Случай, о котором я хочу рассказать, надолго сохранится в моей памяти.
Я возвращался из разведки, когда в стороне, на большой высоте, заметил происходящий воздушный бой. Словно стая фантастических птиц, кружились самолеты на одном месте. В воздушном бою не может быть лишних самолетов. Каждому найдется работа. Свернув с курса, я направил машину в самую — гущу боя. Но в это время из-за облаков, совсем близко, выскользнул японский моноплан «И-196». Он не замечал меня, спеша, по-видимому, принять участие в воздушном сражении. Воспользовавшись оплошностью врага, я подошел к нему на дистанцию выстрела и открыл огонь. Бой длился недолго. Японский самолет загорелся и полетел вниз.
Пока я возился с этим самураем, бой уже кончился. Японцы, рассыпавшись, удирали. За одним из монопланов вдоль реки гнались два наших самолета. В воздушном бою часто побеждает именно тот, кто хоть на секунду раньше обнаружит врага. Японцу удалось оторваться от преследовавших его китайских самолетов, но он не заметил моей машины, которая круто пикировала на него. Бой завязался почти над самой водой. Мне удалось зайти в хвост противнику и длинной пулеметной очередью закончить бой. Подбитый самолет загорелся и врезался в берег.
Оживленные и веселые вернулись летчики на аэродром. Но едва мы успели доложить командиру о проведенном бое, как получили приказ снова подняться в воздух. На город шла вторая группа японских самолетов.
Узнав направление, откуда идет противник, наша группа, состоявшая из 8 истребителей, полетела ему навстречу. Разорванная облачность мешала наблюдению. Первоначально мы обнаружили 9 монопланов «И-96» и решили дать бой. Но неожиданно из-за облаков вынырнуло еще 18 истребителей. 27 против 8! Соотношение явно не в нашу пользу. Однако выходить из боя не было времени, и мы пошли на величайшую дерзость: решили атаковать противника, превосходящего нас численностью больше чем в три раза!
Я шел слева и начал заходить во фланг неприятелю. Поймал на прицел крайний самолет и выпустил очередь из обоих пулеметов. После первой же нашей атаки строй японцев рассыпался. Мы дрались, как в лесу: то прятались в облака, то выскакивали, атаковали противника и снова скрывались. Все перемешалось. Я атаковал ближайший ко мне самолет. Уклоняясь от моих пулеметов, противник скользнул вниз. Мелькнула наша машина. Мгновенно прекратил стрельбу, уступая дорогу товарищу. Сколько уверенности, силы, воли к победе, вселяют эти мимолетные встречи в бою! С чем еще можно сравнить это чувство взаимной поддержки в воздухе, чувство боевого содружества! Еще яростнее бросаешься на врага, чувствуя рядом машины товарищей.
Вот на моего соседа напали три японца. Они «сцепились» в каком-то клубке. Объятый клубами дыма, точно дымовая шашка, начал падать вниз сбитый самолет. Кто это? На миг сжимается сердце. Нет, это вражеский истребитель. Здорово! Молодец, Лю! Это, кажется, твоя работа!
До отказа выжимаю ручку, даю полный газ. Мотор неистово ревет, иду на помощь соседней машине. Бой происходит под самым облаком. Лю (я узнаю его самолет по номеру на фюзеляже) вырывается из кольца врага и исчезает в облаке. Враги поворачивают на меня. Сзади мой самолет пронизывает пулеметная очередь. Пули, точно крупный град, хлещут по фюзеляжу и плоскостям. Рядом появилась машина. Это Лю вернулся, чтобы помочь мне, но было уже поздно. Новая пулеметная очередь пробила баки с горючим. На меня полились масло, бензин. Взял ручку на себя. Самолет не слушался управления. В голове пронеслась страшная мысль:
— Буду гореть!..
Мгновенно отстегнул ремни и прыгнул вниз. Метров 200 летел, не раскрывая парашюта. Начало сильно кружить. С силой вырвал кольцо. Точно кто-то грубо рванул меня за шиворот. Стремительное падение прекратилось и сменилось плавным спуском. Но я оказался в самом центра боя. Когда дерешься в воздухе, не слышно ничего, кроме рева мотора да сухого треска пулеметов. Теперь я впервые слышал какофонию боя. Казалось, ревел, завывал на разные лады самый воздух. Трещали пулеметы. Мимо проносились на огромных скоростях китайские и японские истребители.
Я беспомощно болтался на стропах. Как нарочно, парашют опускался страшно медленно. Подобрав стропы, начал скользить. Очевидно, в этот момент меня заметили японские истребители. Вот два из них устремились ко мне. Где-то рядом над головой просвистели пули, упала перебитая стропа. Спасти меня могла только скорость падения. Собрал в комок стропы и поставил купол парашюта почти отвесно. С неимоверной быстротой приближалась земля. Все внимание было приковано к воздушным хищникам, расстреливавшим меня о воздухе. В памяти отчетливо встала картина недавнего боя, когда японцы подбили самолет Тай Юня. Он выбросился с парашютом; тогда несколько японских истребителей накинулись, как стая ворон, и стали в упор расстреливать спускающегося летчика. Неужели и мне уготовлена такая же судьба?
Спас меня от кровавых шакалов тот же Лю. Увидев опасность, которой я подвергался, Лю бросился вниз и отвлек от меня японские истребители. Я скользил до самой земли и от сильного удара потерял сознание.
В чувство правели крестьяне соседней деревни. Они подобрали меня на берегу реки. Вместо носилок положили на снятую с петель дверь и бережно принесли в деревню.
Старик, хозяин фанзы, смазал ушибы какой-то мазью, его дочь принесла воды. Было трогательно видеть, с какой заботой эти бедные люди относились ко мне, и, глядя на них, мне захотелось сейчас же, немедленно, подняться снова в воздух, чтобы до полной победы драться с поработителями моего народа.
ТРИ ПРОТИВ СЕМИ
Воздушный бой, закончившийся гибелью моего самолета, не прошел для меня бесследно. Удар при падении на землю был так силен, что даже и сейчас, много недель спустя, еще не исчезла ноющая боль в голове. Я сделал вид, что все обошлось благополучно, но порой до крови кусал губы, превозмогая нестерпимую боль.
Летать мне не позволяли, и когда товарищи поднимались в воздух, злой и одинокий бродил я по опустевшему аэродрому, не находя себе места. При появлении в небе японских самолетов чувство горькой досады переполняло меня. Я походил на беркута с подрезанными крыльями, завидевшего дикого лебедя в синеве озера. Эту тоску по воздуху может понять только летчик.
Однажды командир части вызвал меня к себе и сказал:
— Ли, ты сбил уже пять вражеских самолетов. Сегодня я получил приказ о награждении тебя знаком почетного летчика. — И командир вручил мне знак почетного летчика — распростертые эмалевые крылья с пятью золотыми звездочками, по числу сбитых самолетов. — Что же ты тоскуешь, — продолжал он. — Тебе нужно отдохнуть. Поезжай к своему отцу. Говорят, ты его давно не видел.
Действительно, родных я не видел больше трех лет. Я согласился на предложение командира и начал собираться в дорогу, но события, происшедшие накануне отъезда, изменили все мои планы.
Воздушная тревога, как бы вы ее ни ждали, всегда бывает внезапной. На этот раз с наблюдательных пунктов сообщили, что самолеты противника идут по направлению к нашему аэродрому. На мачте взвился красный флаг. Летчики бросились по своим машинам. Через несколько минут быстрокрылые птицы, легко оторвались от зеленого поля. Я стоял тут же, наблюдая за взлетом. Аэродром опустел. Только один самолет стоял среди поля, представляя отличную мишень для бомб и пулеметов противника. Эта машина оказалась свободной, — ее летчик временно отсутствовал.
— Жаль машину, разрешите взлететь, — обратился я к коменданту аэродрома и, не дожидаясь ответа, забрался в самолет.
— Хорошо, поднимайтесь! Только в бою не…
Рез мотора заглушил последние слова коменданта. Сознаюсь, я постарался их не расслышать.
Быстро набрал высоту и кинулся догонять трех товарищей, взлетевших передо мной. Они прибыли в часть лишь несколько дней тому назад. Японцы словно знали об этом. С самого начала боя восемь японских самолетов набросились на эту тройку. Бой шел на высоте 400–500 метров. Летчики упорно дрались, но чувствовалось, что долго они не смогут продержаться. Я поспешил им на выручку. Едва я приблизился, как два самолета, столкнувшись в воздухе, полетели к земле, объятые пламенем. Один из летчиков выбросился из самолета я плавно спустился на землю. После я узнал, — это был Чен. Его противник оказался менее счастливым: японец разбился вместе с горящей машиной. Теперь два наших самолета дрались с семью японскими истребителями. Я ворвался в самый центр боя. Моя дерзость на миг ошеломила японцев, но потом они снова бросились на нас. Бой продолжался несколько минут. Приняв на себя удары врагов, я дал возможность выйти из боя своим молодым товарищам. Это было как нельзя более кстати. Оба самолета были изрешечены пулями. После на аэродроме мы подсчитали: у одного было 34 пробоины, а у другого 45. Теперь, когда оба летчика находились вне опасности, продолжать бой при таком соотношении сил было нецелесообразно. В последний раз я атаковал верхний самолет. Он вспыхнул под огнем моих пулеметов и круто пошел вниз. Вырвавшись из кольца врагов, я направился в зону к своей группе. Я всячески старался обратить на себя внимание товарищей, покачивал крыльями, звал их за собой, но уверенные, что я поднялся в воздух только с целью сохранить машину, они так и не поняли меня. Досадно было безнаказанно упускать врага. Я вернулся обратно. Японцы еще рыскали на старом месте, расстреливая шедший по дороге обоз. Пошел в атаку на ближайший самолет, но, к сожалению, после первых выстрелов мои пулеметы отказались работать, — в магазинах не осталось ни одного патрона.
Произведя две-три ложных атаки, я пошел на посадку, с твердым решением запастись патронами и снова продолжить бой.
Техники на площадке залили бензин, принесли патроны, но когда я случайно проговорился о происшедшем, категорически отказались выпустить меня в воздух. Я ругался, грозил, наконец, позвонил на командный пункт.
Майор выслушал мою взволнованную речь и спокойно ответил:
— Техники поступили правильно!