— А я не брусок точильный и не напильник, чтоб тебя править, Умка, — пробурчал Головин, выдав, наверное, сверхсекретный позывной Илюхи. На который тот, впрочем, не среагировал. — Но в целом всё верно. Так всё и было. И опять он, падла эдакая, ожил. И нет бы по-людски: глазками полупать, покашлять, кровью поплеваться, как раньше! С каждым разом всё сильнее током бьётся, гад! Я тебя, Волков, больше трогать не буду, ну тебя к чёрту! Палкой потычу — и хватит, лежи себе, остывай!
Тёма расходился не на шутку, позволяя мне думать, что чувствовал он себя уже значительно лучше. Но тут взвилась девчонка, подскочив и встав между нами. Она что-то громко и убедительно орала прямо в лица Ильи и Головина. Я не понимал ни единого слова. Через минут пять, когда она начала делать паузы в словах, в одну из них вклинился морпех Умка с какой-то ремаркой. Тут я узнал знакомое слово, целое одно. Мсанжилэ. Имя ведьмы.
Оно сработало на вопившую чёрную девушку как, в прямом смысле, снег на голову. Вряд ли что-то ещё могло бы так поразить её. Кроме, пожалуй, недавнего бреющего полёта большого белого человека в кусты. Она буквально в прыжке обернулась ко мне и рухнула на колени, вытянув руки в мою сторону. Немая сцена затягивалась.
— Тём, дай попить, а? И помоги встать. Ну или сесть, хотя бы, — попросил я почти нормальным голосом. Чуть пошевелив плечами, понял, что усесться смогу точно. А то снизу обзор был так себе, неудобный.
— Искрить не будешь больше, трансформатор ты лежачий? — уточнил он, кряхтя и пытаясь дотянуться до рюкзака.
— Не должен, — неуверенно ответил я. — Ты это, может, в самом деле палкой сперва? Хотя, заземлить же вроде должно было.
— Заземлить тебя должно было при первом же касании поверхности, Икар. Это физика, электростатика, десятый класс, — пробурчал морпех, не сводя с меня глаз.
— А он — гуманитарий, Илюх. Они с физикой друг друга с детства вызывающе игнорируют, сам же видел, — Тёма озирался, явно в поисках упомянутой палки. Нашел какую-то ветку возле дерева, опёрся на неё, тяжело встал и направился ко мне с бутылкой воды. — А ещё с биологией, анатомией, физиологией и геологией. И с экономикой, но тут — это Серёге уже соболезнования.
— Исключительный человек… Как жив-то до сих пор остался? — еле выговорил отельер, внимательно глядя, как стальной Тёма на полном серьёзе осторожно касается палкой моей руки. Причём, держа её так, чтобы сразу выронить, если вдруг что — чуть ли не двумя пальцами.
— Дык чудом, Умка. Вот поспокойнее станет — я тебе про людоеда одного расскажу. Они ведь его загрызли тогда с Серёгой, хоть и не признаю́тся, ага. Я читал и смотрел протокол осмотра — волос стынет! Будто стая волков растерзала пенсионера, — Головин сел рядом и протянул мне воду. Я присосался, словно до этого последний раз пил не вчера, а никогда.
— А Федька не наругает тебя за рассказы такие? — морпех явно подкалывал приключенца. Хоть и без уверенности.
— А Федька мне тот протокол и показал. Отобрали дело у ментов, засекретили так, что мама не горюй. А мне показал. Для того, чтоб я, стало быть, осознал наконец-то и уяснил себе, что с этим чёртовым колдуном рядом расслабляться никак невозможно. Примета плохая, — и он снова, морщась, начал тереть отбитые ладони.
Поднимали меня, как комсомольскую стройку — всем миром. Даже щуплая чёрная блондинка вцепилась в рукав, пытаясь подтянуть маломобильного нечаянного богача повыше, пока я собирался с силами и равновесием.
— А чего она там тараторила, Илюх? — кивнул я на помощницу.
— Не бери в голову, — пропыхтел он почти мне в ухо, — обычные дела для местных. «Пошли прочь от белого шамана! Только через мой труп! Ты спас меня от неминучей гибели, теперь я твоя навеки, можешь что хошь со мной делать». Я сперва было целый взвод таких насобирал, но они ж ленивые — хуже латиносов, честное слово! Оставил пяток, а остальным вольную дал. Пришлось даже к вождю ездить — ни в какую не соглашались уходить. Табу для них — бросать того, кто тебе жизнь спас.
А я только что пятками не упёрся в твёрдый грунт, покрытый редкой травой. Для цивилизованной заокеанской примерной ученицы, что приехала просить у бабушки благословения на свадьбу, это был совершенно неожиданный поступок.
— Ну чего ты буксуешь, Дим? — хмуро буркнул в другое ухо Головин.
— Мысль в голову пришла, не поверишь, — задумчиво проговорил я, останавливая всю процессию и поворачиваясь к замершей блондинке. Блин, ну вот что надо иметь в голове, чтобы при гуталиново-чёрной коже выпрямлять волосы и красить их в белый?
Она смотрела на меня с тревогой, но очень внимательно. А внутри в это время прозвучала задумчивая фраза реалиста: «Ну, это нормально!». Причём, голосом актёра Владимира Машкова в роли Кирилла Мазура из «Охоты на пиранью». И, клянусь, я прям слышал, как заскрипели шестерёнки у него в голове. Тьфу ты, у нас, то есть, в голове! Но вот что именно ему показалось нормальным, да так, что аж обрадовало — пока и представления не имел.
— Конечно не поверю! — вернул меня к реальности и оставленному на полуслове разговору Тёма. — в твою голову мысли приходят умирать! Причём, в страшных судорогах, как папа одного турецкоподданного. И будет редким чудом, если мирняк при этом не зацепит!
— За мирняк не поручусь, но дружественный огонь гарантирую. Не дави мне на нервную почву, военный! Ты у того дружественного огня, поди, тоже греешься — кто мой самый лучший сосед слева в Чипионе? — остановить начавшего брюзжать Головина могла только наглая, бронебойная, железобетонная аргументация. А Илюха смотрел на нашу перепалку с каким-то затаённым интересом. И вряд ли его интересовал портовый город в Испании. А вот то, как какой-то странный штатский ломал всё представление о стальном приключенце, с которым вряд ли кто-то позволял себе так разговаривать — это было явно более занимательным.
— А чойта только слева? — опешил Артём, забыв ругаться.
— Потому что справа самый лучший — Серёга. Прислони меня к дереву, надо вопрос один решить, — попросил я. И был тут же молча придвинут к стволу того раскидистого зонтика, под которым сидели Умка и Мэри, когда я очнулся.
— Илюх, переведи, пожалуйста ей, — попросил я морпеха. Тот кивнул, при этом прищурившись ещё хлеще Головина.
— Мотэ Мдого! — начал я торжественно. Девчонка, услышав имя, которое вряд ли знал кто-то, кроме её самых близких родственников, дёрнулась всем телом и едва не брякнулась снова на коленки, хорошо — Тёма подхватил.
— Мсанжилэ, Мать Куду, направила меня сюда, зная, что Качвано Пэндо меньше, чем через час сбросит тебя с вершины, — продолжал я. Стараясь не сбиваться на вытягивающиеся лица диверсантов, синхронно забывших про фирменный прищур. Из-за разошедшихся в стороны привычных морщин, в глубине которых кожа не была такой кирпично-загорелой, Илюхино лицо стало похоже на маску какого-то героя комиксов. Или енота. И переводил он, кажется, как гугл-переводчик — чисто механически.
— Ты сильно огорчила Мать Куду, девочка. Но она не оставила тебя, не бросила так, как ты её до этого. У нас был один-единственный, малюсенький, призрачный шанс вытащить алмазную шерстинку из шкуры Великого Льва. И мы достали её.
На тройку застывших напротив меня смотреть можно было вечно, наверное. Услышав, видимо, про льва из уст морпеха, девушка вовсе ослабла в коленях, повиснув, рыдая, на руке Головина. Который вряд ли обратил на это внимание, потому что слушал меня внимательнее, чем сигналы точного времени по радио «Маяк». Умка, больше похожий сейчас на негатив крайне удивлённого тигра в этих неожиданных белых полосах, продолжал переводить, как заводной. В смысле, как неживой.
— Сейчас мы поедем в дом к Белому Медведю, — загадочно-таинственный тон меня вполне устраивал. — А завтра на закате нас будет ждать Мсанжилэ. Ты подумаешь сама, Огонёк, что сказать при встрече бабушке, чем оправдаться перед ней. А я, белый Волк с Севера, послушаю. И если мне будет не по нраву твоя речь — привезу сюда и заставлю прыгать снова. Только ловить больше не стану. Боги присылают помощь тем, кто ошибся нечаянно. Нарочным дуракам они не помогают. Я всё сказал, Мотэ Мдого.
Она расцепила пальцы на рукаве куртки Головина и сползла на землю. На жёлто-красную землю родной саванны, по которой бегала босиком малышкой. Подняла неожиданно светлые, орехового оттенка, глаза на родное Солнце, что гладило её по мокрым щекам, протягивая свои лучи сквозь крону акации. Совсем такая же росла у хижины, где она родилась. И где до сих пор жили её родители. Слёзы лились ручьём.
Где-то вдали, слева, раздался звук двигателя. И это едва слышное далёкое жужжание мгновенно материализовало в руках у Тёмы и Илюхи по пистолету. И — да, у морпеха и вправду пушка была больше.
— Ждём кого, Умка? — когда Головин начинал говорить таким скучным тоном, у меня начинались одновременно изжога и тахикардия.
— Звук знакомый, вроде, — ровно тем же самым голосом отозвался морпех. И вдруг с места взлетел до нижних ветвей, одним движением рук вскинул себя выше и замер, чуть сдвигая листву, всматриваясь во что-то со стороны приближавшегося шума. Когда его хромированная гаубица занырнула в кобуру, я разглядеть не успел.
— Свои, Башка, — уже нормальным, человеческим языком сообщил он сверху. Тут же, впрочем, скользнув обратно на землю. И опять как призрак — листья и ветки произвели больше шуму, чем крепкий мужик, приземлившийся метров эдак с трёх.
— Свои все здесь, под деревцем, — недоверчиво произнёс Тёма. Заставив внутреннего реалиста вздрогнуть и присмотреться к нему ещё внимательнее.
— Я этот борт знаю. Я его сам купил, сам доделывал и сам чиню. Если он с моего двора досюда без Маньки добрался — то, значит, ни двора там не осталось, ни Маньки. Ни ваших, — ровно сообщил Илюха. И неожиданно отступил на шаг назад, напоровшись на взгляд Головина. А потом шумно сглотнул и ещё отшагнул, едва глянув на меня. — Но маячки молчат, значит, дома всё штатно, мужики! Точно вам говорю!