– Извините. Срочный важный вызов.
– Сколько же вы были в доме бакенщика в том июле? – задала Катя новый вопрос.
– Дня четыре. Или три.
– Рыбачили на Оке?
– Мы плыли на надувной лодке. Рано утром. Заря еще занималась. Или нет… темно было, ночь. – Симура нахмурился. – Отец греб, а я сидел на корме. Держал брезент.
– Брезент? – переспросил Гектор. – Зачем он вам потребовался на рыбалке? Палатку ставить?
– Сеть, наверное, в него завернули и удочки отца. Мы приплыли в замечательное место. Берег и лес густой. Мы рыбачили. Поймали сома, щуку и лещей.
– Вы разбираетесь в рыбе, – заметила Катя. – Я, например, не отличу леща от окуня. Щуку, конечно, знаю… А сомы в Оке тоже водятся?
– Мы поймали в том месте большого сома. Я помню. Это его я вез завернутым в брезент, не удочки.
– Уже на обратном пути в дом деда, когда возвращались с уловом? – ввернул Гектор. Катя отметила: он слушает парня тоже очень внимательно. И крайне серьезно.
– Наверное. У меня в голове все смешалось, – ответил ему спокойно Симура. – Но я отлично помню голубой дом с резными наличниками, скворечник-туалет и… сома в брезенте.
– Рыбалка эта произошла в день убийства? – Катя старалась не упустить важное, основное. Замутненное одиннадцатью годами забвения.
– Наверное.
– То есть? – удивилась Катя. – Да или нет?
– Да. Но меня не было с отцом, когда на него напали, – тихо ответил Симура.
– А где вы находились? – продолжала задавать вопросы Катя.
– Я ушел гулять. И, наверное, заблудился в лесу.
– А коса-литовка? – жестко бросил ему Гектор.
– Я… ничего не знаю про косу.
– А лом? – Катя подыграла мужу: маховик настоящего допроса начал раскручиваться.
– Не помню никакого лома. Я помню лопату. Мотыгу. Под домом лежал инвентарь. От бабки покойной остался, она грядки копала в огороде. Грядки те уже давно заросли травой. А лопата ржавая под домом валялась. Я ее вытащил по просьбе отца.
– Вы печь в доме топили? – поинтересовался Гектор уже иным тоном – нейтральным.
– Топили, когда только приехали. – Симура хмурился все сильнее. Вроде припоминал. Или делал вид?
– Дровами, да? Небось поленница дров имелась у избушки бакенщика? А костерок на берегу во время рыбалки раскладывали? – Гектор словно вел его воспоминания через мглу одиннадцати прошедших лет. – Жидкость для розжига в бутылке с собой привезли или в канистре. В какой таре?
– В маленькой канистре.
– И ты ее плеснул на… что?
– Я облил ею… – Симура внезапно умолк. Он обвел взором сидевших с ним за одним столом. Внезапно он побледнел.
Катя замерла. Ей померещилось: сейчас он им выложит правду. И повинится, ведь раньше он, мальчишка, уже признавался в убийстве, по словам Блистанова. Гектор легко, исподволь косвенными вопросами вынудил его… будто рыбак зацепил сома крючком и подсек…
– Я отца не убивал! – сипло выкрикнул Симура. Он резко вскочил, почти отшвырнул от себя стул.
– Сядь на место, – приказал ему Гектор.
– Я отца не убивал!
– Не ори. На тебя внимание обращают. – Гектор откинулся на спинку стула. Он сейчас внешне – само спокойствие, расслабленность. Но Катя знала мужа: если Симура, невольно выдавший себя или… все же еще не выдавший? Если он попытается покинуть «Дом 43» и броситься наутек, Гектор побег молниеносно пресечет.
– Не взбухай, – негромко попросил Арсений Блистанов приятеля.
И Симура плюхнулся обратно на стул.
– Я поливал из канистры жидкостью для розжига дрова в костре. Мы его запалили на берегу, там, где рыбачили с отцом, – объявил он тихо.
– Отпечатки пальцев твои на канистре остались? – Гектор смотрел на него в упор.
– Я не знаю. Возможно.
– Вы вернулись с рыбалки в дом деда. – Катя вновь забрала инициативу в беседе в свои руки. – И дальнейшие события? Вы ушли…
– Я убежал из дома… Гулять.
Крохотная пауза между двумя фразами – Катя четко услышала ее в его ответе, по спине полз холодок. В тот миг она посчитала: Симура им всем лжет в глаза. Нагло и отчаянно.
– Отец вас даже не покормил ничем? – невозмутимо продолжила она. – С зари вы с ним на рыбалке. Голодные оба. И даже завтрака он вам не приготовил?
Симура молчал.
– А рыбу вы с ним чистили? – не отступала Катя. – Свежая рыба: сом, щука, лещи – ее же надо обрабатывать, пока не протухла.
Нет ответа.
– Рыбу отец вам на завтрак не зажарил? – Катя решила добиться от него реакции.
– Он пил, – пробормотал Симура. – Водку хлестал. Он спиртное купил в Тарусе в супермаркете, вместе с бумагой туалетной. Много разных бутылок. Даже шампанское.
– Отец в родительском доме пьянствовал? – Катя кивнула. – Поэтому вы и убежали?
– Да.
Катя умолкла: среди скользких и уклончивых ответов вроде наконец-то забрезжило смутное подобие логики.
– Я боялся, – добавил Симура.
– Боялись чего-то конкретного? – Катя пыталась размотать логический клубок до конца, но нить ускользала.
– Он меня пугал.
– Пьяный, да? – Катя опять понимающе кивнула. – Отец вас бил в тот день? Поднимал на вас руку?
– Нет.
– Он вам угрожал?
– Нет. Послушайте, ваши вопросы… Они непростые. И недобрые! Они действуют мне на нервы! Я понимаю, куда вы клоните. – Симура вскинул голову: – Я не желаю, чтобы меня выставляли виновным… вы, люди, согласившиеся мне помочь, пусть и по договору. И ты тоже, – бросил он Блистанову. – Я не мишень для ваших наветов.
– Тебя ж сразу подозревали в убийстве отца, – хмыкнул Гектор. – Одного тебя, между прочим, по словам Сени.
– Вы его больше слушайте, – огрызнулся Симура. – В Кукуеве немало людей, желавших зла моему отцу. А все свалили на меня тогда. Я его не убивал!
– Ладно. Ясно. Мы ж на твоей стороне сейчас, Бродяга Кэнсин, – примирительно улыбнулся ему Гектор. – У нас взаимовыгодный договор. И обязательства перед Сеней.
– Касательно наших «недобрых вопросов», вас раздражающих, – мягко заметила Катя, снова подыгрывая мужу. – Мы обязаны их задавать. Надо прояснить шаг за шагом картину очень давних событий. А установление фактов одиннадцать лет спустя крайне затруднено. Вы не убийца для нас, поверьте. Вы – ключевой важный свидетель.
– Меня не было там, когда отца убили! – Симура вновь повысил голос.
– Я верю вам. – Катя подняла открытую ладонь, помня о знаке Фатимы на его кольце. – Вы убежали из дома от нетрезвого отца. Он пил из-за развода с вашей матерью?
– Он… тогда надрался. А раньше он нечасто пил. Мое ранее детство – оно, в общем-то, было счастливым. Отец меня любил и баловал. И мать тоже… Бабка – не очень. Но потом они все забили на меня… Они занялись выяснением своих отношений. И дома наступил мрак. Я даже из школы не хотел возвращаться, когда мать или отец меня забирали на машине.
– Расскажите о дальнейших событиях. Вы заблудились в лесу, гуляя? – продолжила Катя.
– Я бродил… Промок под ливнем, ослабел совсем, наверное, заснул в лесу. Я не помню. Потом как-то вышел на просеку. Меня подобрали.
– Кто?
– Добрые люди, наверное. – Симура криво усмехнулся.
– А затем?
– Меня привезли в Кукуев. Я сидел в пункте полиции.
– Стало известно об убийстве вашего отца. – Катя кивнула. – Кстати, как его звали?
– Геннадий Елисеев. Его труп нашли.
– Вас, ребенка, допрашивали местные полицейские?
– Сначала один. – Симура опустил голову. – Потом другие… дяди и тетя. Повезли меня в больницу. А после еще в одну больницу и оставили там.
– Какая больница? – Сердце Кати сжалось. Она отдавала себе отчет, через что прошел одиннадцатилетний мальчик…
– Психушка, наверное. Не хочу об этом говорить. – Симура нервно затряс головой. – Пожалуйста, не надо.
Можно было дожимать его дальше, беспощадно и настойчиво, ибо того требовала логика допроса… Долбить и долбить его мозг фразами. Ловить на несостыковках, допытываться, уличать… Особо напирая на то, что он тогда признался. Во всем признался! Но Катя сразу отступилась. Она не настаивала. И не собиралась пока касаться темы «признания». Она больше не работала в полиции. И полицейские правила – жесткие, даже порой жестокие – перестали довлеть. Она теперь ощущала свободу выбора и добровольного отказа от уголовно-процессуального протокола. Она сама решала, о чем его спрашивать, а с чем повременить.
Гектор не вмешивался. И Катя испытывала благодарность к мужу за понимание ситуации.
– О дальнейшем расскажите тогда своими словами – если не очень больно, – обратилась она к Симуре по-дружески.
– Учиться первого сентября в Тарусе я не пошел. Они… полицейские меня отвезли в спецприемник… или школу закрытого типа, с решетками на окнах. Я не знаю точно. Я все время ревел. И пытался удрать. Потом явились другие люди. И в их присутствии я встретился с теткой. Она меня оттуда забрала. Наступила уже осень – ноябрь. Я не учился. Меня в одну школу московскую отказались брать. Наверное, справки из психушки до них дошли. Или слухи про меня. А в новом году тетка отыскала частную школу-интернат. Я написал вступительную контрольную по математике. И меня сразу приняли. Спустя годы тетя мне призналась: ей пришлось продать одну из квартир, записанных отцом на мое имя, для оплаты учебы в частной школе. Вторую квартиру она тоже продала. Но я уже к тому времени поступил на бюджет на мехмат, она не потратила на меня ни копейки. Присвоила деньги. В третьей квартире-студии я живу. Она ее сбагрить не успела. Я стал совершеннолетним.
– В Кукуев наведаться придется, – после паузы лаконично объявил Гектор. – Ты готов? Заглянешь кошмару детства в глаза? Не сдрейфишь?
– Видно, без возвращения туда уже не обойтись, – ответил Симура. – Можем даже завтра рвануть. Я готов.
– Плюс-плюс. Тогда завтра вечером встречаемся с тобой в Кукуеве. Не явишься – наш уговор теряет силу и мы с женой выходим из игры. Пилить в ваш богоспасаемый град Кукуев вроде часа полтора, раз он недалеко от Тарусы. – Гектор усмехнулся. – Остальное спланируем уже на месте. Остановиться нам с женой в Тарусе?