Однако когда эти ученые утыкались в тупик, то всегда бежали к Доусону за помощью. Но постепенно он начал прививать им некое подобие уверенности в себе, используя элементарную психологию и позволяя им самим закончить свою работу. Было любопытно наблюдать за гордостью и удовлетворением этих людей, которое они ощущали по завершении своих задач.
Иногда Доусон думал о том, зачем он вообще делает это. Ему нравились Бетья и Феред, он хотелось помочь им. Но, кроме того, он ощущал в самом существовании Совета смертельную опасность для себя. Как бы он ни пытался, он никак не мог разгадать непроницаемую тайну, окружающую Совет. Тем не менее, он с определенной уверенностью знал, что человеческая раса была скованна шелковистыми, но, возможно, нерушимыми оковами, ведущими ее к упадку и гибели.
Вот только зачем?
Этого ему никто не мог сказать. Никто. И как могла тирания, основанная на выборности, сохранять себя? Это было против всех принципов политической логики, поскольку здешние выборы, насколько мог понять Доусон, были совершенно справедливыми и свободными от коррупции. Единственным решением стало изменение психики и характера человека после вступления в Совет при помощи каких-то устройств. Но, тем не менее, это многого не объясняло.
Теперь, когда рука его была полностью исцелена, Доусон работал с молниеносной поспешностью, наблюдая, как сторонники приумножаются и развиваются под его управлением. Бетья тоже сильно изменилась. Ее подбородок стал тверже, голубые глаза глядели прямо и спокойно, голос стал оживленнее. Она возвращала себе наследие человеческой расы – а вслед за ней и другие.
Но поначалу было трудно. Документы Фереда указывали направление, но людям было трудно возродить в себе инстинкт исследования. Доусону приходилось самому показывать им каждый шаг. Он вел, а остальные действовали эффективно, как только понимали, что нужно делать.
– Как эти лучи влияют на молекулярную структуру? – спросил он у одного ученого.
– Они могут вызвать стасис.
– Блокировать любые движения? Вы хотите сказать, что они могут превратить людей в статуи?
– Я не думал об этом, но, конечно, вы правы, Доусон. Да. Молекулярное движение будет остановлено с тем же эффектом, что и при температуре абсолютного нуля, и всячески движение прекратится. Да, люди могут быть парализованным.
– Проработайте все это. До мельчайших деталей!
Ученые могли работать, как только Доусон отдавал им приказы. Теория постепенно превратилась в практику и была воплощена в материальный трехмерный лучевой проектор. По принципу несущей балки, проектор был способен передавать вибрацию на расстоянии до полукилометра, мгновенно останавливая все, что угодно, на своем пути. Охват лучей можно было сделать широким или узким, и, при необходимости, ими можно было бы охватить весь огромный куб здания Капитолия.
Заговорщики встречались в пустынном здании на окраине Дасони. Оно не походило на привычный Доусону склад и являлось просто куполом из пластика, окрашенным в мягкие синие и зеленые цвета. Вероятность того, что их раскроют, было очень мала, но Доусон все равно принимал все возможные меры предосторожности, в том числе отправлял на улицу охранников. Группа встречалась тайно, всегда в разное время, чтобы не возбуждать никаких подозрений.
В итоге были подготовлены два самолета, один из которых оснастили лучевым проектором. Он должен был зависнуть над Капитолием, держа здание в пучке лучей, а другой самолет, с командой в защитных костюмах, должен приземлиться, чтобы захватить власть.
– Нет необходимости никого убивать, – сказал Доусон. – Мы возьмем членов Совета под арест. Если в их сознании что-то не так, то мы должны вылечить их.
Бетья кивнула, но в ее голубых глазах появилась какая-то безжалостность. Ей был нужен Феред, остальные ее не заботили.
В последний момент Доусон почувствовал приступ раскаяния. В конце концов, он был чужаком в этом мире. Имел ли он право изменять его, не разобравшись до конца в ситуации? Для таких мыслей было уже поздно, но все же Доусон решился на смелый шаг.
– Я еду в Вашингтон, – сказал он группе заговорщиков, когда они собрались однажды вечером в пустынном складе. – Я хочу задать Совету вопросы и, может быть, выдвинуть ультиматум.
БЕТЬЯ НАЧАЛА возражать, но Доусон был непреклонен.
Это был слишком большой гаечный ключ, который обезьяна собралась бросить в сложный механизм мироустройства, и Доусон хотел быть совершенно уверенным в необходимости этого, прежде чем все разрушит. О, Боже! Он и не думал, что это будет так легко. Эта легкость была результатом вытравления из человеческой расы боевого духа…
– Все готово к атаке. Атака должна произойти завтра ровно в полдень. Помните мои инструкции. Летите на большой высоте, пока не доберетесь до Вашингтона, затем включите лучи и действуйте. Подготовленная группа в защитных костюмах войдет в Капитолий и захватит Совет. Не отключайте лучи, пока не будете уверены в безопасности.
– А как насчет вас? – спросил кто-то. – Вы же будете в этом здании.
– Но лучи ведь не убивают, а просто парализуют. Я застыну вместе с остальными, а потом вы приведете меня в себя. И тогда мы сможем узнать правду о Совете. Не забывайте следить за тем, чтобы ваши видеофоны были включены. Если я не позвоню из Вашингтона до полудня, атакуйте.
Он позволил себе скользнуть взглядом по ряду лиц. Лица изменились, теперь это было явственно видно после недель опеки над этими людьми. В них уже не проступала обычная мягкость. Доусон мрачно улыбнулся, поднял руку в здешнем прощальном жесте и сказал:
– Счастливой посадки!
Он вышел, Бетья за ним. Но в тени Доусон остановил ее.
– Я оставляю тебя здесь. Помни, ты останешься в Дасони.
– Но я не хочу…
Доусон пристально поглядел в глаза девушке.
– Ты останешься. Ты меня слышала?
– Да. Конечно, вам лучше знать. Но вы ведь вернете Фереда, Сэфен?
Доусон кивнул, легонько пожал Бетье руку, отвернулся и быстро направился к аэропорту. Внутри него все было напряжено. Завтра к полудню тайна Совета будет раскрыта!
Глав 6. Катастрофа
ДОУСОН ХОРОШО рассчитал свое прибытие. Он не сразу отправился в Вашингтон, а сначала полетел в Нью-Йорк. Город изменился неузнаваемо. Лес небоскребов уступил место возвышающимся изящным шпилям, поднимающимся из лабиринта куполов, кривых и арок. Все сооружения были освещены светом, исходящим из пластиковой структуры самого города.
Однако очертания самого острова не изменились. Доусон узнал Гудзон, Ист-Ривер, реку Гарлем, но теперь их окружали парки, и они больше не были грязными потоками, какие он помнил. К ним протянулись мосты, тонкие арки которых казались слишком легкими, чтобы поддерживать собственный вес. Но огромная прочность современных материалов делала их совершенно безопасными.
Нью-Йорк был буйством цветов. Неизменными оставались лишь традиционные названия. Гринвич-Виллидж, Таймс-сквер, Централ-парк – все это исчезло. Доусон почувствовал ужасное одиночество, пока парил над городом, и на секунду ему безумно захотелось направить самолет вниз и разбиться.
Это желание тут же прошло, и он продолжал кружить, иногда замирая на месте над городом, чтобы рассмотреть что-нибудь в ярком лунном свете. И он снова был поражен утопическим спокойствием этого мира. Хотя бы знал, что это спокойствие лежит лишь на поверхности. А над всем протянулась таинственная тень Совета.
Проходили часы. Доусон приземлил самолет в бывшей долине реки Аллегейни, вышел, попил из ручейка, бегущего в траве. Потом прошелся, чувствуя, как розовая трава нежно гладит его голые лодыжки.
Он остановился, набрал полную горсть земли и чувствовал, как она высыпается между пальцами. Земля не изменилось. Но людей, которые жили на ней, уже не было. Они умерли, обернулись в прах и были забыты. Как забыта была Мэриэнн, и все остальные, кроме него.
Странно, что он уже не мог вспомнить прекрасный Нью-Йорк будущего, который только что видел. Он не мог представить себе его образ. Вместо этого он вспомнил озерцо в Централ-парке, лежащее в сумерках, с окружающими парк небоскребами, и лицо девушки, поднятое к небу, пока она любовалась закатом. Борясь с безнадежной тоской, Доусон упал на траву и уткнулся лицом в руки.
СОЛНЦЕ СТОЯЛО уже высоко, когда Стивен Доусон добрался до Вашингтона. Он посадил самолет на зеленую площадку, которую помнил по прошлому разу, и вышел, глядя на большой каменный куб Капитолия. Лицо его было мрачным и суровым.
Главная проблема заключалась в том, какие вопросы задать Совету. Легко сказать: спросить об окружающей Совет тайне. Но, в конце концов, какая именно тайна? Все неясно и зыбко. Здесь диссонанс, там подозрение, но в целом все выглядит убедительно. Доусон понимал, что ответ может быть очень прост. И это было самым зловещим из всего. Потому что он был совершенно уверен, что в этом мире что-то ужасающе не так.
Навстречу ему вышел уже знакомый проводник.
– Вас не вызывали… А, это вы, Стивен Доусон!
– Передайте Совету, что я прошу аудиенции, – сказал Доусон.
Человек в форме пожал плечами.
– Это беспрецедентно. Исключение было сделано лишь когда вы впервые приехали сюда, Доусон. Но я спрошу. Идемте.
Прошло немного времени, и Доусон оказался перед Советом. Панель закрылась за его спиной.
Здесь ничего не изменилось. Пять мужчин и женщина – Лорена Сан – сидели на низкой скамье, лицом к нему. Доусон невольно почувствовал, как что-то сжалось в его груди, когда увидел личико в форме сердечка и холодные серые глаза.
Выражение лица было таким же бесстрастным.
– Чем мы можем помочь вам, Стивен Доусон? – сказал один из старших мужчин.
– Я бы хотел задать несколько вопросов.
Наступила тишина.
– Мы согласились встретиться с вами по просьбе Лорены Сан, – после продолжительного молчания сказал мужчина. – Но мы служим всему миру, и у нас нет свободного времени. Вы должны быть кратким.