Старая шутка и новый коронавирус
– Хаим! Иди скорее помой шею!
– А зачем?
– К нам гости придут.
– А если они не придут, я как дурак с чистой шеей ходить буду?!
Штат Нью-Мексико. Маленький городок на тридцать тысяч населения, затерянный в пустыне у подножия гор, с другой стороны переходящих в Техас. Нью-Мексико – это такая американская Колыма, только там не холодно, а жарко.
Маленький госпиталь, тридцать коек, десятикоечный блок интенсивной терапии плюс родилка, психушка и реабилитация. До большого города (сто тысяч населения, два госпиталя с нейрохирургией, операциями на сердце и прочей цивилизацией) полтора часа езды через ракетный полигон со скоростью 130 км/час.
Начало апреля. Ждем COVID через неделю-две, если его не загрызут койоты по дороге.
Городок вымер. Наша губернаторша, дай Бог ей здоровья, очень заблаговременно закрыла школы и кабаки и разогнала всех по домам. Исчез поток туристов, следовавший из большого аэропорта в ближнем Техасе через нас в вертеп в новомексиканских горах с казино, ипподромом, кабаками и лыжной зоной. Вечером после работы я бью мячик об стенку один на всех восьми городских кортах.
Госпиталь являет собой картину Айвазовского «Море перед бурей».
Закрыты лишние входы-выходы, у оставшихся стоят медсестры с термометрами наперевес и меряют температуру у всех входящих. Родственников больных внутрь не пускают, и они бегают вокруг и липнут к окнам палат, благо больница одноэтажная.
И сам госпиталь, и приемное отделение полупусты. Отменены плановые операции. Люди с невротическими болями в груди и других частях тела почуяли, что от больницы надо держаться подальше, и исчезли как не было. Даже наши привычные алкоголики и наркоманы с передозами и белыми горячками рассосались куда-то. Видно, не до того стало. Кроме того, похоже, мы сгоряча нашим карантином перешибли хребет сезонному гриппу. Мелочь, а приятно.
Через блок интенсивной терапии прогоняют табунки медсестер из клиник и амбулаторий, которым там делать сейчас особенно нечего (все перешли на телемедицину), а у нас они будут ой как нужны, и восстанавливать свои больничные навыки им надо прямо сейчас.
Подтягиваются единичные семейные врачи освежать свое знание больничной системы. Когда нас захлестнет, они будут вести пациентов не на вентиляторах. В кулуарах обсуждается мобилизация всех врачей, но до этого, похоже, не дойдет.
В ординаторской складированы ящики с защитными костюмами, халатами и масками.
Инженеры устанавливают системы пониженного давления в палатах реабилитационного этажа, который переделали в изолятор.
Начмед ночами сидит в интернете и из селевого потока информации пытается выловить руководства и советы для создания протоколов лечения у нас. Утром он раздает нам (сидевшим в том же интернете) кипы распечаток ночной добычи, и мы проводим часы в обсуждении, как жить дальше. На следующую ночь руководства и советы меняются на сто восемьдесят градусов, и процесс распечатки и обсуждения начинается с начала.
В общем, все-все заняты лихорадочными приготовлениями, но теплится надежда, что, может быть, удастся походить, как дуракам, с чистой шеей.
Старинный рецепт
Если больного коронавирусной инфекцией погрузить с головой в раствор… гидрохлороквина, ивермектина, мелатонина, интерферона, къебенимицина и толченого чеснока, взятых в равных пропорциях, и подержать его там какое-то разумное время, скажем, минут сорок… то ни один вирус живым не уйдет.
Гараж во время чумы
По часовой стрелке:
зимнее спортивное оборудование, из-за прерванного сезона так и не доиспользованное, но брошенное как было под разными углами: лыжи беговые, лыжи горные простые, лыжи горные с хитрыми креплениями для хождения вверх по склону, приблудная доска, снегоступы…
Еда: лук и яблоки, продезинфицированные и оставленные на просушку…
Посылки, пришедшие по почте и оставленные на выдержку здесь…
Имущество спортивное летнее: велосипеды, включая детский, из которого дочь уже выросла, а мы так и не удосужились пристроить в хорошие руки… каяк надувной сдутый и каяк пластиковый с веслами и сиденьями, висящими на велосипедах… Доступ к озерам пока закрыт, но когда-нибудь… Насосы для всего…
Коробка летающих тарелок для стрельбы по летающим тарелкам…
Опять еда… ящики консервированных бобов…
Стеллаж со спальниками, матрацами и палатками. Никто никуда уже не летит, но вот в лес… если удастся пробраться через баррикаду из лыж.
Имущество рыболовное: удочки вперемежку с лыжными палками, сумки с блеснами и крючками, садок…
Ящик вина на пятнадцать бутылок… предыдущие два мы уже выпили с начала карантина… бобы в банках…
Имущество путешественное… когда еще оно нам понадобится… чемоданы, саквояжи и сумки на колесиках…
Лампа ультрафиолетовая, предназначенная для убийства вирусов…
Еда в морозильнике, о необходимости которого давно предупреждали большевики, но купить мы собрались только с приходом вируса… Включая осьминога в натуральную величину из мексиканского супермаркета…
Шкафчик с горными ботинками и резиновыми сапогами…
Полки с туалетной бумагой и бумажными полотенцами, а также одноразовыми туалетами для кота…
Еда опять какая-то… бобы, наверно… Врешь, нас голыми руками не возьмешь…
Автомобиль. И как он сюда попал?!
Гром победы
Были, были у меня в жизни свершения. Свершения с большой буквы.
Вот, например, как-то я собственноручно поменял внутренности сливного бачка унитаза, благодаря чему заметно приблизился к эталону Настоящего Мужчины в глазах моей жены.
Были успехи и в профессиональной области, хотя, конечно, не столь драматичные, как починка бачка.
Вот намедни лежал у меня пациент с КОВИДом. Нестарый такой мужик, с ожирением и плохо леченным диабетом. Просто иллюстрация к факторам риска для плохих исходов КОВИДа. Всю жизнь он прослужил где-то в среднем звене американской армии, и после первого же раунда общения с ним я живо вспомнил хрестоматийного прапорщика из советских анекдотов. Да, того самого, который «А зачем думать? Трясти надо!»
В первый день, когда его привезли, дали сорок литров кислорода в минуту, ему сразу резко полегчало, и он решил, что отделается от нас через день-другой. На второй день это были те же сорок литров кислорода, с которыми (и даже с двадцатью литрами) никто никуда из больницы не уходит, и настроение у него резко ухудшилось. Уже после моего обхода, в самом конце дня, он рассказал медсестрам, что жить больше не хочет, что он круглый сирота и дома у него есть дробовик для последних расчетов с жизнью. Конечно, привязанный мониторами и кислородными трубками к кровати, с поминутно заглядывающими медсестрами, он ничего глупого сделать себе не мог, но все это мне сильно не понравилось.
На следующее утро я зашел в палату и обнаружил его в том же дурном расположении духа, с идеями безысходности и конца всему. Психиатры все еще налаживали свою телесистему для дистанционного консультирования. И тут я понял, что мне надо сменить маску.
Маску, точнее маски, я ношу на службу уже очень давно, вне всякой связи с инфекциями и эпидемиями, еще с тех незапамятных времен, когда посетители туберкулезной больницы № 6 в одном из пригородов Баку полностью игнорировали мой белый халат и стетоскоп и обращались не иначе как: «Мальчик, как пройти…»
И действительно, не могу же я идти лечить пациентов таким, каков я есть, со всей патологической нерешительностью, сомнениями в собственных знаниях и в достижениях науки, невыспавшийся и с ужасно противным кусочком мяса, застрявшим между коренными зубами в правом верхнем углу рта!
Поэтому на входе в больницу надевается маска. Обычно стандартная, называющаяся Доктор Раскин, Великий и Ужасный. Эта маска основана на моих собственных чертах, только слегка шаржированных и подогнанных по фигуре.
Доктор Раскин сдержан, уверен в себе и профессионален во всех своих проявлениях (аллилуйя!) Невербальные проявления сочувствия (с вербальными проявлениями эмоций у него врожденная напряженка) и юмор (extra dry) используются в точных дозах в стратегических пунктах; демонстрируется готовность обсудить с пациентом и родственниками план лечения и альтернативы, но никакого самоуправства допущено не будет. И самое главное – Доктор Раскин знает в мельчайших технологических деталях, что, когда и как именно должно будет сделано для больного, и позаботится, чтобы это было таки сделано не больно-то расторопной госпитальной машиной в разумные сроки (без каких либо гарантий результата, ес-с-но).
Но сейчас требуется другая маска. Маска Гусарского Полковника (Гафт; слуга царю, отец солдатам). Каждой маске полагается свой голос, и, слава богу, в отличие от волка из известной сказки, для смены голоса мне не приходится прибегать к услугам кузнеца.
В голосе Полковника особенно хорошо слышен русско-израильский акцент и есть много лязгающих интонаций.
Я посмотрел на пациента сверху вниз, сверху вниз – с высоты своего гусарско-полковничьего роста, всех 165 сантиметров, и спросил:
– Так до какого воинского звания ты дошел?
Он несколько ошалел от такого неожиданного виража, но ответил:
– Noncommissioned officer.
Ну да, прапор по-нашему.
Я ему сказал:
– Ты знаешь, мой чин – капитан. Капитан Армии обороны Израиля в отставке (что на самом деле чистая правда). Я собираюсь злоупотребить моим превосходством в чине (по-английски это звучит так: I gonna pull rank on you). С этого момента ты будешь делать то, что я приказываю, и то, что велят тебе делать медсестры. Ты будешь менять позицию в постели часто и будешь лежать на брюхе столько, сколько выдержишь. Ты будешь есть что дают и пить таблетки. И, что особенно важно, ты выбросишь всю дурь из головы. Это твоя часть работы, остальное мы для тебя сделаем. Team effort! (Работаем командой!) Understood?! (Понял?!)
Пациент сделал попытку распрямить спину (трудно распрямить спину, лежа в больничной койке), втянуть живот (полная неудача) и развернуть носки на ширину ружейного приклада. Слабым голосом он рявкнул:
– Ye-s-s-s, sir!
Я разрешил ему лежать по стойке вольно и ушел.
Верьте или нет, но с этого момента его потребность в дополнительном кислороде пошла резко вниз, и еще через три дня я выписал его домой всего на двух литрах кислорода. Психиатры отпустили его легко, после моей ударной психотерапии им там делать стало нечего.
Из-за вечной спешки мне не удалось выслушать рассказ о том, как когда-то он участвовал в совместных с израильтянами проектах по противоракетной обороне. Ну поди знай…
Никакого научного, или хотя бы рационального объяснения такому чудесному воскрешению мне придумать не удалось. Весьма стройная теория о произошедшей перерегуляции легочного кровообращения под воздействием неизвестно чего была придумана мною, рассказана Жене Пинелису и с позором им отвергнута. Если у кого есть идеи, срочно сообщите.
Искренне ваш,