кишечника в последней, терминальной, стадии. Жить оставалось месяц или два. Агент бы все равно был утерян. А то, что вскрыли патологоанатомы, как-то не афишировали… В прошлом году, опять же под его чутким руководством, в Гренобле был ликвидирован перебежчик Войтенко, наш львовский коллега, продавшийся МИ-6. История еще туманнее. По приказу Поляковского его «пасли», но не устраняли, хотя была возможность. В итоге все же образовался труп, который Дмитрий Сергеевич тут же приписал в свой актив. Если покопаться, можно выяснить, что Войтенко устранила румынская «Секуритате». Казалось бы, а она тут при чем? Просто накладка, сопутствующая потеря, так сказать. Но Дмитрий Сергеевич этим воспользовался, как-то утряс с братьями-румынами. Хотя доподлинно известно, что устранять Войтенко он не спешил, этот субъект был важен для британцев…
– И если копать дальше, обнаружим другие интересные вещи, – кивнул Влад. – Дмитрий Сергеевич – не только полезный шпион, но и инструмент для устранения неугодных.
– Все, исчезай, майор! – бросил генерал. – Хватит трепаться. Тебя освободили из-под стражи, но подозрения не сняли, не забывай об этом. Любой прокол – и загудишь по полной. По моим сведениям, за тобой установлено наблюдение – это сотрудники «семерки». Наблюдение официальное, так что не психуй. Возникнут проблемы, можешь обращаться к этим ребятам. Здесь, где мы сидим, их нет, но на улице привяжутся. Лучше не вертись. Никуда не лезь, понял? Испарись на несколько дней. И будь предельно осторожен.
– Вам тоже осторожность не помешала бы, Михаил Юрьевич.
– Разберусь, – поморщился Жигулин. – Извини, подвезти не смогу. Ну, давай, удачи, майор. Исчезай, как говорится, но не пропадай. Держи, – генерал извлек из-под сиденья свернутый зонт, – а то погода сегодня разгулялась.
– Не надо, товарищ генерал.
– Держи, говорю! Ты мне не нужен с воспалением легких. А мне все равно под навес заезжать. Только вернуть потом не забудь. Ты еще здесь, майор?
Пургин выбрался из «Волги», распахнул зонт и побежал к выезду из переулка…
Когда он подбежал к подъезду, дождь прекратился. Резко, одномоментно – словно кран на небе перекрыли. Вот так всегда…
В квартире было душно, тоскливо, впрочем, не тоскливее, чем в камере. Часы показывали начало четвертого пополудни. Здоровье за сутки не ухудшилось, контрастный душ прибавил бодрости. Чай, кофе, другие напитки… Впрочем, от других решил воздержаться. Перенес телефон на диван в гостиную и угрюмо его гипнотизировал: позвонить-таки Дмитрию Сергеевичу, разрубить этот узел? Но так и не решился. Скажет: приезжай, поговорим, а разговоры на эту тему сильно портят нервную систему. Дмитрий Сергеевич, безусловно, в курсе, где он и что с ним происходит.
Влад маялся, не находя себе места. Вышел на балкон покурить. Светило солнце, отражаясь в лужах на асфальте. Дико орало подрастающее поколение на детской площадке – видимо, играли в «Планету обезьян». В соседнем подъезде из открытого окна гремела музыка. В этом году неразборчивая молодежь слушала группу «Аквариум» некоего Бориса Гребенщикова – тягучие, малопонятные композиции. Текстовка – набор заумщины, в которой зашифрован глубочайший смысл – во всяком случае, так считали почитатели творческого коллектива. Представленная жителям двора композиция была сравнительно ритмичная. Автор шедевра и одновременно исполнитель уверял, что рок-н-ролл мертв, а он еще нет.
Влад внимательно обозревал двор. На первый взгляд, ничего необычного. На второй и на третий… За детской площадкой стояли голубоватые «Жигули», и в них сидели двое. Просто сидели, курили, ничего не делали. Номерные знаки не имели отношения к КГБ, но и не должны, иначе все сразу станет понятно: 7-е Управление КГБ, ответственное за наружное наблюдение. В прошлом на посылках у ПГУ были 4-е и 5-е Управления. Нынче выросло, окрепло, стало важной структурой с определенной автономией, с правом инициировать наблюдение и вести собственную аналитику. Но сегодня вряд ли работали по своей инициативе. Что на них возложено? Докладывать о перемещениях подозреваемого? Интересно, кому? И что станут делать, если он попытается уйти от «опеки»? Хватать за шиворот и снова за решетку?
Пассажиры его заметили, подняли головы. Дразнить их не хотелось, и Влад отвел глаза.
Опасаться было нечего, пока эти парни под боком. Он подремал полтора часа, а когда проснулся, тут же подскочил в панике – столько времени потерял! Можно подумать, провел бы его с пользой.
Еще не смеркалось, но день угасал. Наблюдение сохранялось – парни, как и он, зверели от безделья. Влад снова волком уставился на телефон и вздрогнул, когда он начал звонить. Чувствительным становитесь, товарищ майор…
– Ну наконец-то! – ахнула на другом конце провода Женечка. – Почувствовал свободу, мой хороший? Дома почти не появляешься! Звонила вчера, звонила сегодня утром… Где тебя носит?
– Прости, сверхурочно работаю… – Влад невольно заулыбался – хоть один лучик света в темном царстве! – Нет, правда, любимая, столько всего на работе навалилось! Ты не представляешь, как я рад тебя слышать!
– А сейчас почему дома? – продолжала удивляться она. – Вроде рановато, ты всегда позже приходишь.
– А зачем тогда звонишь, если я не должен тут быть? – окончательно развеселился Пургин. – Как раз сегодня выдалась возможность сбежать пораньше. Рассказывай, ты где, в Ленинграде?
– Точно. Третья улица Строителей, дом 25, квартира 12, – засмеялась Женечка. – А главное, ключ подошел… Представляешь, неплохо. Сижу в номере одна, дико устала, скоро пойду в бар отдыхать… Познакомилась с одним негром с Мадагаскара, и он уже готов сделать мне предложение и увезти навсегда в свое царство лемуров. Я пока в раздумье. Хотя знаешь, никакие они не негры, эти мадагаскарцы. Их остров был когда-то частью Австралии, потом откололся, отправился в плавание и добрался до Африки. И все население вместе с островом переплывало Индийский океан. Так что они больше похожи на аборигенов Австралии, а мужчины ничего такие, интересные… Слушай, я дико соскучилась, не могу уже здесь, – взмолилась Женечка. – Приезжай, забери меня отсюда, это не форум молодежи, а какой-то праздник непослушания в зоопарке… Вчера с немцем познакомилась. Знаешь, они со Второй мировой войны ничуть не изменились, так и рвутся покорять Россию… в смысле русских женщин. Да, забыла сообщить тебе ужасающую новость, милый. Весьма сомнительно, что мы вернемся в четверг. Постараюсь это сделать в пятницу, если удастся приструнить этих любителей вольной жизни. Но тоже не обещаю. Поверь, не моя вина, просто так складываются обстоятельства. Я обязана присутствовать на этом вертепе жизни.
– Очень грустно, – подумав, сказал Влад. – Но главное, чтобы ты позаботилась о своем будущем. Что такое день-два, когда у нас впереди целая жизнь?
– Ну, не знаю, – засомневалась Женечка, – потому что слышу странные вибрации в твоем голосе. Ты точно по мне соскучился?
– Точно. Родителям звонила, сообщила, что задержишься?
– Естественно. Они, в отличие от некоторых, из дома не сбегают при первой же возможности. Говорила только с мамой, отец неважно себя чувствовал, к телефону не подошел. Но мама считает, что у него все в порядке, правда, озабоченный очень, несколько раз запирался в гостиной, кому-то звонил. Ты с ним не связывался?
– А должен?
– Так позвони, хуже не будет. Им любое внимание с твоей стороны будет приятно.
Она опять трещала как сорока – о «мегакрутом» международном форуме, который вместился в один гостиничный комплекс, о номере так называемого отеля, где она недавно толкалась с крупным тараканом, который совершенно не представляет, что такое смерть. Потом спохватилась: кажется, пришли новый жених с острова Мадагаскар и еще парочка колоритных персонажей – хорошие ребята, если их хорошенько обтесать…
Голова кружилась от этого птичьего щебета. Он положил трубку на рычаг, и снова мир стал наполняться мраком. Может, и к лучшему, что Женечка на этой неделе не появится. Пронзительно, словно его душили, снова зазвонил телефон! Женечка забыла сообщить что-то важное?
– Владислав Анатольевич? – осведомилась трубка сухим женским голосом. – Капитан Волошина беспокоит. Вы можете разговаривать?
– Могу. – Он облегченно выдохнул. – Расслабься, Ульяна, я один. Телефон не прослушивают.
– И у меня не прослушивают… – Ульяна тоже издала облегченный вздох. – Влад, какого хрена, извини за грубость? Что происходит?
– Ты в порядке? Ничего странного – слежек, угроз, приглашений на беседу?
– Кажется, нет. На работе тихо, все будто в рот воды набрали. Дома никто не тревожит. Я повторяю свой вопрос, товарищ майор: какого хрена происходит? Нам сообщили, что тебя задержали, потом отпустили, но это не точно. Генерал Жигулин ходит как в воду опущенный, держит круговую оборону у себя в кабинете. Наши парни выражают крамольные мысли: может, они что-то про тебя не знают?
– Настучи им завтра по сусалам от меня.
– Да я их вообще убью! – вспыхнула Ульяна. – Какая, господи, государственная измена! Белены объелись? Ты, конечно, фрукт, но не такой, я это точно знаю.
– Спасибо, – ухмыльнулся Пургин. – Одно тебе скажу, Ульяна: сбывается то, о чем боялись даже подумать. Вернее, я боялся, а ты думала.
– Японский городовой… – убитым голосом пробормотала коллега. – Поздравляю, товарищ майор, достукались… Думай, что хочешь, но я этому совсем не рада.
– Верю. Дома все в порядке?
– Ну, да… Мама, брат…
– В пубертате, я помню. Нужно встретиться, товарищ капитан.
– Какая прелесть! – восхитилась Ульяна. – Этот парень зовет меня на свидание! О боги! Маме скажу – не поверит. Прости, я просто издеваюсь. Где и когда встретимся?
– Буду через полчаса во дворе соседнего с тобой дома. Там же есть вторая пятиэтажка, если не ошибаюсь? Убедись, что тебя не «пасут», только после этого подходи.
– Ты тоже убедись.
– Незачем. Я и так знаю, что меня «пасут». Тут, знаешь ли, другая задача…
Влад бросил трубку и начал собираться. Плотная одежда, куртка с капюшоном из пропитанной ткани (с Женечкой купили у спекулянта на вещевом рынке), высокие осенние ботинки. Паспорт брать не стал, но удостоверение переложил во внутренний карман. Перочинный нож, плоский фонарик – всякая вещь в хозяйстве может пригодиться. Наличности в шкатулке было немного, рублей девяносто. Поколебавшись, взял все, разложил по потайным карманам на молнии. Небольшую часть сунул в скомканном виде в брючный карман. Посмотрел на себя в зеркало. Усталое какое-то отражение, без огонька в глазах…