Родители его почли, что военная служба будет ему выгоднее; по ходатайству некоторых господ записали его в конную гвардию унтер-офицером и отправили на службу; по дошедшей до него очереди сделан он вахмистром. В сем чине был он в 1762 году. Образ его жизни доставил ему знакомство с важнейшими особами, участвовавшими в сей государственной перемене. В весь день 28 июня находился он вблизи государыни; был в ее свите, когда она поехала в Петергоф.
Екатерина II, вступив на престол, пожаловала Потемкина офицером гвардии и потом камер-юнкером; он послан был в Стокгольм курьером для объявления находившемуся там российскому посланнику графу Остерману с известием о перемене правительства в России.
Возвратившись из Швеции, он умел войти в теснейшую связь с особами, всегда окружавшими императрицу, и сделался известным более Екатерине, принят быв в ее общество небольшого числа известных людей. Потемкин был прекрасный мущина; имел привлекательную наружность, приятную и острую физиономию, был пылок и в обществе любезен.
Потемкин встретил при дворе некоторые неприятности; в 1769 году война с Турцией подала ему случай удалиться на несколько времени из столицы; пожалованный камергером, отправился он в армию волонтером, где участвовал во многих военных действиях в продолжение сей войны. Фельдмаршал Румянцев о славных победах послал его с донесением к государыне[60]. Государыня пожаловала его генерал-поручиком и генерал-адъютантом, где [он] снова принят был в число приближенных к императрице. Через несколько времени сделался пасмурным, задумчивым, наконец оставил совсем двор; переехал в монастырь Александра Невского, объявил, что желает там постричься, отрастил бороду и носил монашеское платье[61]. Великая монархиня, видя в нем отменное дарование государственного человека, вызвала его из сего уединения, пожаловала генерал-аншефом, подполковником Преображенского полка, осыпала всеми щедротами и почестями, а при заключении мира с турками почтила графским достоинством, как непосредственно способствовавшего своими советами. В 1776 году римский император Иосиф II прислал ему диплом на императорско-княжеское достоинство с титлом светлейшего[62]. Имел все российские ордена, кроме Св. Георгия (который получил после), ордена всех европейских держав, кроме Золотого Руна, Св. Духа и Подвязки. Впоследствии и в свое время сказана будет окончательная его история.
Принц де-Линь так его портрет изобразил: «Показывая вид ленивца, а трудится беспрестанно; не имеет стола кроме своих коленей; другого гребня, кроме своих ногтей; всегда лежит, но не предается сну ни днем, ни ночью; беспокоится прежде наступления опасности и веселится, когда она настала, унывает в удовольствиях; несчастен оттого, что слишком счастлив; нетерпеливо желает и скоро всем наскучивает; философ глубокомысленный, искусный министр, тонкий политик и вместе избалованный девятилетний ребенок; любит бога, боится сатаны, которого почитает гораздо более и сильнее, нежели самого себя; одною рукою крестится, а другою приветствует женщин; принимает бесчисленные награждения и тотчас их раздает; лучше любит давать, чем платить долги; чрезвычайно богат, но никогда не имеет денег; говорит о богословии с генералами, а о военных делах с архиереями; по очереди имеет вид восточного сатрапа или любезного придворного века Людовика XIV и вместе показывает изнеженного сибарита. Какая же его магия? Гений, потом гений — и еще гений; природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, великая щедрость в раздаянии наград, чрезвычайная тонкость, дар угадывать то, чего он сам не знает, и величайшее познание людей; это настоящий портрет Алквиада».
По моей молодости и неопытности почти вовсе не доходило до моего сведения ничего, касательно дворских интриг, но скажу, каким образом двор по наружности всем был известен. В каждое воскресенье и большой праздник был выход ее величества в придворную церковь; все, как должностные, так и праздные, собирались в те дни во дворец; те, которые имели вход в тронную залу, ожидали ее величество там; имеющие вход в кавалергардскую залу, тут более всех толпились; а прочие собирались в зале, где стояли на часах уборные гвардии сержанты. Военные должны были быть в мундирах и шарфах, статские во французских кафтанах или губернских мундирах и башмаках; все должны были быть причесаны с буклями и с пудрою; обер-гофмаршал и гофмаршалы заранее, до выхода императрицы, ходили по кавалергардской зале и, ежели усматривали, кто неприлично одет, просили такового вежливо выйти. За несколько времени наследник, великий князь, с великою княгиней из своей половины проходили во внутренние комнаты государыни, которая в половине одиннадцатого часа выходила в тронную, где чужеземные министры, знатные чиновники и придворные ее ожидали. Там представлялись приезжие или по иным каким причинам имеющие вход за кавалергардов; там она удостаивала со многими разговорить. В одиннадцать часов отворялись двери; первый выходил обер-гофмаршал с жезлом, за ним пажи, камер-пажи, камер-юнкеры, камергеры и кавалеры, по два в ряд; пред самою императрицею светлейший князь. Государыня всегда имела милый, привлекательный и веселый, небесный взгляд. Если были приезжие, или отъезжающие, или благодарить за какую милость, и не имеющие входа в тронную, представляемы тут были обер-камергером, и государыня жаловала цаловать им ручку; за императрицею шел великий князь рядом с великою княгинею; за ним статс-дамы, камер-фрейлины и фрейлины, по две в ряд. Тем же порядком [государыня] возвращалась во внутренние комнаты. Императрица кушала в час. Ежели кто хотел быть представлен великому князю и великой княгине, то представлялся на их половине в день, когда [их высочества] сами назначат.
Каждое воскресенье был при дворе бал, или куртаг. На бал императрица выходила в таком же порядке, как и в церковь; перед залою представлялись дамы и цаловали ее ручку. Бал всегда открывал великий князь с великою княгинею минуэтом; после их танцевали придворные, гвардии офицеры; из армейских ниже полковников не имели позволения; танцы продолжались: минуэты, польские и контрдансы. Дамы должны были быть в русских платьях, то есть особливого покроя парадные платья, а для уменьшения роскоши был род женских мундиров по цветам, назначенным для губерний. Кавалеры все должны быть в башмаках; все дворянство имело право быть на оных балах, не исключая унтер-офицеров гвардии, только в дворянских мундирах.
Императрица игрывала в карты с чужестранными министрами или кому прикажет; для чего карты подавали по назначению тем камер-пажи; великий князь тоже играл за особливым столиком. Часа через два музыка переставала играть; государыня откланивалась и тем же порядком отходила во внутренние комнаты. После нее спешили все разъезжаться.
В новый год и еще до великого поста бывало несколько придворных маскерадов. Всякий имел право получить билет для входа в придворной конторе. Купечество имело свою залу, но обе залы имели между собою сообщение, и не запрещалось переходить из одной в другую. По желанию могли быть в масках, но все должны были быть в маскерадных платьях: доминах, венецианах, капуцинах и проч. Императрица сама выходила маскированная одна, без свиты. В буфетах было всякого рода прохладительное питье и чай; ужин был только по приглашению обер-гофмаршала, человек на сорок, в кавалерской зале. Гвардии офицер наряжался для принятия билетов; ежели кто приезжал в маске, должен был пред офицером маску снимать. Кто первый приезжал и кто последний уезжал подавали государыне записку; она была любопытна знать весельчаков. Как балы, так и маскерады начинались в шесть часов, а маскерад оканчивался заполночь.
Один раз в неделю было собрание в Эрмитаже, где бывал иногда спектакль; туда приглашаемы были люди только известные; всякая церемония была изгнана; императрица, забыв, так сказать, свое величество, обходилась со всеми просто; были сделаны правила против этикета; кто забывал их, тот должен был в наказание прочесть несколько стихов из «Телемахиды», поэмы старинного сочинения Тредьяковского[63].
У великого князя по понедельникам были балы, а по субботам на Каменном острове по особому его приглашению лично каждого, чрез придворного его половины лакея; а сверх того наряжались по два гвардии офицера от каждого полка.
В Европе славилась тогда певица г-жа Тоди и певец Маркези; никогда они вместе не съезжались, но императрица убедила их обоих прибыть в Петербург. Г<осподин> Сарти, известный сочинитель музыки, сочинил оперу «Армида и Рено»; все арии согласовались с желанием сих двух именитых артистов. Во время представления, один над другим стараясь одержать поверхность, пением своим [они] удивляли и восхищали знатоков и любителей музыки.
Образ жизни вельможей был гостеприимный, по мере богатства и звания занимаемого; почти у всех были обеденные столы для их знакомых и подчиненных; люди праздные, ведущие холостую жизнь, затруднялись только избранием, у кого обедать или проводить с приятностию вечер. В сем случае фельдмаршал, граф Кирилла Григорьевич Разумовский[64], отличался от прочих. У него ежедневно был открытый стол для пятидесяти человек; много бывало у него за столом таких гостей, которых он никогда не знавал. Рассказывали, что граф любил играть после обеда в шашки, без денег, а как оная игра мало приносила удовольствия, то мало было и охотников. Случилось, что какой-то штаб-офицер в один день у него обедал; по предложению, кому угодно играть в шашки с его сиятельством, сей штаб-офицер рад был таковой чести и уже всякий день, недель с шесть, продолжал сию игру. Вдруг сего майора не стало; по привычке граф его спрашивал, но никто в доме не знал, кто этот был господин майор, откуда приехал и куда девался.