ИгорьНиколаевич Экономцев
ЗАПИСКИ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО СВЯЩЕННИКА
роман
25 мая 1985 г.
Я получил должностьприходского священника в захолустном городке Сарске.
За назначением мне нужно было явиться в епархиальноеуправление областного центра, куда я и прибыл рано утром московским поездом.Выйдя из вагона, я прошел на привокзальную площадь и встал в очередь на такси.Народу на стоянке было много, и взоры окружающих сразу обратились на меня. Однименя рассматривали прямо, в упор, другие бросали в мою сторону короткиелюбопытные взгляды. Очередь представляла собой беспорядочную плотную толпу, итолько вокруг меня образовалось некоторое свободное пространство — своего родамагический круг, пределы которого никто не решался переступить. Это было табу:я был отверженным, неприкасаемым, и место вокруг меня было проклято. Да,конечно, не случайно латинское слово «сацер» — от него и происходит «сацердос»(жрец, священник) — означает не только «священный», «святой» «внушающийблагоговение», но и «преданный проклятию».
К этим устремленным на меня взглядам, в которых сквозилолюбопытство, беспокойство, а порой и страх, презрительная ирония и дажененависть, за десять лет священства я так и не смог привыкнуть. Чувство собственнойотверженности было мучительно для меня. И все-таки я никогда не снимал рясу ине делал попыток, надев на себя маску, затеряться в толпе, притворившись такимже, как все. Это было бы обманом, кощунственным нарушением данного мною обета.Я нес свой крест. И к тому же я знал, что «магический круг», отделивший меня отмира, вовсе не есть непреодолимая стена, да его, собственно говоря, и несуществует — он только порождение диавольского внушения, и достаточно однойБожией искры, чтобы это стало очевидно для всех. Вот и сейчас... Ко мне вдругприблизилась пожилая женщина, стоявшая в начале очереди.
— Батюшка, проходите, — сказала она спокойно и просто.
— Спасибо, не беспокойтесь. Я не тороплюсь.
— Проходите, проходите, — повторила она.
И тут же толпа молча расступилась передо мной.
Я заколебался: в очереди были дети, а мне действительноторопиться было некуда. Но с другой стороны... я чувствовал, что отвергатьпредложение нельзя, нельзя потому, что оно шло от души, и потому, что мое дальнейшеепребывание в очереди становилось тягостным, мучительным и для меня, и для тех,кто стоял вокруг. Все разрешилось, однако, очень легко и быстро. Ко мне вдругподошел водитель такси, подошел как-то молодцевато-непринужденно, я бы сказал,даже по-гусарски и, не испытывая, видимо, никакого смущения перед толпой, а можетбыть, и, наоборот, получая удовлетворение от своей дерзкой смелости, громкопроизнес:
— Отче, благословите!
— Господь благословит, — ответил я.
Таксист-гусар этим не удовольствовался. Он наклонился иприложился к моей руке, что произвело шоковое впечатление на толпу.
Шофер взял мою сумку с книгами.
— Ого! — воскликнул он. — Кирпичи для строительства духовногохрама! Бедному грешнику это невподъем.
— Позвольте мне самому, — произнес я, смутившись.
— Нет, нет, ни в коем случае!
Таксист поставил мою сумку в багажник, открыл передо мнойдверцу, учтиво пропустил меня, наклонившись, поправил внизу мою рясу и бесшумнозакрыл дверцу. Но перед тем как она закрылась, до меня донесся чей-тонегодующий ропот:
— Как министра обслуживают! До чего дожили! Ради чего революциюделали?
— Денег куры не клюют — вот и обслуживают! Полная сумкаденег! Невподъем!
Водитель метнул в толпу резкий, колючий взгляд, хотел что-тосказать, но только махнул рукой. И, лишь сев за руль, он глухо произнес:
— На вулкане живете, отче, на вулкане... Ведь эти люди нетолько могут петь «осанна», они и распинать умеют. По-настоящему! Так, чтобгвозди в живую плоть и чтобы муку нестерпимую можно было видеть. Но вы это ибез меня знаете... Куда мы едем? В епархиальное управление, полагаю?
— В епархиальное управление.
— Будете у нас служить?
— Нет, я получил приход в Сарске.
— В Сарске? Знакомый городок. Там у меня теща живет. Будетвашей прихожанкой. В храм регулярно ходит, но ведьма она настоящая! Впрочем,таких, как она, там пруд пруди. В адово пекло едете, отче.
— А мне говорили, тихий городок...
— Тихий! — Таксист раскатисто рассмеялся. — В тихом омутечерти водятся! Ваш предшественник, отец Василий, умел с ними ладить. Богу —Богово, черту — чертово! Потому и сподобился получить высокое назначение —уехал с важной церковной миссией на остров Маврикий! Где этот Маврикийнаходится и в чем заключается там важная церковная миссия отца Василия, понятияне имею. Конечно, не моего ума это дело. А вообще-то он был номенклатурнымработником!
— Как так, номенклатурным?
— Ну вот вы, например, не номенклатурный работник. Это сразувидно. И потому трудно вам в Сарске придется. И дело вовсе не в деликатесах:икорке, севрюжке — без них вы, я уверен, сможете обойтись. А вот, допустим,потребовалось храм отремонтировать. Что для этого нужно? Прежде всего, знатьномер телефона. Но и этого мало. Если вы не номенклатурный работник, с ваминикто разговаривать не будет. А с отцом Василием разговаривали. И не толькоразговаривали — он был на высоком уровне принят. Его и на демонстрации приглашалипо случаю 7 ноября и 1 Мая. Отец Василий на трибуне стоял вместе с отцамигорода в полном парадном облачении, в камилавке и с крестом, крестом с украшениями!Правда, с ним однажды любопытнейший казус вышел. На одной из демонстраций какой-тоостряк после возгласа «Да здравствует КПСС!» крикнул: «Да здравствует РусскаяПравославная Церковь!», а толпа, как положено, «ура» заорала. Все это произошлоочень быстро, и отец Василий не успел правильно сориентироваться, да и времениу него не было «кое с кем» посоветоваться. Вместо того чтобы сразу жеретироваться или хотя бы присесть, он на цыпочках приподнялся и толпе рукойпомахал. И это «кое-кому» очень не понравилось. Отца Василия, впрочем, и послеэтого случая на трибуну приглашали, но рекомендовали держаться на заднем плане,на цыпочки не вставать и ручкой толпе не помахивать...
— Любопытно...
— Очень любопытно. Так вы, значит, теперь вместо отцаВасилия... А отказаться вам, пока не поздно, нельзя?
— Нельзя. А потом... кто-то должен и туда ехать.
— Вы правы, кто-то должен... Но не вы, с кирпичами длядуховного храма! Или начальство ваше умышленно вас на заклание посылает?
— Я думаю, вы сгущаете краски.
— В том, что касается ситуации в Сарске?
— Да. Сарск, Ангарск — мало ли таких городов на Руси? А чтокасается «кирпичей», то без них действительно храма не построишь...
— Не построишь, ничего не построишь... Это верно. Но одних кирпичеймало. Жертва нужна. В основание храма кости мученика положить надо. Толькотогда он будет стоять непоколебимо.
Я с удивлением взглянул в переднее зеркальце, в которомотражалось лицо водителя. И в тот же миг мы встретились взглядами. Словнопрочитав мои мысли, он сказал:
— Профессиональным шофером я стал недавно. А вообще-то яактер по образованию и, думаю, по призванию. Артистическая карьера моя, однако,не сложилась по многим обстоятельствам. Прежде всего, я слишком серьезно кэтому делу отнесся: вообразил, что у меня дар Божий. А если дар Божий, какойтут главреж и какая тут может быть идеологическая линия, согласованная сотделом культуры? И вот меня раз мордой об стол, два раза, три... И стал явыходить на сцену в лакейском фраке и провозглашать господам: «Кушать подано!»Запил я тогда, отче, по-черному... Ой как запил! Отрезвила меня теща. Для неемой дар Божий, известное дело, что ладан для черта. Говорит она мне: «Шел быты, Витек, в таксисты». Выпил я последнюю бутылку и пошел. Променял свой Божийдар на чечевичную похлебку! С тех пор не пью. Ни-ни! Душевное равновесиеприобрел. В семье полный порядок. Зарабатываю денег столько, сколько мне и неснилось раньше, когда публика мне рукоплескала. Исправно плачу дань начальникуколонны и прочим сатрапам, и все равно остается прилично. Главное же, никто вдушу не лезет с идеологической линией. Полная свобода! Человеком себяпочувствовал. Не ты для публики, то бишь для клиентов, а они для тебя. Хочу —повезу, хочу — нет! В театре они тебя могут освистать, а здесь ты сам их можешьгрязью обрызгать. И ничего не скажут, утрутся и пойдут дальше. Вот на что япроменял свое первородство, свой дар Божий!
Таксист минуты две помолчал, а затем сказал:
— Вы, конечно, не поверили мне, когда я говорил о душевномравновесии. Нет в моей душе равновесия! По ночам сцена снится. И решаю один итот же извечный вопрос: «быть или не быть?» Помолитесь о душе моей грешной. Непомню уже, когда в последний раз в храме был. На Пасху это было. Смертию смертьпоправ... Смертию смерть поправ, — повторил он задумчиво. — Видно, иначенельзя. Вот и вы на заклание идете.
— Я иду выполнять свою обычную повседневную работу.
— Ну конечно... Смертию смерть поправ... И вот чтоудивительно — я не шел к Богу, так Он Сам ко мне пришел. Когда я вас увидел, ясразу подумал: «Это Он вас послал». И вспомнил я о своем первородстве... Да! Новот мы и приехали. Простите меня, отче.
— Вы меня простите.
— Я? Вас?
— Да, да. Простите.
— Что ж, прощайте, отче. Господи! Ведь «прощайте» — это иесть «простите»!
Он помог донести мои книги до ворот управления и, получив отменя благословение, промолвил:
— Может быть, еще увидимся.
— Может быть, увидимся, — ответил я.
* * *
Епархиальное управление еще было закрыто, но на скамеечке водворе одноэтажного здания уже сидели посетители.
Из их разговоров я понял, что они прибыли из какого-то отдаленногоприхода, добиваясь возвращения им закрытого при Хрущеве храма. В Москве, вСовете по делам религий, их не приняли, в местном совете с ними не пожелалиразговаривать, в Патриархии им рекомендовали обратиться к епархиальномуархиерею, с мнением которого, как им сказали, местные власти считаются. Кроме