Стахов ДмитрийЗАПОЗДАЛАЯ ВСТРЕЧА
Вечерняя планерка заканчивалась. Скоро должен был начаться главковский селектор, а начальник строительно-монтажного управления Строков сидел как на иголках. Виной тому было нежданное появление в его кабинете опоясанного портупеей коренастого черноусого человека.
— Капитан Баранов, новый заместитель начальника районного управления внутренних дел. Не возражаете, если поприсутствую? — сказав это, он сел в угол и безмятежно уставился блестящими глазами на древний плакат по технике безопасности.
— Заканчиваем… Что там у нас осталось? — еще до селектора Строков хотел узнать причину появления милиции в своем кабинете.
— Мы так и не решили, как заполучить у соседей два трубоукладчика. Поймите, Андрей Николаевич, без них нам просто не обойтись: последние денечки остались… — Левченко, главный инженер управления, бросил косой взгляд на Баранова, который заявился так некстати.
— Это — ваши проблемы. Все, все, товарищи, — Строков вытащил из пачки сигарету и пытался поймать взгляд капитана: мол, какой разговор конфиденциальный или нет, но Баранов по-прежнему внимательно изучал плакат.
— Нет, не все! — сказал вдруг молчавший всю планерку заместитель по снабжению Пузырев.
— Анчоусы, что ли, в столовую привезли? — начальник изолировочной колонны толкнул локтем соседа и подмигнул всем сразу. — Люди нужны на разгрузку?
— Ты хоть знаешь, что такое анчоусы? — Пузырев расправил усы. — К поварихам прошлым вечером опять кто-то заглядывал в окошко.
О том, что к поварихам временами заглядывают в окошко, Пузырев говорил уже не раз. Но мало ли шутников среди молодых неженатых водителей трубоукладчиков? И потому новое сообщение было встречено сдержанным смешком.
— Кто-то не только заглядывал, но и стучался в окошко, — Пузырев постарался придать своему голосу тревожное звучание.
Тут капитан Баранов впервые отвел взгляд от плаката, уставился на Пузырева и заинтересованно стал вглядываться в его лицо.
— Поварихи на этот раз смогли рассмотреть его в свете луны, — заметив негласную поддержку капитана, заместитель начальника почувствовал себя бодрее. — Блондин, голубоглазый, лицо такое заостренное. И он был, был… голый он был. По пояс, во всяком случае. Понимаете?
Строков сломал сигарету, а начальник изолировочной колонны, грохоча басом, так затопал ногами, что казалось, проломит ножищами пол кабинета.
Однако капитан даже не улыбнулся. Он расстегнул полевую сумку, вынул из нее пакет, из пакета — два листка бумаги, несколько фотографий и углубился в их изучение.
— Михаил Аркадьевич! — Левченко отсмеялся первым. — На дворе — до двадцати пяти мороза…
Пузырев обиделся.
— Как знаете! — сказал он, ни на кого не глядя. — Как знаете! Мое дело — поставить в известность. На прошлой неделе со склада утащили две упаковки изоляции, каждая по двадцать кило, и бросили на лежневке. Третьего дня здоровенный кусок трубы укатили почти до сопок. А кто на сварочном стенде с подстанции колеса сорвал? И где теперь они, эти колеса?
Пока перечислялись все происшедшие за последнее время непонятные события, капитан с невозмутимым видом что-то записывал в аккуратную записную книжечку.
— Какая связь, Михаил Аркадьевич, между колесами, куском трубы и поварихами? — спросил Строков после короткого раздумья. — Валишь все в одну кучу!..
— В городке что-то происходит, — угрюмо мотнул головой Пузырев. — И что-то нехорошее! Вот и мой Трезор пропал…
— Да волки… — неуверенно протянул кто-то.
— Нет здесь волков! Повыбили с вертолетов, а оставшиеся окочурились с голоду лет десять назад. Позавчера, когда я в трест ехал, через дорогу оленей перегоняли. Вышел я поразмяться, с погонщиком поговорить. Он человека в тундре видел…
— Голого, что ли? — спросил с ехидцей начальник изолировочной колонны, но теперь никто даже не улыбнулся.
— Просто сказал: видел в тундре человека. Человек этот бежал быстрее «Бурана»… Я понимаю, чушь какая-то, но…
Рация пискнула, и все, кроме главного инженера, поднялись.
— Извините, товарищ капитан, — обратился Строков к Баранову, — но сейчас у нас селектор.
— Ничего-ничего, — капитан улыбнулся, показав белые зубы. — Я пока подышу воздухом. Через полчасика освободитесь?
Строков почесал затылок, вздохнул:
— Надеюсь…
Капитан удовлетворенно кивнул и вышел на крыльцо конторы управления вслед за Пузыревым. Ярко светила луна, в городке светились окна, от вагончика-клуба доносился голос хоккейного комментатора. Пузырев откашлялся, нахлобучил шапку и неторопливо застегнул «молнию» подбитой мехом куртки.
— Что-нибудь произошло, капитан? — спросил он. — С водителями?
— С водителями вашими все в порядке, Михаил Аркадьевич, — в руках Баранова вдруг откуда-то оказалась фотография. — Тут только это… Вот, взгляните… — Баранов взял Пузырева под локоть и собрался было уже подвести к фонарю, как раздался тяжелый грохот и со стороны сварочного стенда послышались истошные крики.
Распахнулась дверь конторы, и Строков вместе с Левченко выскочили на крыльцо.
— Что случилось? — рявкнул Строков.
— Вероятно, «пирамида» поехала, — удивляясь собственному спокойствию, предположил Пузырев.
— Это невозможно! — возразил главный инженер, как вдруг донесся отчетливый вопль: «Задавило, задавило!..» — и все четверо бросились на голос кричавшего.
Многотонные трубы, сложенные наподобие бревен в огромную пирамиду, ни с того ни с сего вдруг действительно раскатились в разные стороны, смяв по пути бытовку сварщиков и посшибав столбы.
— Задавило кого? — перекрывая общий гам, прокричал Строков.
— Там, вон там лежит, — бригадир сварщиков указал на откатившиеся дальше других четыре трубы.
Строков собрался уже было бежать туда, как капитан Баранов остановил его.
— Позвольте мне! — сказал он тоном, не терпящим возражения.
Подойдя к трубам, он увидел, что из-под ближайшей из них торчит рука. И что-то в ней сразу не понравилось капитану.
Шофер никак не мог поверить тому, что говорил ему Максим.
— Автостопом? Из Москвы? Быть не может! — восхищенно крутил он круглой головой. — Шутишь, да? Смеешься, да?
И Максим терпеливо, с теми же самыми подробностями, вновь принялся описывать шоферу наш путь из Москвы до последней остановки — маленького поселка, где в чайхане на окраине мы и познакомились с этим недоверчивым шофером.
— А зачем? Зачем поехали? — все выспрашивал он.
— Зачем? — переспросил Максим. — В горы…
— За мумие? — догадался шофер.
— Ну, почему — за мумие! Просто в горы… — Максим даже не улыбнулся.
Шофер недоверчиво покачал головой.
После перевала, у реки, Максим вслух прочитал табличку: «Кзыл-Суу» — и повернулся к шоферу:
— Нам здесь.
Шофер тормознул, машина остановилась, и мы быстро выгрузились.
— Ну, давайте, — крикнул шофер. — Только осторожней. Стемнеет скоро! — он захлопнул дверцу.
Мы двинулись вдоль реки, которая, отчаянно сопротивляясь, втягивалась в ущелье. Скалы в этом ущелье с одной стороны были нежно-песочного цвета, а с другой — почти фиолетового. Такие же фиолетовые скалы словно наползали на нежную зелень долины, где яркими пятнами выделялись скопления тюльпанов.
— Максим! — крикнул я. — Ты посмотри — как здесь здорово!
Максим не ответил. Я обернулся и не увидел своего друга. Пройдя по тропинке немного назад, наткнулся на него за ближайшим поворотом. Максим стоял, прислонившись к валуну.
— Ты что? — спросил я, подойдя к нему и положив руку на его плечо. Плохо себя чувствуешь?
— Нет… Вспомнил тут… вдруг…
Максим явно что-то скрывал от меня, однако я ничем не показал, что почувствовал фальшь в его словах.
— Пойдем дальше? — я поправил лямки своего рюкзака.
Наконец мы дошли до удобной котловины, поставили палатку, вскипятили чай и сварили кашу. Свою кашу Максим не доел, а примерно половину оставил в котелке.
— Больше не будешь? — удивился я.
— Я… потом, — в голосе Максима прозвучали какие-то несвойственные ему неопределенные нотки.
— Потом? — переспросил я. — Потом она в камень превратится…
— Ничего, — он почему-то отвернулся от меня и поглядел в ту сторону, откуда мы пришли.
Поведение Максима показалось мне странным.
Тут он словно очнулся от воспоминаний, достал свою неизменную свирель и спросил:
— Ты готов?
— Да.
— Тогда начнем?
Устроившись поудобнее на плоском камне, я взял тамбурин и колокольчики, и мы немного поиграли вместе.
Когда Максим отнял от рта свирель, он вдруг запел:
— Да-чжи-та бу люй-ни мань-ну-ла-ти ду-ху оду-ху-ду-ху…
Тут я удивился. Мы должны были исполнять «Силу, которую трудно победить», Дхарни[1] третьей ступени, а Максим почему-то запел Дхарни первой «Опору на силу добродетели», но все же стал ему подпевать.
Горы, нависшие над нами, словно вдруг расступились, и я начал ощущать, что скоро весь мир запоет с нами. Мы запели Дхарни еще раз, и тут к звону колокольчиков приметался какой-то посторонний звук.
Не знаю, что со мной произошло, но я замолчал и прислушался. В палатке кто-то отчетливо звякал котелком. Максим тоже замолчал и сидел теперь с неподвижно остановившимся взглядом, губы его были сжаты, а пальцы, державшие свирель, так побелели, что казались прозрачными.
— Не оборачивайся! — вдруг резко бросил он.
Началось все с того, что компания «Хортер энд Лоун» предложила Тони место складского рабочего. Место это, по мнению всех его друзей, было окончательным падением, но Тони все же надел рабочий комбинезон. С неделю он приноравливался к новым ритмам жизни, но тут — это случилось во вторник — заведующий складом вышел из своей стеклянной будки и крикнул: «Эй, Стюарт! Нет, не Барри, а новенький!» При этом он выглядел весьма похожим на глубоководную рыбу, которую вытащили на поверхность. И менее чем через час Тони уже сидел в кабинете председателя совета директоров, самого Клейтона Т. Риггса.