– Дело крайне важное. Когда он будет?
– Не раньше понедельника. Могу я узнать ваше имя?
– Как мне с ним увидеться?
Женщина вперила в Гирланда тяжелый взгляд. Она была так же гостеприимна, как колючая проволока на заборе.
– Ваше имя, пожалуйста.
– Том Стас.
– Я передам месье Рознольду, когда он вернется. – Женщина сделала шаг к двери. – Вам лучше позвонить в понедельник.
Спускаясь в лифте на первый этаж, Гирланд задумался. Выйдя из кабины, он достал из бумажника две десятифранковые купюры, подошел к окошку консьержки и постучал.
Толстая пожилая женщина с шалью на плечах распахнула окошко и принялась рассматривать его безразличным взглядом, свойственным большинству парижских консьержек.
– Простите, – начал Гирланд и очаровательно улыбнулся. – Мне, право, неловко беспокоить вас, мадам. Я срочно должен повидать месье Рознольда.
– Четвертый этаж, – буркнула она и приготовилась захлопнуть окошко.
– Вы не могли бы помочь мне…
Гирланд положил две десятифранковые бумажки на полочку у окна, но не убрал с них руки.
Женщина поглядела на деньги, потом на Гирланда и явно подобрела.
– Я понимаю, что вы заняты, – продолжал Гирланд, – и готов заплатить за ваше время. – Он чуть придвинул к ней деньги и убрал руку. – Я уже был на четвертом этаже. Мне сказали, что мистера Рознольда нет. А у меня к нему срочное дело. Вы, случайно, не знаете, где он?
– Вы не спрашивали его секретаршу, месье? – поинтересовалась консьержка, поедая глазами банкноты.
– Спрашивал, но она уклонилась от ответа. Видите ли, мадам, месье Рознольд должен мне довольно крупную сумму. Если я быстро не найду его и не заставлю платить, быть беде. – Гирланд сверкнул мальчишеской улыбкой. – Но вы, наверное, не сумеете помочь…
Он протянул руку, но консьержка оказалась проворнее: схватила деньги и зажала их в кулаке.
– Я знаю, где он, – сказала она, понизив голос. – Вчера его секретарша получила от него письмо. Отель «Альпенхоф», Гармиш… Уезжая, он заявил мне, что вернется через месяц.
– А когда он уехал?
– В прошлый понедельник.
– Спасибо, мадам.
– Надеюсь, вы получите свои деньги, месье, – пробормотала консьержка. – Он не джентльмен. – Ее полное старческое лицо скривилось в гримасе. – Скупердяй!
Гирланд снова поблагодарил ее и вышел на людную улицу. На часах было 16:20. Можно успеть наведаться в бар Сэмми и поговорить с Джеком Доджем.
Бар Сэмми на улице Берри оказался заурядным, тускло освещенным заведением, подобным множеству других, выросших, как мухоморы, на излюбленных туристских маршрутах. Гирланд толкнул дверь и оказался в длинном узком помещении: стойка с табуретами, справа столики. Посетителей в этот час не было. В бармене Гирланд с первого взгляда узнал Джека Доджа.
Этот широкоплечий блондин могучего телосложения, с распутным взглядом близко посаженных глаз напоминал жеребца; чувственный кусок мяса и мускулов, мозгов настолько же мало, насколько ненормально велика его сексуальность.
Бармен поднял голову, отложил салфетку, которой он протирал бокалы, и одарил Гирланда самодовольной глупой улыбкой:
– Да, сэр? Что угодно?
Гирланд взгромоздился на табурет:
– Виски с имбирным пивом.
– Да, сэр… Прекрасно освежает.
– Как раз то, что мне нужно. Выпей со мной.
– Не откажусь. – Совершая множество ненужных движений, блондин приготовил два коктейля. – Сегодня первый раз.
Они выпили, и Гирланд как бы ненароком спросил:
– Ты – Джек Додж?
Бармен поднял светлую бровь:
– Верно. Но, по-моему, мы прежде не встречались. У меня хорошая память на лица.
– Приятно слышать. Я хочу, чтобы ты вспомнил девушку.
– Здесь куча девок. Всех не упомнишь.
– Понятно. Ладно, забудем пока о девушке… Все еще работаешь на Пьера Рознольда?
Если бы Гирланд перегнулся через стойку и ударил Доджа в лоб, и то не было бы большего эффекта.
Додж попятился. Его близко посаженные глаза широко раскрылись, лицо побелело. Секунду он стоял неподвижно, затем взял себя в руки и с подозрением посмотрел на Гирланда.
– Не знаю такого, – произнес он. – Простите, у меня дела.
– Не валяй дурака, – процедил Гирланд. – У тебя нет выхода. Мне известно, чем ты занимаешься, но это еще не значит, что у тебя будут неприятности. Хочешь получить сотню?
– Я сказал вам, сэр, у меня дела. – Додж начал отходить от стойки.
– Если не хочешь денег, я позову инспектора Дюпюи. Выбирай.
– Но кто вы такой?
– Считай, что я твой приятель, – сказал Гирланд и, улыбаясь, вытащил из кармана бумажник. – Сотня твоя, парень, а взамен – немного информации, которая далеко не уйдет. Не смотри так сердито. Ты мне не нужен. Я хочу найти девушку, с которой вы красовались перед камерой Рознольда.
Додж взглянул на деньги, облизал полные губы, выпил и снова посмотрел на деньги:
– Вы… Это все мне?
– Да. А мне – информация.
Додж поколебался, но сила денег была слишком велика. Он осушил стакан и налил себе еще.
– Что вы хотите знать?
– У меня есть фильм, «Сувенир из Парижа». Там участвуешь ты, скрывая лицо, и одна темноволосая девушка. Были сняты еще три фильма, приблизительно в одно время. Что-нибудь припоминаешь?
Додж снова посмотрел на деньги:
– Это действительно мне?
Гирланд положил на стойку пять десятидолларовых бумажек:
– Остальное получишь потом.
Додж схватил деньги и затолкал их в карман брюк.
– Строго между нами… Рознольд позвал меня на какую-то особую работу. Ну я, конечно, согласился: все-таки бизнес и удовольствие… Я работаю на Рознольда раза два или три в неделю… Это дело было в прошлом месяце. Вошел я в студию, а там эта крошка. Никогда ее раньше не видел. Новенькая. – Он замолчал; воспоминания, видимо, были приятными, потому что его лицо расплылось в похабной улыбке. – Очень хороша… Любитель, сами понимаете, но очень хороша.
– Знаешь ее имя?
Додж покачал головой:
– Нет. Рознольд звал ее Вишенкой. Мне кажется, она ему нравилась. Рознольд платит пятьдесят долларов за фильм. – Снова ухмылка. – Одно удовольствие!
– И он снимал, несмотря на то что она ему нравилась?
– Ну и что! Я работаю с женами, а мужья снимают. Это же бизнес. Кроме того, думаю, девушка была под кайфом.
– Что?
– Наркотики, ясно? Она была темпераментней кошки и горяча, как печка.
– Думаешь, принимала ЛСД?
– Уверен.
Гирланд поморщился:
– О чем они говорили? Ты что-нибудь слышал?
– Ну… я должен отдыхать между съемками. – Постоянная похабная ухмылка раздражала Гирланда. – Пока я восстанавливал силы, Рознольд и девица болтали. Они собирались сразу после съемок вместе отправиться в Гармиш.
– Что тебе известно о Рознольде?
Додж пожал плечами:
– Когда он не снимает порнофильмы и не фотографирует светских львов, то занят делами организации под названием «Нет войне». Он и меня пытался втянуть, но к таким затеям я равнодушен. Как, черт побери, можно остановить войну?.. Но он получает за это хорошие деньги. Каждый вступивший сосунок платит десять франков, и все идет в карман Рознольду.
Дверь отворилась, и в бар с шумом ворвались четыре американских туриста, увешанные камерами.
– Я вижу, тебе некогда, – сказал Гирланд и сунул Доджу остальные десятидолларовые купюры. – Забудь, что видел меня.
Он вышел на улицу. Похоже, следующая остановка – Гармиш. Но сперва надо кое-что уточнить.
Гирланд зашагал к американскому посольству.
Глава четвертая
С потными руками и колотящимся сердцем Генри Шерман вручил свой паспорт затянутому в синюю форму чиновнику. Тот взглянул на фотографию, затем на Шермана, сделал отметку в паспорте и вернул его, коротко кивнув: «Мерси, месье».
Шерман прошел через барьер, остановился у щита объявлений и выяснил, что ему надо пройти к стойке номер 10. Взглянул на часы – до отлета двадцать пять минут. Он покрутился у киоска, купил «Нью-Йорк таймс», а когда двинулся дальше, раздался хрип динамиков:
– Рейс АФ-025 на Нью-Йорк откладывается на час. Просим пассажиров пройти в зал ожидания. Ждите объявлений.
Шерман вздрогнул. Это опасно. Чем дольше он торчит в аэропорту, тем больше вероятность, что его узнают.
– Неприятно, не правда ли? Особенно для вас, – прозвучал чей-то тихий голос.
Шерман резко повернулся и оцепенел, увидев невысокого плотного мужчину, неслышно подошедшего сзади.
У него были заплывшие глаза, толстый крючковатый нос и загорелая кожа человека, много путешествующего под открытым небом. Темный английский твидовый костюм безупречного покроя дополняла элегантная черная шляпа с загнутыми полями. Через руку был небрежно перекинут легкий кашемировый плащ. В галстуке сверкал крупный бриллиант, еще один бриллиант, утопленный в тяжелой золотой оправе кольца, сиял на коротком толстом пальце. Рубашка, носовой платок, высовывающийся из нагрудного кармана, ботинки из кожи ящерицы – все было безукоризненно.
Перед Шерманом стоял Герман Радниц, один из самых богатых и могущественных людей на свете, чьи сети оплели весь финансовый мир; смертоносный паук, сидящий в центре своей паутины и повелевающий банкирами, политиками и королями с легкостью шахматиста, передвигающего пешку.
Меньше всего Шерману хотелось встретиться здесь с Радницем, человеком слишком проницательным, чтобы поддаться на уловку.
– Нас не должны видеть вместе, – торопливо сказал Шерман. – Это слишком опасно.
– Но мы поговорим, – произнес Радниц гортанным голосом. – Дверь помещения «А». – Он показал. – Идите вперед.
– Я сейчас…
– У вас нет выбора, – отчеканил Радниц, он помолчал, его глаза, впившиеся в лицо Шермана, превратились в лужицы ледяной воды. – Или вы воображаете, что есть?
Угроза была недвусмысленной. Шерман только кивнул и, тяжело дыша, медленно побрел вперед. Он дошел до двери, помеченной буквой «А», и попал в роскошно обставленную комнату, зарезервированную для ВИП-персон.