я одинокими нравственно, обе склонны были к экзальтации, но графиня Головина, как натура более мягкая, подчинилась нравственному руководительству г-жи де-Тарант и восприняла от нее уже сложившееся миросозерцание, которого она не могла себе выработать сама, благодаря своему беспочвенному, экзотическому, хотя и широкому образованию[13].
Дружба Головиной с де-Тарант была торжеством для иезуитов. Де-Тарант поселилась у своей подруги, и дом Головиной сделался центром католической пропаганды в высшем петербургском обществе. Таким образом, простодушная Головина, сама не зная того, сделалась в руках иезуитов общественной силой для совращения русских женщин высшего общества в католичество. Помимо целей религиозных и политических, иезуиты добывали себе тем и материальные средства, путем пожертвований и приношений на религиозные и благотворительные цели, а Головины имели 100 000 р. годового дохода. Трудно определить время совращения Головиной: сама она ни словом не упоминает даже о переходе своем в латинство, так как иезуиты требовали, чтобы прозелитки наши сохраняли в тайне свое отступничество. Вероятно, что Головина приняла католичество в 1800 году, в одно время с некоторыми другими представительницами высшего общества, когда впервые деятельность иезуитов в России принесла свои плоды. Влияние де-Тарант в доме Головиной сделалась так велико, что по отзыву самих иезуитов, дочери Головиной относились к ней так же, как и к матери (partageaient leur tendre dévouement entre leur mère et cet hòte illustre)[14]. Мужья, в большинстве случаев зараженные «вольтерьянством», обыкновенно смотрели на религиозную горячку своих жен с насмешливым равнодушием, не замечая, что их дети также становились чужды своему отечеству. Таким образом, много русских аристократических семейств сами себя вычеркнули из списка русских подданных. Замечательно, что со времени обращения своего в католицизм графиня Головина не говорит вовсе о своем брате, кн. Федоре Ник. Голицыне, который в оставшихся после него Записках» платит сестре тою же монетою, вовсе не упоминая о ней, тогда как по нравственным своим качествам и образованию он, наравне с сестрою, является достойным воспитанником и наследником Шувалова. Не является ли это обстоятельство симптомом охлаждения Голицына и Головиной друг к другу после принятия Головиной католицизма, так как кн. Федор Николаевич, по духу и миросозерцанию своему, был вполне русским человеком? Позволяем себе эту догадку: до такой степени поразительно это обоюдное умолчание, в особенности со стороны Головиной, которая зато охотно вдается в совершенно лишние подробности, говоря об эмигрантах и патерах.
Когда во Франции железная рука первого консула начала водворять порядок, г-жа де-Тарант уехала во Францию повидаться с родными. За нею туда же отправились и Головины, так как, с восшествием на престол императора Александра, им было неудобно оставаться при дворе, вследствие прежних недоразумений; притом здоровье княгини П. И. Голицыной требовало лечения за границей. Два года пробыла Головина в Париже, и здесь она окончательно порвала духовные свои связи с родиной, но зато вошла в единение с Сен-Жерменским предместьем. С началом наполеоновских войн, Головина должна была возвратиться в Россию, но ее сопровождала ее неразлучная подруга, де-Тарант. Замечательно, что, живя вдали от двора и отечества, Головина продолжала думать и горевать об императрице Елисавете, сознавая искренность своей привязанности к ней и надеясь когда либо очистить себя в ее глазах. Когда она успела достигнуть этой цели по возвращении в Петербург, велика была ее радость. Годы отчуждения сделали, однако свое дело: прежние отношения и прежнее доверие уже не могли возвратиться; притом императрица Елисавета должна была быть к ней сдержанной, так как деятельность иезуитов в России уже обратила на себя внимание правительства, а графиня Головина всем была известна, как ревностная их покровительница. В 1814 году Головину постиг ужасный удар: она лишилась г-жи де-Тарант; можно было сказать, что она умерла от радости: смерть застигла ее в то время, когда получена была в Петербурге весть о низложении Наполеона и реставрации Бурбонов. Тело де-Тарант Головины отправили во Францию к ее родным.
Дальнейшая жизнь графини В. Н. Головиной была уже для нее медленным угасанием. Жила она с мужем по преимуществу в Петербурге. Дочери ее получили фрейлинский шифр, а граф Н. Н. Головин занимал высокое положение члена государственного совета, имел звание обер-шенка и с 1817 года был председателем комиссии по построению Исаакиевского собора. 9 апреля 1816 года, графиня Головина, как бы в забвение старых обид, пожалована была в кавалерственные дамы ордена св. Екатерины. Дочери Головиной, воспитанные в католицизме, также вышли замуж за католиков: графиня Прасковья Николаевна за графа Максимилиана Фредро, а графиня Елисавета Николаевна за графа Льва Потоцкого. О последнем периоде жизни Головиной сведений почти вовсе не сохранилось, за исключением отрывочных замечаний, случайно встречающихся на пути исследователя, неизвестен в точности даже год ее смерти: Карабанов относит ее к 1821 году[15], историк рода Голицыных — к 1824 году[16], а граф Андрей Ростопчин — к 1819 г., свидетельствуя, что графиня Варвара Николаевна скончалась во Франции, в Монпелье, за год до смерти мужа, графа Н. Н. Головина, умершего в 1820 году[17]. Мы принимаем последнее известие, как самое вероятное.
Огромное состояние Головиных постигла печальная участь. Граф Н. Н. Головин вел вообще рассеянную, открытую жизнь, а графиня Варвара Николаевна немало, конечно, помогала иезуитам и всякого рода эмигрантам, хотя и умалчивает об этом по скромности. Виже-Лебрен рассказывает в своих записках, что в царствование императора Павла, когда она была в Петербурге и посещала Головиных, граф Н. Н. Головин занимал иногда крупные суммы у своего управляющего, на вид простого мужика, для расплаты с долгами; разумеется, что и управляющий пользовался за это большими выгодами, чем одной высокой честью, как наивно думала графиня, отобедать со своим принципалом[18]. Это было как раз в то время, когда князь А. И. Вяземский писал, что у графа Н. Н. Головина 100 000 тысяч руб. в год дохода[19]. Разумеется, что с течением времени дела Головиных запутывались еще более, долги возрастали. Поэтому, по кончине отца в 1821 году, графиня Фредро и графиня Потоцкая исходатайствовали себе, для ликвидации дел по наследству, необычайное право — разыграть все недвижимые имения графа Н. Н. Головина, в том числе известное село Воротынец Нижегородской губернии, в лотерею. Все имения оценены были в 81/2 миллионов рублей; в одном Воротынце с деревнями считалось 4108 душ при 34 000 десятин земли с богатыми рыбными ловлями, великолепной усадьбой, садами и большой паровой мельницей, что было в ту пору чрезвычайною редкостью, почти чудом[20]. Неизвестно, какую прибыль от этой лотереи получили наследницы, хотя все билеты на 8 600 000 рублей были распроданы[21]. Головинская дача, любимое местопребывание графини В. Н. Головиной (на Неве, у Строганова моста, у впадения в Неву Черной речки) еще ранее куплена была императрицей Марией Феодоровной для Петербургского воспитательного дома.
Итак, от Головиных в России не осталось ничего, портреты В. Н. Головиной сохранились лишь в семье кн. Голициных[22]. Но В. Н. Головина сама соорудила себе памятник, написав свои «Записки». Судьба этих «Записок» так же замечательна, как и судьба их автора: 80 лет оригинал лежит где-то за границей под спудом, и это — в то время, когда русская наука, в течение 40 слишком лет, собирает всевозможные материалы для уяснения русской истории за вторую половину XVIII века, и когда мы дорожим каждой строчкой правдивого, искреннего современника Екатерины и Павла. — Показания современников, это — отголосок былой жизни, когда-то бившей ключом, это открытые части картины прошедшего, с которой мы стараемся снять завесу. Есть светила, настолько удаленные от земли, что лучи света от нее доходят до них чрез сотни лет, так что с них можно было бы, будь соответствующие оптические аппараты, наблюдать жизнь земли за 200, 300 лет тому назад, видеть, например, Петра Великого, «среди топи блат» основывающего Петербург. Эта фантастическая возможность становится реальною, когда мы слышим голос современника, и чем более слышим этих голосов, тем яснее и реальнее делается картина родной нашей старины.
В последнее время выражено было мнение, что, к сожалению, накопленные груды исторического материала не становятся попутно предметом исторического исследования, но, сколько нам известно, крупные исторические работы по XVIII веку иногда являются мало производительными именно вследствие недостатка материала: существуют исторические труды, которые, почти тотчас же по появлении своем в свет, оказывались устаревшими именно вследствие внезапного появления на свет Божий материалов, о существовании которых даже не догадывались ранее. Понятно, поэтому, что русский историк бережет силы и время, так как каждый серьезный труд его есть работа и каменщика, и архитектора в одно и то же время, и часто притом работа впотьмах. Оттого, мне кажется, было бы справедливее сказать, что мы до сих пор мало знаем свою историю, да и не будем хорошо знать до тех пор, пока не мы владеем историческим материалом, а он властвует над нами, подавляя нас своей бесформенной, неупорядоченной грудой. Вот почему русскому историку приходится работать гораздо больше и все-таки менее производительно, чем историку западному: на Западе все исторические материалы в большинстве случаев разобраны и классифицированы, критика текста составляет там удел одних лиц, а критика историческая и исследование эпохи — удел других; между тем, у нас, в России, историк должен сам отыскивать материалы, пригодные для его работы, — делать кирпичи для возводимого им здания, он же сам приготовляет для них цемент, сам наконец слагает здание. Нет ничего удивительного поэтому, что в здании этом часто оказываются трещины; часто историческое здание, с трудом возведенное, оказывается построенным на песке или остается недостроенным, бросаясь в глаза всем, интересующимся русской историей, своим безобразным фасадом или одиноко торчащей трубою. Историческая мысль у нас прогрессировала и отчасти прогрессирует главным образом в области теоретических построений, сообразно веяниям времени, но для людей науки остается открытым один лишь вопрос о том, всегда ли эти построения должным образом фактически обоснованы.