* * *
– Эй, господин Щековских, вы опять витаете где-то в своих мыслях? А кто будет платить за комнату? Третьего дня мне ещё обещали, а я-то наивная, всё жду!
Хозяйка дома была женщиной одинокой и весьма практичной. Окончательно потеряв надежду на замужество и получив в наследство от родителей этот ветхий домишко, она решила зарабатывать на аренде комнат. Всего сдавалось три помещения – две комнатки на первом этаже и чердак, который она звучно обзывала мансардой, и куда год назад въехал магистр изящной словесности. Помимо комнат хозяйка обеспечивала постояльцев скромным ужин и ещё более скромным (если не сказать застенчивым) завтраком.
– Когда, я вас спрашиваю, вы таки оплатите свой стол? Или вы думаете, я буду кормить вас в долг только по тому, что вы преподаёте в университете? Так вот, что я вам на это скажу, и видит бог…
– Госпожа Ганна, добрый вечер! Покорнейше прошу меня простить, я вас не заметил, – понуро отозвался магистр Щековских.
– Таки не мудрено, сударь мой! Не мудрено! Вы никогда ничего не замечаете! Не замечаете, как я утеплила окна в вашей мансарде, не замечаете вычищенного костюма, не замечаете, что срок оплаты прошёл неделю назад! Да лучше бы я сдала вашу замечательную комнату торговцу рыбой, что просился ко мне на постой на той неделе. Вот уж господин солидный и при деньгах, таки скажу я вам! Не то что некоторые!
Ганна намеренно говорила слишком громко, чтобы многочисленные соседушки, собравшиеся на порогах и у раскрытых окон своих домов, могли расслышать каждое её слово. Майнстрем решил, что не следует портить так удачно складывающийся вечер, а потому решил перейти в контрнаступление.
– Милейшая Ганна, если вы желаете получить оплату за жалкую кормёжку, которую изволите величать столом, и которой так гордитесь, то я готов оплатить её хоть на год вперёд (тут Майанстрем, конечно, несколько преувеличил). Но впредь, потрудитесь доставлять к завтраку свежее молоко и сливки, а не ту кислятину, что обычно. Иначе, милейшая моя хозяюшка, вы не увидите ни монеты из этого кошеля.
И в подтверждение своих слов магистр несколько раз подбросил в ладони мешочек, рассыпавшийся по руке мелодичным звоном достатка.
Ганна мгновенно среагировала на изменившуюся ситуацию: голос её стал тоньше, даже мелодичнее, а тонкие губы расплылись в подобии улыбки.
– Ах, магистр Щековских, да как вы таки могли только подумать, что я экономлю на своих постояльцах! Да мои жильцы получают самое лучшее, и молоко у меня самое свежее. Не молоко, а чистый мёд! Полюбуйтесь-ка, уважаемые соседи, – кивнула она любопытным кумушкам, – какие состоятельные господа снимают мои комнаты. А всё почему? Потому что они таки могут быть уверены, что это лучшие комнаты во всём городе и обслуживание найдут только здесь! – И, окинув соседок победоносным взглядом, Ганна поспешила затолкать Майнстрема внутрь.
– Так что же, магистр? Вы таки и вправду намерены заплатить мне за год вперёд? – лицо хозяйки было так близко к лицу Майнстрема, что тот отчётливо ощутил запах сельди и кислого молока, которые она подавала к завтраку.
– Моя комната? Она оплачена до осеннего солнцестояния, не так ли? – спросил Майнстрем, стараясь отстраниться подальше от хозяйки.
– Таки да… Оно-то конечно так, – Ганна покраснела.
– А стол? Если память мне не изменяет, то я должен вам за текущий месяц?
– Ну, таки да… – ниточки губ хозяйки задрожали обиженно.
– И вы только что говорили, что хотели бы сдать мою комнату другому постояльцу, правильно я вас понял? – продолжал наступление магистр.
Ганна молчала и, потупив взгляд, теребила край своего грязного передника.
– Кажется, вы говорили о торговце рыбой? Так вот. Если вычесть уже уплаченные вам деньги, то получится что не я, а вы должны мне. Впрочем…
Но Майнстрем не успел закончить своей победоносной речи.
– Ах, дорогой мой господин магистр Щековских! Стоит ли таки поминать слова, сказанные под горячую руку! Я, бедная одинокая женщина, и некому за меня заступиться. Я изо дня в день забочусь о своих жильцах, словно это мои собственные детки! А что таки не скажет любящая мать в сердцах? И разве достойно такому умному и учёному господину цепляться ко всяким мелочам?
Майнстрем капитулировал.
– Напомните, сколько я должен вам, Ганна?
– Да сущие пустяки, господин Щековских! Сущие пустя…
Но в это мгновение мантия на груди магистра изящной словесности зашевелилась и издала какой-то звук, отдалённо напоминавший рычание или урчание.
– Отошли прочь эту недостойную! Я изрядно проголодался! – Майнстрем плотнее запахнул мантию.
– Господин Щековских?! – голос хозяйки разительно изменился. – Что это таки за звуки? Что у вас там?
– Где? Я никаких звуков не слышу, госпожа Ганна! – покраснел магистр.
– Да что ты с ней церемонишься, презренный! Испепели её немедленно! И накорми меня!
– У вас таки там что? – почти взвизгнула Ганна. – Вы что, осмелились притащить в приличный дом какую-то блохастую скотину?
– Конечно, нет! – соврал Майнстренм. – Ровным счётом ничего, дорогая хозяйка! Так сколько с меня?
– А вы и впрямь намерены заплатить до конца года? – Ганна прищурилась, от чего стала похожа на огромных размеров крысу, впервые пробующую редкий сорт сыра.
– Как вы и говорили, не стоит цепляться к словам, сказанным в сердцах, – ловко парировал Майнстрем. – Думаю, пока я оплачу свою комнату и стол до дня осеннего солнцестояния, уважаемая хозяйка.
После того как звенящий мешочек изрядно полегчал, в голос хозяйки вернулись мелодичные нотки.
– Чего бы вы хотели к ужину, уважаемый магистр? Как на счёт бараньих потрошков с тушёной капустой и пивом?
– Благодарю вас, Ганна. Но сегодня я ужинаю в «Голодном селезне», – и магистр, наконец, отправился наверх.
– Но даже если вы собираетесь есть в харчевне, плату за ужин я не верну! – крикнула Ганна в сторону удалявшегося постояльца, а потом добавила: – А ещё я таки почистила ваш костюм и постирала сорочку, господин Щековских!
Не получив ответа, она сделала неопределённый жест рукой в его сторону и поспешила спрятать монеты в огромном сундуке, обитом железом. Там, где хранила все свои ценности.
Тем временем магистр поднялся на второй этаж, вошёл в свою комнату и поплотнее прикрыл за собой дверь.
– Ну, вот теперь мы и дома. Располагайся, малыш, – сказал он, извлекая котёнка из складок мантии.
– Какое убожество! Как посмел ты принести меня в этот сарай, презренный раб!
– Как тебе тут? Нравится? Вижу, что да. Только не вздумай мяукать или царапаться в дверь, а то хозяйка выставит на улицу нас обоих.
– Я голоден! Накорми меня, болван!
– Ну-ка тихо! – прошептал Майнстрем. – Я же сказал тебе не подавать голоса, глупыш. Сейчас, погоди… По-моему, где-то тут оставалось немного сливок. Так и есть! Только это, по-моему, не сливки.
Юноша понюхал кувшин и невольно скривился.
– Это определённо не сливки. Уже не сливки. Но, думаю, тебе подойдёт. Угощайся!
Майнстрем поставил на пол небольшую плошку, которую, вероятно, раньше он использовал как подсвечник. Об этом неоднозначно свидетельствовали многочисленные подтёки воска по краям.
– Чтобы я ел из миски на полу?! Ты что не понимаешь, смертный, кто перед тобой?!
– Ну что ты на меня уставился? Не умеешь ещё есть самостоятельно? Ну-ка вот так! – и Майнстрем макнул котёнка мордочкой в прокисшее молоко.
– Да как ты смеешь?! Прекрати немедл…
– Вот так, так! – магистр снова ткнул котёнка в миску.
– Убери свои грязные ру…
– Ну же! Это вкусно! Ты только попробуй! – предпринял очередную попытку Майнстрем.
В конце концов, котёнок распробовал предложенный ужин. Хотя, возможно, он попросту сообразил, что куда безопаснее лакать из блюдца, чем в нём утонуть.
– Вот и молодец, а я пока займусь своими делами, дружок.
Магистр оставил котёнка в покое и оглядел комнатёнку. Мебелировку едва ли можно было назвать шикарной (и даже приличествующей званию магистра). Большую часть пространства занимала кровать, однако такое положение определялось не её размерами, а размером самой комнаты. На кровать по-дружески опиралась небольшая трёхногая тумба. Довершали обстановку хлипкий на вид стул и стол, заваленный книгами, листами пергамента, облезлыми перьями и огарками свечей.
Майнстрем подошёл к столу, переворошил все бумаги, и, видимо, найдя то, что искал, плюхнулся на стул. Стул отозвался противным скрипом.
– Эх, жаль, что я не прихватил последний вариант из университета… – воздохнул Майнстрем, просматривая рукопись. – Но, ничего страшного! Я перечитал его сотню раз и, по-моему, всё запомнил. Как там было?..
Прекрасна ты, как летней ночи дуновенье,
Ты манишь за собой, лишаешь сна.
Ты, словно райской птицы пенье.
Красива, также, как она.
Твой голос – тихой арфы перезвон,
Твоя прельщает милая натура.
Ты слёз моих неслышный стон
............................................
Да. Вот эта самая строчка никак не давалась… Натура… натура… Что бы такое зарифмовать?… Созвучие… Какое же созвучие?..
Котёнок тем временем расположился у его магистра Щековских и подал голос:
– Дура.
– Эй, малыш, ты так громко урчишь! Хочешь помочь мне? – и, не дожидаясь реакции котёнка, Майнстрем подхватил его на руки. – Ну что же, давай попробуем вместе! Натура – фигура – структура – магистратура – акупунктура…
– Дура – это прекрасное созвучие!
– Тебе тоже не нравится? – спросил магистр, поглаживая пушистый комок. – Согласен. Подходящей рифмы нет…
– Есть. Я повторил её дважды, убогий. Это слово «дура»!
– А что если попробовать заменить всю строку? – задумался Майнстрем.
– Лучше замарай всю эту писанину целиком, презренный бездарь!
– Какой ты громкий, малыш. Будешь так шуметь, и хозяйка выгонит нас! Так-с… А может, если переделать весь катерн? Что если?.. – Майнстрем потянулся к чернильнице так стремительно, что не обладай котёнок изрядно острыми когтями, то он едва бы удержался от падения. Майнстрем же, в чью ногу впились крохотные кинжалы, казалось, ничего даже не заметил. Он писал и зачёркивал, зачёркивал и вновь писал… То замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вновь склонялся над пергаментом… Наконец он выпрямился и с явным удовлетворением перечитал написанное.