Одиннадцатого октября, завершив рабочий день, Мольнарне, как обычно, заперла сейф, положила ключ в сумочку и отправилась домой. На другой день, придя к восьми утра на работу, она открыла сейф не сразу, а некоторое время спустя, занявшись сначала кое-какими повседневными мелочами, которых у каждого конторского служащего предостаточно. Покончив с этим, она достала ключ, вставила его в скважину и открыла дверцу, собираясь вынуть деньги. Полки сейфа были пусты. Не веря глазам, женщина невольно вскрикнула и позвала:
— Дядюшка Хорват! Подойдите сюда!
Старый кассир повиновался.
— Что вы видите в этом ящике?
Лайош Хорват глянул через очки, пожевал губами и не без юмора произнес:
— Пустоту.
Опомнившись, Мольнарне подняла шум и собрала возле шкафа чуть ли не всех сотрудников отдела. Не прошло и трех минут, как выяснилось, что ни она, ни старик-кассир отнюдь не галлюцинируют — сейф был пуст.
Потрясенные сотрудники тут же позвонили в городское управление милиции, оттуда внеочередное донесение о чрезвычайном происшествии полетело по проводам в Будапешт, а дежурный офицер, исполняя распоряжение высшего начальства, разыскал меня в Ходмезевашархее, где я занимался расследованием менее срочного дела, передал приказ немедленно выехать в Кечкемет и принять на себя руководство следствием. В результате в то же утро, в половине одиннадцатого я стоял перед настежь распахнутой дверцей сейфа и глядел в его, казалось, издевательски зиявшее пустое нутро.
Наши коллеги из местного уголовного розыска не ударили лицом в грязь — все было сделано правильно. Уяснив из сбивчивого потока слов по телефону главное, они тотчас выехали на место происшествия, деликатно и быстро выпроводили возбужденных бухгалтеров и конторщиц из кабинета главного кассира и из всех соседних помещений, где размещались сотрудники и через которые преступник мог проникнуть к намеченной цели. Кроме того, был оцеплен участок заводской территории, непосредственно примыкавший к зданию, на случай возможного обнаружения следов, оставленных вором на земле. Большинство сотрудников, присутствовавших в первые минуты после обнаружения преступления, были допрошены в качестве свидетелей, разумеется, поодиночке. Такая предосторожность диктовалась необходимостью, ибо перепуганные и взбудораженные случившимся бухгалтеры и конторщицы вполне могли принять услышанное от других за увиденное собственными глазами, спутать воображаемое с действительностью. Даже начинающему детективу известно, что в подобных острых ситуациях и воображение, и мышление неискушенных людей начинают работать особенно интенсивно, так что порой бывает весьма трудно провести между ними черту, по одну сторону которой находятся факты, а по другую — фантазия, ибо волны эмоций легко перехлестывают эту незримую границу. Психологи обычно говорят в таких случаях о повышенной взаимной диффузии эмоционального и рационального.
Первым сюрпризом для нас, специалистов, было то, что запор несгораемого шкафа, на первый взгляд казавшийся нетронутым, и на самом деле оказался таким, на его поверхности не нашли даже царапины. Более того, криминалисты-дактилоскописты — они успели примчаться из Будапешта почти одновременно со мной — не обнаружили ни малейших признаков проникновения или присутствия посторонних лиц в помещении, где стоял сейф. Ни одного отпечатка пальцев, никаких следов на ручках дверей, подоконниках оконных рамах, не говоря уже о самом сейфе! Из кабинета главного кассира вели две двери, одна — в бухгалтерию, вторая — в финансовый отдел, где сидели конторщицы, начислявшие зарплату. Обе двери запирались на ключ, но на замках тоже не установили никаких следов взлома. В стене было прорезано небольшое кассовое окошечко, выходившее в коридор, где в день получки выстраивалась очередь. Окошечко закрывалось раздвижными ставнями, которые запирались на надежную задвижку, открыть которую можно было только изнутри. Кассовое окошко нашли запертым, как обычно.
Внутренние двери, соединявшие все три комнаты, по утрам отпирала уборщица. Так было и на этот раз. Заботливая старушка пришла, как обычно, за час до звонка, аккуратно подмела полы и протерла сырой тряпкой все предметы с такой тщательностью, о которой теперь можно было только пожалеть. Педантичная чистоплотность уборщицы, увы, уничтожила наши последние надежды — комнаты сверкали чистотой.
В беседе со мной старушка подтвердила, что все двери были заперты, ключи она взяла с доски у дежурного вахтера, как всегда. Ничего подозрительного она не заметила. Замки в дверях открылись легко, посторонних предметов или каких-либо следов в комнатах она тоже не обнаружила. А свою работу она делает аккуратно и быстро, слава богу, не первый год. И вообще, ее никто еще не упрекнул за небрежность или верхоглядство.
Конечно, я не сказал уборщице, что эта ее добросовестность на этот раз и раздражает меня больше всего. Поблагодарив за информацию, я ее отпустил, а про себя отметил: надо поинтересоваться, не было ли у старушки каких-либо причин для того, чтобы сегодня прибирать особенно тщательно? Мысль о том, что она может быть непосредственно замешана в деле, я отбросил сразу же, задав ей первые два-три вопроса. Все признаки и обстоятельства, при которых было совершено ограбление сейфа, свидетельствовали о том, что преступники были ловкими, осторожными и умными людьми.
— Интеллектуальные бандиты, черт их возьми, — произнес вслух, словно прочитав мои мысли, один из дактилоскопистов, поднявшись с четверенек.
И все же ниточка была. Не исключено, что именно вчера кто-то дал старушке «добрый совет», а может, и прямое указание «вылизать» все помещения сегодня спозаранку особенно тщательно. Скажем, в честь дня рождения заместителя директора по хозяйственной части или прибытия какой-нибудь комиссии, мало ли что можно придумать…
— Товарищ лейтенант, через час вы допросите уборщицу еще раз, — приказал я одному из местных сотрудников. — Поподробнее, но предельно осторожно. Кроме того, так же вы поступите и с ночным вахтером, у которого хранились ключи от дверей.
Показания вахтера интересовали меня еще и по другой причине. Ограбление сейфа было совершено, вероятнее всего, перед рассветом. Большую часть ночного времени, с десяти часов вечера до шести утра, в проходной нес службу именно этот вахтер. Его застекленная будка помещалась возле ворот, а здание заводоуправления стояло метрах в двадцати от решетчатого забора и арки ворот. Если грабители проникли в здание с улицы, то им непременно нужно было пересечь это пустое пространство, хорошо освещенное яркими фонарями у ворот и над крыльцом единственного подъезда, ведущего внутрь здания. Фонари горели всю ночь.
Короткое замыкание? Прекращение подачи энергии или снижение напряжения в ночное время? Нет, как мы установили, ничего подобного в прошлую ночь не случалось. Все фонари и светильники были в исправности и образцовом порядке. Таким образом, весь двор просматривался сквозь стеклянную стенку проходной как на ладони.
Любопытно, что скажет вахтер?
Увы, ничего существенного он не сказал. Усатый дядюшка Понграц неизменно твердил одно и то же: всю ночь он не сомкнул глаз, сидел возле своего столика за перегородкой и никого не видел: «Будьте уверены, у нас незамеченной и мышь не проскочит!»
Не будь на рассвете дождя, да еще этого октябрьского утра, хмурого и туманного, возможно, и нашлись бы хоть какие-нибудь следы или точно удалось бы установить, были ли они вообще. К поискам мы привлекли даже собак. Пять псов обнюхали все в помещении бухгалтерии, и мы направились с ними к выходу. То и дело сбиваясь со следа, рыская вправо и влево, они все же вывели нас к заводской ограде. Миновав ворота, мы оказались на тротуаре, прошли по нему сотню-другую метров и вышли на шоссе. Здесь все наши ищейки потеряли след, и, хотя бились мы с ними долго, все было напрасно.
Да и уверенности в том, что они шли по следу грабителей, у нас не было. А если все-таки?.. Значит, ночной вахтер сказал неправду. Он или сам замешан, или заснул под утро и не смеет признаться. А может быть (в такую мерзкую погоду это немудрено), забылся, впал в этакую полудрему, что и сам не помнит об этом? Если первая версия правильна, то нетрудно представить, что именно он дал указание (или совет) уборщице навести в конторе идеальный порядок.
Однако ни вахтер, никто другой в то утро не давали уборщице ни указаний, ни советов. Старушка утверждала, что и на сей раз она убирала помещение, как всегда, на совесть. Это же подтверждали и другие работники конторы.
Тогда что же с вахтером? Если он вздремнул, очень трудно предположить, что взломщики выбрали именно то время, когда сторож спал. Следили за ним? Но как? Набрались смелости перелезть через забор, пройти через ярко освещенный двор, открыть дверь в здание, выполнить свою работу и тем же путем обратно? И все это за те минуты, когда вахтера одолел сон? Для такого предположения нужна слишком богатая фантазия, стечение такого количества случайностей, которые нельзя реально учитывать при расследовании преступлений.
Опрос вахтера, изучение его личных данных, обстоятельств семейной жизни, оценка его умственных и прочих качеств приводили к выводу: он не мог быть ни преступником, ни соучастником кражи.
Дальнейшей нашей задачей было помочь ему освободиться от нервозности, от страха перед следователем. Нужен был непринужденный, доверительный разговор, в ходе которого могли быть выяснены некоторые стороны, возможно, его невольной роли. Разумеется, на все это мало десяти минут, одного-двух часов и даже целой долгой беседы.
Вскоре по заводу пошел слух, что ночью из сейфа выкрадено все жалованье рабочих и в этот день зарплату выдавать не будут. Возмущение людей мы попытались использовать в интересах следствия. Через заводскую радиосеть подробно рассказали рабочим, что произошло ночью, и просили помочь в расследовании: если есть какие-либо подозрения или замечено что-то необычное, сообщить нам.
После допроса уборщицы и вахтера мы приступили к беседе с руководителем бригады кассиров Мольнарне, к выяснению ее роли.