(VII — 1407)
В отдельных песнях получил отражение и обычай рассеивать прах после погребального сожжения:
| Любимая, ты ль эти жемчуга? | Имо-ва тама ка мо |
| На чистых склонах гор, | Асихики-но |
| Повсюду распростертых, | киёки ямабэ-ни |
| Я рассыпал их сам, — и падали они. | макэба тиринуру |
(VII — 1415)
Надо сказать, что в старинных народных песнях, а затем и в литературной поэзии туман символизирует раннюю весну. Легкая дымка тумана служит приметой наступления этой поры. Кроме того, данный образ часто использовался и в песнях странствования, и в песнях разлуки: считалось, что оставшаяся дома возлюбленная тоскует и от ее вздохов образуется туман, встающий на пути того, о ком тоскуют. Здесь же, в плачах, названный образ, как и уплывающее облако, стал ассоциироваться с погребальным обрядом сожжения:
| Любимая моя, что здесь молвою | Варэ юэ-ни |
| Из-за меня была осуждена, | иварэси имо-ва |
| Туманом утренним | такаяма-но |
| Средь пиков гор высоких | минэ-ни асагири |
| Исчезла ныне навсегда… | сугини кэму камо |
(XI — 2455)
Изменение содержания традиционного поэтического образа под влиянием буддийских представлений, что легко подтверждается многими примерами из антологии, позволило выделить третью категорию песен, включающих образы, подсказанные буддизмом. Это помимо тумана и облака образ ослепительно белых цветов, которыми украшают алтарь и с которыми сравнивают пенистые волны водопада, чистые струи воды и т. п.
| Словно белые цветы, | Сираю у хана-ни |
| Что приносит мне алтарь, | отитагицу |
| Водопадов мчащиеся воды… | таки |
(VI — 909)
| Не белые ль цветы, | Хацусэ мэ-но |
| Что девы в Хацусэ | цукуру юухана |
| Изготовляют для священных алтарей, | ми-Ёсину-но |
| Как будто бы цветут на пенистой волне | таки-но минава-ни |
| У водопада в Ёсину? | сикиникэрадзу я |
(VI — 912)
| Как белые цветы священных алтарей, | Сираюу хана-ни |
| Кристальной чистоты | отитагицу сэ-о |
| Бегут, сверкая, струи… | саякэми то |
(VII — 1107)
Кроме того, подвергся изменениям ряд прежних образов, например "временной сторожки". В позднейшей японской классической поэзии он становится символом быстротечности жизни, временного пребывания человека на земле. В кн. XVI в "Манъёсю" впервые дается подобное толкование. Обычно в песнях памятника этот образ употребляется в своем первоначальном значении: "временная сторожка" (карио), сооруженная осенью в поле, чтобы охранять урожай. В некоторых песнях данный образ толкуется как шалаш, построенный в дороге странником или путешественником для ночлега.
В песнях "Манъёсю" встречаются еще образы тающего снега, исчезающей росы, инея, пены на волнах, облетающих цветов, также ассоциирующиеся с мыслью о недолговечности человеческого существования. Впрочем, они, возможно, идут из народной поэзии, для которой характерно отождествление и сравнение природы и человека. Отсюда, видимо, почерпнуты они Якамоти и другими авторами. Такое предположение возникает при сопоставлении авторских песен с народными плачами: показательно также, что в первых используется прием параллелизма, типичный для народного творчества:
| Как поднявшийся туман, | Тацу гири-но |
| Вдруг исчезла с наших глаз, | усэнуру готоку |
| Как упавшая роса, | оку цую-но |
| Вмиг растаяла она… | кэнуру-га готоку |
| Как жемчужная трава, | тамамо насу |
| Надломилась, вдруг упав, | набики коифуси |
| Как поток текущих вод, | юку мидзу-но |
| Не остановить ее… | тодомикаканэцу то |
(XIX — 4214)
Отрывок из старинного плача:
| Как текущая вода | Юку мидзу-но |
| Не воротится назад, | каэрану готоку |
| Пролетевший ветерок | фуку кадзэ-но |
| Не увидеть никогда — | миэну га готоку |
| Так бесследно ты ушла — | ато мо наки |
| Мира этого дитя… | ё-но хито-ни ситэ |
(XV — 3625)
Важно отметить также, что сравнение с инеем, росой особенно употребительно в анонимных песнях, многие из которых исследователи относят к народной поэзии:
| Неужто буду только угасать, | Асасимо-но |
| Как поутру | кэну бэку номи я |
| Белоснежный иней? | токи наси-ни |
| И без срока тосковать по милой, | омоиватараму |
| Обрывая жизни этой нить? | ики-но о-ни ситэ |
(XII — 3045)
| Как эта белая роса, | Юбэ окитэ |
| Что упадет вечернею порою, | асита ва кэнуру |
| А поутру исчезнет, - | сирацую-но |
| Так и я… | кэнубэки |
(XII — 3039)
| Как выпавшая белая роса, | Оку цую-но |
| Могу исчезнуть так же я… | кэнубэки вага ми |
(XII — 3042)
Но все же и буддизму принадлежит доля участия в создании этих образов. Разница лишь в том, что художественная система народной песни опирается на представление о тождестве природы и человека. Буддизм же внес в поэзию новую основу: идею бренности, тщеты всего земного. В результате одни и те же образы из конкретных постепенно превратились в отвлеченные символы. Слова как будто остались прежними, но начали звучать в ином ключе:
| Жизнь, как роса… | Оку цую-но иноти |
(IV — 785)
| Словно пена на воде, | Минава насу |
| Жизнь мгновенна и хрупка… | мороки иноти |
(V — 902)
Выраженное в некоторых песнях желание покинуть этот мир, возможно, тоже в известной степени подсказано буддизмом.
| Не лучше ли исчезнуть навсегда, | Сирацую-но |
| Как исчезает белая роса… | кэ ка мо синамаси |
(X — 2254, 2256, 2258)
| И пускай теперь | Оку цую-но |
| Жизнь растает, как роса… | кэнаба кэну бэку |
(XIII — 3266)
Появился даже постоянный эпитет: "словно поутру роса, быстро исчезающая жизнь".
Разумеется, трудно выявить какую-то градацию и отнести часть образов к буддийским, а часть к традиционным. В сложном процессе трансформации средств художественной выразительности имело место, вероятно, взаимовлияние и взаимопроникновение элементов и народной поэзии, и буддизма. Под влиянием последнего изменилось не только функциональное значение и содержание отдельных образов, но и их символика. Так, яшмовая или жемчужная нить отождествлялась ранее с представлением о чем-то длительном, бесконечном. В первоначальном смысле она служила порой символом верности в любви:
| Но не выполнен обет, | Тама-но о-но |
| Данный мною и тобой, | таэдзи и имо-то |
| Что не будет никогда | мусубитэси |
| Рваться яшмовая нить… | кото-ва хатасадзу |
(III — 481)
Буддизм же, окрашивающий все в грустные, печальные тона, вводит в поэзию образ рвущейся нити ("Этот бренный мир, не всегда ли ты таков? И в мыслях вижу: рвущаяся нить, с которой падает нанизанная яшма…", VII — 1321). Он становится выражением идеи непрочности, символом недолговечности жизни, т. е. происходит полное, контрастное изменение символики.
Вот отрывки из народных песен западных и восточных провинций:
| Чем никчемно, так, как я, | Наканака-ни |
| Человеком в мире жить, | хито то арадзу ва |
| Лучше куколкой мне стать | кувако-ни мо |
| Шелковичного червя | нарамаси моно-о |
| С жизнью краткою, как яшмовая нить. | тама-но о бакари |
(XII — 3086)
| Встретишься с любимой моей — | Аэраку ва |
| Миг недолог, словно яшмовая нить, | тама-но о сикэ я |
| А полюбишь — так навеки, | коураку ва |
| Как над Фудзи | Фудзи-но таканэ-ни |
| Падающий снег… | фуру юки насу мо |