Чикаго, 2003
Город Чикаго, штат Иллинойс. «Грузите меня в “роллс-ройс”, везите меня в Иллинойс» (А. Щербаков). Впрочем, можно и без «роллс-ройса».
Бульвар Голды Меир, угол Калифорнии-стрит. Слева направо: ирландский паб, пакистанский ресторан, магазин русской книги. Дальше следует большая вывеска «Лучшие мозги!», под которой скрывается, однако, не русский ресторан, а студия по изучению английского, математики и абакуса. На другой стороне, напротив, грузинский магазинчик, где Илья Рабинович продает квас, хинкали и маринованные джонджоли, и прямо за ним – непонятное заведение под вывеской «Итальянский экспресс. Спасибо Аллаху».
Это не Чикаго, а Вавилон какой-то. Осталось сесть на берегу реки и запеть…
Приехав в Чикаго, надо идти слушать джаз или блюз. Один раз я, правда, попал впросак и сжег свой драгоценный вечер в расположенном в фешенебельном центре города Доме блюза, где под невыразительные стейки происходит вялая реанимация номеров из джазовой аллеи почетного захоронения.
Но зато в остальные приезды я ходил уже туда, куда ходят чикагские аборигены – те из них, кто любит и понимает джаз. А ходят они в клуб «Грин Милл», куда хаживал в свое время сам Аль Капоне и где тщательно поддерживается плюшево-бронзовый декор тех легендарных времен, а также допускается только обжигающий, пульсирующий, концентрированный до стадии абсолютного спирта джаз в его всяческих современных ипостасях.
В район, где расположен «Грин Милл», во времена Аль Капоне можно было ходить только в сопровождении Филиппа Марлоу или по крайней мере с парой смит-вессонов в подплечных кобурах, но с тех пор народ измельчал, и теперь уже вполне безопасно запарковать машину в одном из ближайших переулков и пройти ножками пять-семь минут до хвоста очереди, клубящейся у входа в этот вертеп.
На воротах стоит белый мужик, который мог бы сыграть без всяких усилий гримера сподвижника Бармалея. Бритый череп, усы, вызывающие в памяти строку о том, как «Климу Ворошилову письмо я написал…». Черная кожаная жилетка на голое, заботливо оттатуированное тело, расписные джинсы, ниспадающие книзу с уровня двух дюймов ниже волосатого пупка, и многочисленные кольца в обоих ушах и на всех десяти пальцах.
Понятно, что внутри никаких свободных мест нет, но происходит некий почти незримый, но постоянный обмен материей (публикой) между недрами клуба и окружающей средой, и в результате рано или поздно вы все-таки попадаете внутрь, оставив двадцатку в зубах окольцованного цербера на входе. Вы минуете смешную, на два с половиной пальто, вешалку справа, протискиваетесь мимо облепленного в три ряда бара слева, и дальше уже вам следует проникнуть посредством диффузии сквозь сплоченные шеренги стоящих в проходах слушателей куда-нибудь поближе к сцене, где вы сможете (без всяких гарантий) вздохнуть время от времени полной грудью, а если повезет, вам может достаться сантиметров двадцать пять погонных плюшевого диванчика сбоку. Но никакая толчея не помешает бритоголовой официантке в черной кожаной мини добраться до вас, принять заказ на бокал горячительного и даже принести его вам в умопомрачительно короткое время.
И если каким-то частицам материи позволяется вырваться из этого жаркого и громыхающего ада на заснеженную улицу, то каждый джоуль энергии остается внутри и плодит себе подобных. Термоядерная реакция запущена музыкантами, соорудившими из смеси музыки африканской, кубинской и бразильской поистине дьявольское варево, но и публика вносит посильный вклад.
Бо́льшая часть посетителей – это средневозрастное и среднеклассовое профессорско-университетско-богемное рванье обоего пола и всех цветов кожи, в джинсах, свитерах и кожанках, в крови которых джаз вступает в гремучую смесь с пивом Самуэля Адамса, мартини и каннабиноидами, но есть и совсем юные мальчики и девочки, которым следовало бы быть в это время дня на техно-, рэп-, танцплощадках, а они вот здесь…
А бывают и персонажи совсем удивительные.
Дважды (с интервалом в год-другой) я обращал внимание на высокого породистого мужика лет под сорок с аккуратной стрижкой и в дорогом костюме. Если вы смотрите американские сериалы на ТВ, то это типаж успешного адвоката или молодого вице-президента дружественной к окружающей среде фирмы, причем типаж шибко положительный.
Он, по-видимому, приходил очень загодя и оба раза сидел на том же месте – недалеко от сцены на небольшом возвышении, со стаканом чего-то крепкого на столике перед собой. Оба раза в небольшом перерыве уже ближе к концу второго отделения он протискивался на сцену, обменивался полуобъятиями и похлопыванием по спине с музыкантами, сменял ударника и в последующие двадцать минут выдавал совершенно феерическую работу на барабанах и тарелках. Я так и не узнал, профессиональный ли он барабанщик или действительно бизнесмен, игравший в джазе в студенческие годы и до сих пор поддерживающий форму, а также связи с музыкальной мафией.
Там же как-то раз я стоял в очереди на зимней улице недалеко от компании, которую сразу окрестил про себя «колумбийцами». Это были плотные невысокие ребята околотридцатилетнего возраста с улыбчивыми смуглыми лицами и маслиновыми глазами, человека четыре, все как один в мягких шляпах и в мягких длинных расстегнутых пальто, из-под которых виднелись белые шелковые кашне, серые двубортные костюмы с острыми лацканами и белые же рубашки с негромкими галстуками. Блеску их лаковых штиблет позавидовала бы рота почетного караула. С ними были такие же невысокие, плотные, смешливые брюнетки на каблуках, в маленьких мехах и неумеренных драгоценностях.
Попав внутрь, «колумбийцы» живо добыли себе столик с диванчиком, куда складировали своих женщин и пальто, а сами стояли вокруг с бокалами в руках, подтанцовывая, но не расставшись со шляпами и кашне.
Я все ждал, что вот-вот придут их брать, раздадутся крики «ФБР! Ни с места!», и из-под пиджаков появятся автоматы Томпсона с дисковыми магазинами или, на худой конец, парабеллумы, и даже приглядел себе пространство между диванчиками, куда падать в случае чего, но эта часть представления так и не состоялась…
Заповедник
К зубному врачу когда-то я ездил в Филадельфию, в ее северные русские кварталы.
Дорога занимает целых сорок минут, тамошний офис лишен изыска своих принстонских собратьев, но лечат там прилично и вдвое дешевле.
И вдобавок для меня каждая такая поездка превращается в культурно-этнографическую экспедицию.
В приемной стоматолога лежит журнал «Здоровье» в его русско-американской инкарнации, где глянцевую обложку украшают раздетые до бикини хорошие актрисы, а внутри содержатся статьи о лечении болезней щитовидной железы грецкими орехами, о похудании за месяц на шестьдесят кило, а также статья для девушек, где их учат отличать мужиков, прошедших спецподготовку по современным методам соблазнения, от мужиков, такой подготовки не имеющих.
Неотъемлемой частью экскурсии является поход в русский гастроном за гречкой, квашеной капустой и осетриной горячего копчения. Правда, в отличие от магазинов на Брайтоне, где любовно сохраняется ностальгическая атмосфера хамства периода застоя, в Филадельфии работают хорошо говорящие на обоих языках и вполне вежливые девочки.
Но зато где еще можно найти в радиусе протянутой руки баночку барсучьего жира, флакон репейного масла и уж совсем маленький, на два глотка, флакончик «Тройного одеколона»?
Правда, судя по цвету, производители этого одеколона перепутали его с «Шипром», но это могут заметить только старые зануды вроде меня.
Город Джексон
Касвиль-роуд, 316 – это адрес православного Свято-Владимирского кладбища в городе Джексон, расположенном в сельской местности штата Нью-Джерси в часе с небольшим езды от Нью-Йорка.
Городок состоит из одной центральной улицы, одного торгового центра и многих частных домов, стоящих на довольно больших участках в переплетении дорог. На одной из этих дорог, узкой и извилистой, путешественнику после поворота открываются кладбище и белая небольшая церковь, стоящая на пригорке. Я обнаружил ее уже довольно давно, но собрался побродить там только прошлой зимой, через несколько дней после сильного снегопада. Небо было плотно закрыто тучами цвета маренго, и моросил противный холодный дождик…
Хоронить на этом кладбище начали в конце 30-x годов прошлого века, хотя православная община существовала там уже с 1890-х. Церковь – храм Рождества Пресвятой Богородицы – была построена в сороковых годах и реконструирована в шестидесятых.
Там лежат белоэмигранты, в большинстве своем казаки, их дети и уже, наверно, и внуки. До 2005 года покоился там и прах генерала А. И. Деникина, перенесенный по решению белоказачьей общины США на это православное кладбище в Нью-Джерси с кладбища Детройта. В 2005-м с согласия дочери И. А. Деникина его прах был перевезен Россию и захоронен на кладбище Донского монастыря.
В глубине кладбища стоит монумент казакам, а между ним и церковью – памятник солдату, погибшему при высадке американского корпуса в Нормандии в 1944 году – по-видимому, сыну одного из эмигрантов.
Возле многих могил лежат цветы, и потомками, бережно сохраняющими русский язык, воткнуты в землю маленькие звездно-полосатые флажки – как и на всех остальных кладбищах в этой стране.
Я ходил под мерзким холодным дождиком вдоль ровных рядов памятников, и какой-то странный поток ассоциаций формировался в голове – из книг и фильмов моего детства и юности.
Каппелевцы… «Красиво идут!..»
Вот товарищ Сухов с чайником по пустыне…
Адъютант его превосходительства…
«И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной…»
Молодой Никита Михалков идет по шпалам и грызет яблоко…
Потом следует, как в театре, поворот сцены, и с интервалом в несколько секунд белое солнце пустыни заволакивается серыми нью-джерсийскими облаками, и я иду мимо могил, где лежат каппелевцы, только что маршировавшие в черных мундирах на экране и срезанные Анкиным пулеметом, и господа юнкера, и капитан Мышлаевский…