бицзи) были, несомненно, сяошо первой половины I тысячелетия. Однако есть и значительная разница между тем, что писал Гань Бао, и написанным авторами XVIII века. Гань Бао, как мы видели, не сомневался, что сверхъестественные явления существуют, он ставил своей целью собрать свидетельства о чудесах, определяя при этом степень их достоверности. К XVIII веку вера в существование чертей и духов была значительно поколеблена. Авторы нового времени прибегают к рассказам о духах и чудесах, скорее всего, как к литературному приему, где несуразности и несоответствия здравому смыслу в реальной жизни при разглядывании их через призму чудесного выглядят рельефнее, еще более нелепо, чем в действительности. С другой стороны, обращение к помощи и поддержке монахов-волшебников (даосов и буддистов), а также и благодеяния, оказываемые разными добрыми или просто сочувствующими человеку духами, — все это позволяет скорректировать действительность в сторону справедливости, более благоприятных обстоятельств.
И в XX веке китайские писатели многократно обращались к. волшебным рассказам того далекого времени. Это можно видеть и из постоянного внимания к литературе тех далеких времен со стороны таких корифеев, как, например, Лу Синь, и из достаточно частых переработок сюжетов для современного читателя многими другими писателями. Я не говорю уже о том, что современная китайская наука все чаще обращается к изучению истории этих текстов, установлению их подлинности и снабжению их комментариями. В частности, надежный и проверенный текст «Записок о поисках духов» Гань Бао и комментарии к нему подготовлены современным ученым Ван Шао-Ином, с издания которого 1979 г. сделан настоящий перевод.
Л. Н. Меньшиков
ПРЕДИСЛОВИЕ
В государстве Цзинь, неизменно состоящий при особе государя[2] Гань Бао, по второму имени[3] Лин-Шэн, уроженец Синьцая, написал.
Хотя я изучил все записанные в книгах сведения о прошлом и собрал все, что в наш век считалось давно забытым и утраченным, но коль скоро сам я не мог всего этого лично хоть раз увидеть и хоть раз услышать, так неужто посмею утверждать, что не упустил чего-то существенного?
Два параллельных предания[4] несогласны в своем рассказе о том, как Вэйский Шо утратил свое владение[5]; Цзы-Чжан[6] оставил нам два разных повествования о том, как астролог Люй служил государству Чжоу. И подобного рода примеры встречаются постоянно. Если все это учитывать, то, конечно, хотя это и трудно, лучше стараться увидеть и услышать все самому. Ведь даже в тех случаях, когда перед нами строгие слова документов, предназначенных для доклада трону, или же бамбуковые дощечки[7] с текстами государственной истории, — все равно положение остается тем же.
А если вдобавок в источниках рассказано о делах тысячелетней давности или записаны проявления странных для нас обычаев; если историки сами собирали обрывки слов среди жалких остатков утерянного или отыскивали следы событий, случившихся в глубокой древности, — то как после этого их рассказам не расходиться по разным тропам, а словам не растекаться по двум дорогам? Если учесть все, то не остается ли достоверным только одно утверждение: прежние исторические труды полны изъянов?
Все так, но не надо забывать, что в нашей стране никогда не упразднялись учреждения, где велись записи происходящих событий, и что среди наших ученых мужей никогда не прерывались труды по учету воспринятого слухом и зрением. Разве же это не означает, что утраченного все же оказывается мало, а сохраненного все-таки много?
В том, что нынче мною собрано, я не могу нести ответственности за позаимствованное мною из чужих записей прежних времен. Что же до событий, обнаруженных мною самим уже в наш век, то, если здесь и найдутся несуразности и ошибки, я все же хотел бы, чтобы издевки над ними не были перенесены на древних мудрецов и прежних знатоков. Ведь записанного и переданного ими вполне достаточно для утверждения, что пути духов — вовсе не обман.
Всего, рассказанного сотнями авторов, невозможно полностью прочесть; всего, воспринятого собственным слухом и зрением, невозможно полностью записать. Разысканного мною хватит, пожалуй, лишь на одно: чтобы поведать о происходящем в восьми пределах мира[8] и составить об этом ничтожные суждения. Только это, да!
Буду счастлив, если грядущие добродетельные мужи, стремящиеся проникнуть в корни событий, найдут здесь, чем развлечь ум, на чем задержать взгляд, — и не отвернутся с презрением.
ЦЗЮАНЬ ПЕРВАЯ
Шэнь-Нун красной плетью рассек все «сто трав»[9] и познал до конца их успокаивающие и ядовитые, холодящие и согревающие свойства. Он отобрал и посеял сто злаков, обращая внимание на их запах и вкус. За это он в Поднебесной получил прозвание Шэнь-Нун — Святой Земледелец.
Наставник Чисун-цзы был Повелителем Дождей во время Шэнь-Нуна. Он принимал внутрь порошок ледяного нефрита и обучил этому Шэнь-Нуна. Мог войти в огонь — и не загореться. Добрался до гор Куньлунь, где часто входил в каменные пещеры Повелительницы Запада Си-ванму. Поднимался и опускался с ветром и дождем. Янь-ди — Огненный Император отдал за него свою младшую дочь, которая тоже обрела бессмертие, и они вместе удалились прочь от людей. Когда пришло время Гао-Синя, Чисун-цзы снова стал Повелителем Дождей и странствовал среди людей. Все нынешние духи — Повелители Дождей берут свое начало от него.
Чицзян Цзы-Юй жил во время Хуан-ди. Он в рот не брал пяти злаков[10], питался же только цветами «ста трав». Когда пришло время императора Яо, он стал известен своими работами по дереву. Умел подниматься и опускаться с ветром и дождем. Кроме того, он у ворот рынка продавал бечеву[11], которую привязывают к стрелам, за что его называли также Чжоуфу — Бечевочник.
Нин Фэн-цзы — владетель Нин был человеком времени Хуан-ди. Есть предание, гласящее, что у Хуан-ди он служил управляющим гончарным делом. Случилось, что некий странник, проходивший мимо, поднес ему огонь, который мог испускать пятицветный дым. Прошло некоторое время, и тот же странный человек обучил Фэн-цзы добывать огонь. Фэн-цзы же собрал вместе столько огней, что зажег сам себя и стал подниматься и опускаться вслед за клубами дыма. Обнаружили после этого его пепел, и еще остались от него кости. Тогда же люди схоронили его на северных горах в области Нин, потому-то и называют его Нинский Фэн-цзы.
Во Цюань, собиратель лекарственных трав на горе Хуайшань, любил поедать ядра сосновых орешков. Все его тело обросло волосами длиною в семь цуней, оба глаза были квадратной формы. Он умел летать так быстро, что обгонял бегущую лошадь. Сосновые орешки он преподнес императору Яо, но Яо так и не удосужился попробовать их: сосна, мол, и есть сосна. А ведь если кто в то время вкушал их, непременно проживал триста лет!
Пэн-Предок был вельможей-дайфу во время Инь. Первоначально фамилия его была Цянь, а имя — Цзянь, и был он средним сыном внука повелителя Чжуань-Сюя — Лу-Чжуна. Прожил он весь период Ся и увидел конец Шан. За это его назвали Семисотлетним. Обычною его пищей были грибы-чжи с корицы. В Лияне есть дом Пэна — Бессмертного Предка. В прежние поколения говаривали: если там вызывать молитвами бурю и ливень, то не может быть, чтобы призыв не исполнился сразу же. Пара тигров восседала справа и слева от этой кумирни. И сегодня у входа в кумирню на земле можно видеть следы этих двух зверей.
Ши Мэнь, ученик Сяофу — Дудочника, мог повелевать огнем. Питался цветами персика. Был «наставником дракона»[12] при императоре Кун-Цзя. Когда же Кун-Цзя не смог осуществить внушенных ему замыслов, он казнил Ши Мэня и схоронил в полях за стенами города. На следующее утро налетела буря с дождем, и деревья на горах все вспыхнули. Кун-Цзя построил в честь его кумирню, отправился возносить ему молитвы и умер, не вернувшись оттуда.
Гэ Ю, человек племени Цян из области Шу, жил в начале Чжоу, во время правления государя Чэн-вана. Он любил вырезывать из дерева баранов и их продавать. Однажды утром он даже въехал в Шу верхом на деревянном баране. Шуские ваны, хоу и другая знать, погнавшись за ним, взошли на гору Суйшань, а на Суйшани (расположена она в юго-западной стороне гор Эмэй) растет множество персиковых деревьев, и высота ее безмерна. Люди, пошедшие вслед за Гэ Ю, так и не вернулись обратно: все обрели путь бессмертия. Вот почему в деревенской песенке поется:
Если персик один
Обретешь ты на склонах Суйшани,
То бессмертным не станешь, наверно,
Ну а толстым, конечно же, станешь.
А у подножия горы стоят кумирни — несколько десятков.
Цуй Вэнь-Цзы, человек из округа Тайшань, учился науке бессмертия у Ван Цзы-Цяо. Цзы-Цяо, сам превратившись в белого кузнечика, протянул Вэнь-Цзы некое снадобье. Изумленный Вэнь-Цзы, схватив копье, ударил по кузнечику и поразил его. Тот выронил снадобье. Вэнь-Цзы наклонился, стал рассматривать снадобье — а это труп Ван Цзы-Цяо! Поместил тело в своем доме, накрыв его старым плетеным коробом. Вскоре труп превратился в большую птицу. Когда короб приподняли, чтобы взглянуть на тело, птица опрокинула короб и улетела.