он самый, – проворчал Жигулин. – Один и без конвоя, это хочешь сказать? Могу добавить: вооружен, но ни хрена не опасен. Что, майор, на свободу с чистой совестью?
– Как скажете, товарищ генерал. Правда, на совесть и до отсидки не жаловался. Или у вас другое мнение?
– Не умничай, – проворчал Жигулин. – Думал бы иначе, хрен бы поехал лично тебя встречать после отбытия…
– Да, это необычно, Михаил Юрьевич. Как-то не по чину, что ли… Простите, искренне рад вас видеть.
Они оба замолчали. В машине было тепло, уютно. Мягкие сиденья старой «Волги» принимали форму тела. За окном буйствовала непогода, потоки воды захлестывали лобовое стекло.
– Рассказывай, – нарушил молчание Жигулин. – Все, начиная с субботы.
Он мрачно слушал, ни разу не перебил. Потом какое-то время кряхтел, взялся протирать очки в железной оправе и глухо проговорил:
– Я уже не спорю, майор, не знаю, что и думать… Другие подозреваемые остались?
– Мало, Михаил Юрьевич, и только если за уши притянуть… да шут с ними, с этими подозреваемыми. Посмотрите, как в нашем случае все совпадает.
– Ты прав, совпадает… Но совпадения к делу не пришьешь. За этого человека чуть не первые люди государства горой стоят. Ты знаешь, какие у него подвязки? Надо будет, на самого Черненко выйдет, и тогда нас всех закопают. Пусть даже что-то нароем на него – все равно дружки прикроют. Абсурдно получается, согласен. Но этих людей тоже понять можно – дружили много лет с человеком, который оказался врагом. Головы сразу полетят, а оно им надо? Уж лучше все замять, зарыть голову в песок. А иные просто патологически не примут мысль, что Поляковский работает на врага. Это как крушение идеалов. Нельзя их крушить, идеалы незыблемы. Так что до последнего будут отвергать и выгораживать. А Поляковский под их защитой таких бед наворотит… Так что если копать под него, то доказательства надо добывать железные, смекаешь? Ты что, жениться уже передумал? – с насмешкой посмотрел на Влада генерал.
– Смеетесь, Михаил Юрьевич? Я вам что сейчас должен ответить? Очень хочу жениться и войти в семью изменника родины – пусть меня там научат…
– Ладно, не заводись. Может, все и обойдется. Дети за отцов не ответчики – это еще товарищ Сталин мудро подметил. Одного не пойму: как ты проворонил этого Хиггинса?
– Не уследил, Михаил Юрьевич. Расслабился, когда в аэропорт попали. У него же на лбу не написано. Этакий пухлый, потеющий добряк… Вы же не допускаете мысли, что я могу быть причастен к делу? Это вроде элементарно: я лично встречался с агентом «Люси», который в настоящее время продолжает работу, его не провалили. Будь это я, его бы взяли на следующий день, не стали бы озадачиваться моей безопасностью – этот парень им как кость в горле…
– Если откровенно, мы этого не знаем, – заметил генерал. – Арест «Люси» могли и засекретить, не орать на весь мир. Тихо взяли, купировали угрозу – и молчок. Мы с ним в последнее время не связывались, он временно залег на дно, пока не минует угроза. Это, кстати, была его просьба. Так что хрен его знает, что там у них на самом деле происходит…
– Вот и вы, Михаил Юрьевич, туда же, – расстроился Влад. – Значит, допускаете вероятность, что я продался.
– Теоретически мог, – усмехнулся Жигулин, – поэтому и мурыжил тебя следователь. Не держи на него зла, Барыкин выполнял свою работу. Но я не верю, слишком многое не сходится, концы торчат незавязанные, понимаешь? Тебя банально подставляют. И нас с Рудневым могут потащить. Если это Поляковский, то у него ресурсы есть, так все извратит, что сам себя не узнаешь… От работы временно отстраняешься, это, надеюсь, понятно? И не делай круглые глаза, так надо. Задним числом оформим очередной отпуск. Ну, не съездишь летом в Сочи, не развалишься… В отделе даже не появляйся, ты больше это дело не ведешь. Прости, майор, не хочется тонуть по твоей милости – слишком многое нам Родина доверила. Уж извиняй за долбаный пафос… Им нужно провалить «Люси», выяснить его личность. Пусть последнее и не получится, но сам подумай: пойдешь ко дну ты, пойдем ко дну мы с Рудневым – и деятельность того парня окончательно заглохнет, он не сможет работать в пустоту… Так что исчезни, растворись в Москве или поезжай куда-нибудь подальше… Деньги есть?
– Какие-то есть… – Влад уныло провел по карману, – каких-то – нет. На новую жизнь, конечно, не хватит. Давно нам что-то ЦРУ ничего не выплачивало…
– Смешно, – усмехнулся генерал. – Ладно, подкинем тебе на бедность, решим вопрос. С концами не пропадай, держи связь с той же Волошиной… она, похоже, неровно к тебе дышит. Из дома не звони, используй таксофоны. Волошина не первый год в профессии, поймет, когда телефон начнут прослушивать…
– Михаил Юрьевич, вы сейчас серьезно? – не выдержал Пургин. – Мы соблюдаем конспирацию, всего боимся, ведем себя так, словно находимся на вражеской территории под постоянным прицелом. Но мы у себя дома, если что. Здесь наши законы, наши люди – в большинстве законопослушные. Почему мы шифруемся, уходим в подполье? Мы знаем даже имя врага. Он здесь, не прячется…
– Во-первых, предположительно знаем, – скрипнул зубами Жигулин. – Возьми его сейчас – такая вонь пойдет, такие перетасовки в Комитете начнутся, что мама не горюй. И все равно придется освобождать, а наши головы покатятся – а нечего покушаться на икону. Да и самому не хочется все терять, уж прости за правду жизни. До пенсии хрен остался, жена по больницам кочует со своим атеросклерозом, дочь с двумя детьми ухитрилась с мужем развестись – и самое мерзкое, что сама виновата, а не он – характер у моей Дашки невыносимый…
– Все понимаю, товарищ генерал. Опустим «во-вторых» и «в-третьих». В нашем мире все решают связи, а не здравый смысл – прошу простить за очевидную вещь. Но делать что-то надо. Пустим на самотек – только хуже станет. С Поляковским пора определяться – либо доказывать его вину, либо… наоборот. Сам себя в тюрьму не посадит. Можно зайти со стороны его окружения. Есть нож с отпечатками пальцев одного из нападавших – эта штука спрятана дома под половицей. Надо выяснить, не тратил ли Поляковский в последние годы крупные суммы денег. Он осторожен, это понятно, но все-таки. Получает огромные суммы за свои труды – где они хранятся? В саду под яблонькой? Чушь! Я видел лица его подручных – медленно проехал мимо них и запомнил, как собственную физиономию. Это не уголовники. Могу предположить, это бывшие или действующие сотрудники силовых структур, включая нашу организацию. Что у нас с ЭВМ? Идем впереди планеты всей, занося личные дела в электронные базы, или папки по-прежнему пылятся в архивах и отделах кадров? Если сяду – за месяц все перелопачу… Амбициозная задача, но выполнимая.
– Разрешите выполнять, товарищ майор? – передразнил генерал. – Во всем ты прав, кроме одного – любые наши действия вызовут противодействие. Деликатно надо. До финансов Поляковского, уверен, не дотянемся. Кочевать по архивам и просматривать десятки тысяч лиц тебе никто не позволит – не забывай, ты в отпуске. Нож с отпечатками при оказии передай Волошиной, попробуем с этим поработать.
– Я сутки просидел в камере, Михаил Юрьевич. За это время что-нибудь изменилось?
– На международной арене лучше не стало, – пошутил генерал. – Капиталистический мир и социалистический лагерь по-прежнему противостоят друг другу. Если ты о Поляковском: не давал ли Дмитрий Сергеевич о себе знать… представь себе, не давал. Ни прямо, ни косвенно. Если это он, то ведет себя скромно. Просто продолжает жить. Допускаю, что, как и «Люси», он временно отойдет от дел, заморозит контакты с сообщниками и кураторами. Кстати, насчет парней, за которыми ты так бездарно увивался. Не думаю, что они в курсе истории со шпионажем – работают втемную. Моралка низкая, делают, что прикажут, – получают деньги, а лишними вопросами головы не загружают. Считают своего хозяина подпольным криминальным дельцом. Получим в базах их личики – осведомленнее не станем. У Поляковского рыльце в пушку, это и ежу понятно. Что за тайные встречи по ночам с незнакомцами?
– Признайтесь, Михаил Юрьевич, вы же просматривали его дело? Делали для себя пометки?
– Просматривал. Делал… – Генерал помолчал. Ливень за окном стал стихать, теперь дождь сыпал размеренно, плотно и не думал прекращаться. Над городом ползли низкие тучи. – Есть ряд успешных операций, сделавших из Дмитрия Сергеевича героя нашего времени. Для ограниченного, разумеется, круга почитателей. В 81-м году он лично рассекретил Альфреда Лумакса – резидента ЦРУ в Москве. На этого парня, честно говоря, не думали, а он держал в руках все нити шпионажа, лично создал небольшую, но эффективную сеть агентов. Их всех впоследствии провалили, что тоже поставили в заслугу Дмитрию Сергеевичу. Лумакс совершил уголовное преступление на территории Советского Союза – перестарался в гостинице, задушил проститутку. Поэтому высылкой не отделался, отправился на Колыму. Американцы и не артачились. На зоне Лумакс скончался – несчастный случай на производстве. Мне стало интересно, почему американцы не артачились. Вскрылся один интересный факт: у Лумакса был серьезный конфликт с руководством ЦРУ – держал на кого-то убийственный компромат. Похоже, от этого героя решили избавиться. В итоге убили двух зайцев – и от героя избавились, и Поляковского в очередной раз вознесли на пьедестал. Помог ли кто-то Лумаксу помереть на зоне – история мутная. Агенты, которыми пожертвовали янки, были так себе шпионы, ничего выдающегося. Заменить несложно – люди, подобные Хиггинсу, постараются. Далее, 82-й год. Под чутким руководством Дмитрия Сергеевича была обезврежена «крупная рыба» – заместитель директора оборонного предприятия имени Володарского, некий Теплицкий. Агент действительно ценный, сливал стоящие материалы: о тактических огнеметных системах, о ракетах среднего и малого радиуса действия. Теплицкого с помпой взяли, поместили в камеру, где он по ходу следствия и повесился. Причем самостоятельно. Я не мог понять, в чем фишка. Агент был ценный и перспективный, приходить в Комитет с поднятыми руками не собирался. Пока на глаза не попалась его медицинская карта. У Теплицкого был рак