– Из столовой. Я зашел туда выпить стаканчик охлажденного солодового молочка. Мне было немножко нехорошо.
– К тому времени, когда я с тобой разделаюсь, – сказала Мабелле голосом, охлажденным куда больше любого солодового молочка, – тебе будет совсем нехорошо. Так вот, значит, кто ты такой, Булстрод Муллинер! Изменник и развратник!
Из кабинета доносились истерические девичьи рыдания, гармонично сочетаясь с басистыми нотами бутлегерских увещеваний и ритмичным стуком в стены со стороны мистера Дабни и мистера Мендельсона, которые тщились сосредоточиться на «Глазированных грешниках». Как истинный сын Чикаго, мистер Мургатройд обладал даром выражать свои мысли с четкой нервной выразительностью, и некоторые используемые им слова, профильтровываясь сквозь дверь, обретали убойную силу ручных гранат.
– Потаскун направо-налево и плющ ползучий! – сказала Мабелле, пронзая Булстрода презрительным взглядом.
Явился рассыльный с извещением от администрации, запрещающим курить в дворике для прогулок. Булстрод прочел его рассеянно – нежданный перерыв дал ему время собраться с мыслями.
– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты не отдаешь себе отчета, каково это – ни с того ни с сего быть заброшенным волнами судьбы в киностудию. Ты не взяла в расчет жуткую потребность в человеческом обществе, которая тебя терзает. Неделю за неделей сидишь в полном одиночестве, в великом безмолвии и тут внезапно видишь у себя в кабинете девушку, занесенную туда приливом, и что происходит? Ты инстинктивно тянешься к ней. Как индивид она может быть неприятна тебе, но она… как бы это выразить?.. символ широкого мира. Признаю, что я обнял мисс Бутл. Не отрицаю, что поцеловал ее. Но это не имеет ни малейшего значения. Это ничего не меняет. Ну, словно заточенный в подземной темнице, я обошелся бы по-дружески с ручной мышкой. Ты не осудила бы меня, если бы вошла и застала бы меня, играющим с ручной мышкой. И, как ни осыпал я поцелуями мисс Бутл, в душе я был верен тебе. Просто ужасающее одиночество… кошмарное соседство… Ну, – сказал Булстрод, – возьми для примера пару на плоту в Карибском море…
Каменное лицо Мабелле не смягчилось.
– Оставь Карибское море в покое, – перебила она. – Карибское море тут ни при чем. Разве что кто-нибудь швырнул бы тебя в него с полновесным кирпичом на шее. Это конец, Булстрод Муллинер! Я более с вами не знакома. Если мы встретимся случайно на улице, не трудитесь приподнимать вашу шляпу.
– Это шляпа мистера Шнелленхамера.
– Ну так не трудитесь приподнимать шляпу мистера Шнелленхамера, потому что я вас не замечу. Я пройду сквозь вас. – Она посмотрела сквозь него на Эда Мургатройда, который как раз вышел из кабинета с довольной улыбкой на губах. – Закончили, мистер Мургатройд?
– Все замыто, – сказал он. – Хорошая чистенькая работка.
– Так, может быть, вы проводите меня из этого Приюта Любви?
– Ладненько, дамочка.
Мабелле с холодным презрением посмотрела сверху вниз на Булстрода, который в отчаянии цеплялся за нее.
– Что-то прилипло к моей юбке, мистер Мургатройд, – сказала она. – Вы не потрудитесь стряхнуть это?
На плечо Булстрода легла могучая рука. Могучая нога впечаталась в него чуть ниже спины. Он влетел в открытую дверь кабинета и споткнулся о Женевьеву Бутл, которая теперь корчилась на полу.
Распутавшись с ней, он вскочил и бросился наружу. Коридор был пуст. Мабелле Риджуэй и Эдвард Мургатройд удалились.
Очень многие мои родственники, как близкие, так и дальние (продолжал мистер Муллинер, задумчиво отхлебнув горячего виски с лимоном), порой оказывались в неприятных положениях, но, склонен думать, по неприятности ни одно и в подметки не годилось тому, в котором теперь оказался мой племянник Булстрод. Он как бы провалился внезапно в один из тех современных романов, в которых душа героя уже на двадцать первой странице завязывается в узлы да так больше и не развязывается.
Потерять обожаемую девушку достаточно скверно само по себе. Но когда сверх этого молодой человек оказывается связан с другой девушкой, к которой испытывает в равных долях и всесильную страсть, и тупое отвращение, и когда сверх того он вынужден все свои дни напролет трудиться над сценарием вроде «Глазированных грешников», – ну, тогда он начинает в полную меру постигать, какой мрачной и зловещей может оказаться наша жизнь. Сложная – вот слово, которое пришло на ум Булстроду Муллинеру.
Он жаждал Мабелле Риджуэй. Кроме того, он жаждал Женевьеву Бутл. И все же, пока он жаждал Женевьеву Бутл, некий внутренний голос шептал ему, что если на свете существует полноценная язва, то это именно Женевьева Бутл. Порой потребность заключить ее в объятия и потребность хлопнуть ее по носу куском промокашки так наезжали друг на друга, что исход мог бы решиться одним броском монеты.
Затем как-то днем, когда он забежал в столовую выпить охлажденного солодового молочка, он споткнулся о туфлю девушки, которая одиноко сидела в темном углу.
– Прошу прощения, – сказал он учтиво, ибо Муллинер, в какой бы агонии ни пребывала его душа, никогда не забывает о требованиях этикета.
– Ничего страшного, Булстрод, – сказала девушка.
Булстрод испустил придушенный вопль:
– Ты!!!
Он взирал на нее, онемев. В его глазах не было ничего, кроме изумления, однако в глазах Мабелле Риджуэй сиял мягкий дружеский свет.
– Как дела, Булстрод? – спросила она.
Булстрод все еще не сумел преодолеть изумления.
– Но что ты делаешь здесь? – снова вскричал он.
– Работаю над сценарием «Глазированных грешников». В сотрудничестве с мистером Мургатройдом, – сказала Мабелле. – В тот день после прощания с тобой мы пошли к воротам, и случилось так, что мистер Шнелленхамер смотрел в окно, а когда мы проходили мимо, к нам подбежала его секретарша и сказала, что он желает поговорить с нами. Мы вошли в его кабинет, и он дал нам подписать контракты. По-моему, он обладает огромным личным магнетизмом, – задумчиво прибавила Мабелле, – так как мы тут же поставили свои подписи, хотя меньше всего собирались стать авторами «Идеало-Зиззбаум». Я намеревалась тут же вернуться в Нью-Йорк, а мистер Мургатройд очень беспокоился о том, как его отсутствие сказывается на его бутлегерском бизнесе. По-видимому, бизнес такого рода требует личного присутствия. – Она помолчала. – Какого ты мнения о мистере Мургатройде, Булстрод?
– Самого скверного.
– А тебе не кажется, что в нем таится странное, почти мистическое обаяние?
– Нет.
– Ну, возможно, ты и прав, – с сомнением сказала Мабелле. – Во всяком случае, ты был абсолютно прав, когда говорил об одиночестве в лабиринтах этой студии. Боюсь, Булстрод, я немножко рассердилась во время нашей последней встречи. Но теперь я понимаю. Так ты правда не считаешь, что мистер Мургатройд источает особые неуловимые чары?
– Не считаю.
– Ну, возможно, ты и прав. Прощай, Булстрод. Мне пора. Я уже превысила те семь с четвертью минут, которые авторам женского пола администрация отводит на поглощение орехового пломбира. Если нам не суждено более увидеться…
– Так разве мы не будем видеться все время?
Мабелле покачала головой:
– Администрация только что разослала меморандум всем авторам, запрещающий обитателям Тюрьмы Штата Огайо контактировать с обитателями Лепрозория. Они там полагают, что любой контакт нарушает творческую сосредоточенность… И если мы случайно не встретимся в столовой… Ну что же… прощай, Булстрод.
Она прикусила губу от внезапной боли и ушла.
Миновало около десяти дней, прежде чем состоялась встреча, на которую намекнула Мабелле. Тяжесть, гнетущая измотанную ураганами душу, вновь привела Булстрода в столовую испить охлажденного солодового молочка, и там, апатично ковыряя соответственно пломбир «Глория Свенсон» и бутерброд с сыром «Морис Шевалье», сидели Мабелле Риджуэй и Эдвард Мургатройд. Они смотрели в глаза друг друга с безмолвной страстью, в которой дотошный наблюдатель заметил бы четкую примесь неприязни и омерзения.
Мабелле подняла глаза на Булстрода, когда он приблизился к их столику.
– Добрый день, – сказала она с приветливой улыбкой. – Мне кажется, ты знаком с моим женихом, мистером Мургатройдом?
Булстрод зашатался:
– Твоим… что ты сказала?
– Мы помолвлены, – угрюмо сообщил мистер Мургатройд.
– Начиная с этого утра, – добавила Мабелле. – Точно в шесть минут двенадцатого мы обнаружили, что заключили друг друга в тесные объятия.
Булстрод попытался скрыть отчаяние.
– Надеюсь, вы будете очень счастливы, – сказал он.
– Черта с два! – отозвался мистер Мургатройд. – Не спорю, эта обормотка обрела надо мной таинственную власть, но, думается, будет по-честному поставить ее в известность здесь и сейчас – и перед свидетелем, – что меня воротит от самого ее вида.
– То же самое происходит и со мной, – сказала Мабелле. – В присутствии мистера Мургатройда я чувствую себя, как упомянутая поэтом Колдриджем женщина, что под луной к возлюбленному демону взывает, и одновременно меня пробирает дрожь отвращения перед жутким жиром, которым он мажет волосы.
– Лучшая помада для волос во всем Чикаго! – с некоторой сухостью сообщил мистер Мургатройд.
– Словно какое-то ужасное гипнотическое воздействие понуждает меня вопреки возражениям моего истинного «я» любить мистера Мургатройда.
– Удвой, сестренка, – сказал бутлегер. – Вот и со мной то же самое.
– Именно то, что я испытываю к моей невесте мисс Бутл.
– А ты помолвлен с этой марухой? – спросил мистер Мургатройд.
– Увы!
Эдвард Мургатройд побледнел и проглотил кусок бутерброда с сыром, не прожевав его хорошенько. На минуту-другую воцарилось молчание.
– Я все поняла! – воскликнула Мабелле. – Мы подпали под жуткие чары этого места. Как ты и сказал, Булстрод, когда хотел, чтобы я взяла для примера пару на плоту в Карибском море. Атмосфера на территории «Идеало-Зиззбаум» отравлена миазмами, которые губят всех, кто их вдыхает. И вот я дала слово выйти замуж за образину вроде мистера Мургатройда.