Брайан ждал, чувствуя себя как собака, брошенная в поезде хозяевами. Какое-то время он тупо смотрел на старые журналы, а потом стал считать кафельные плитки на полу. Вдруг промелькнула чья-то тень. Сердце Брайана едва не выпрыгнуло из груди. Однако это был не врач, прихода которого он ждал с таким нетерпением. Меньше всего ему сейчас хотелось видеть перед собой это удивительно красивое лицо.
— Привет, доктор Келли.
— Здесь нечего делать прессе. Этот материал не для газеты.
— А вам не кажется, что все зависит от моего решения.
— Я бы хотел побыть один.
Эллен взяла стул, поставила его перед Брайаном и уселась.
— Что там произошло?
— Лой ушиблась.
— Да, я заметила. Но что стало причиной? Господи, что это был за шум? Он пронзил меня всю, словно нож.
— Послушайте, — ответил Брайан, — я не хочу показаться грубым…
— Вот и не надо.
— Я хочу остаться один, мисс Маас… Эллен, если позволите… Я ничего не в состоянии понять. — У Брайана больше не хватило сил продолжать вежливую беседу. — Оставьте меня в покое!
— Так вы не знаете, что это за шум?
— Моя жена сейчас в операционной. Мы можем потерять нашего ребенка! Я хочу побыть один.
— Простите, доктор Келли. Мне очень жаль.
Брайан устало тряхнул головой, подошел к окну и уставился в черное стекло. Как в зеркале, он увидел, что Эллен протянула руку, желая его утешить, затем секунду помедлила, и рука опустилась.
Она постояла еще минуту, затем повернулась и пошла по холлу. Голова Эллен была низко опущена, а плечи сгорбились. Брайану стало ее немного жаль.
Однако она ушла, и это принесло облегчение.
Прошло более двух часов, прежде чем открылась дверь операционной и из нее вышел доктор Гидумэл. Брайан, прикорнувший на трех составленных вместе стульях, с шумом вскочил на ноги. Зеленая одежда врача была испачкана кровью Лой. На мгновение Брайану пришла в голову страшная мысль.
— С ней все хорошо и с вашим сыном тоже, — быстро произнес врач. Брайан весь обмяк. Он вдруг почувствовал, что совершенно обессилел. Гидумэл подвел его к креслу. — Но я хочу знать, что с ней случилось, Брайан. Это страшная рана, результат насилия. Полиция должна составить протокол.
— Она… Я думаю, она расстроилась. Такое волнение…
— Нет, повреждена стенка матки. У нее множество разрывов ткани. Мы все зашили, но это могло произойти только в результате сотрясения, сильного удара.
— Это невозможно. Она не падала и не получала никаких ударов.
Нахмурившись, доктор Гидумэл покачал головой.
— Это повреждение произошло в результате сильного сотрясения, которое воздействовало на матку. Такое могло случиться только при взрыве или страшном ударе. Других объяснений нет.
— Но ничего не взрывалось, — ответил Брайан непривычно высоким голосом. — По-моему, земля немного задрожала… никаких взрывов не было.
Врач сложил на груди руки.
— Нет, этого явно недостаточно, — Брайан, скажите откровенно… ее избили?
Брайан знал, что его волосы растрепаны, а все лицо в ссадинах. Возможно, он сейчас и похож на человека, способного избить собственную жену.
— Я никогда бы не причинил ей боль.
— Разумеется, нет. Я имел в виду разбойное нападение. Это мог сделать только кто-нибудь чужой. Дело в том, что я просто не понимаю происхождения этой раны. Вы говорите, что взрыва не было… Ну, тогда тут что-то неясное.
— Подождите. Земля не просто задрожала. Изнутри шла сильная вибрация.
— И что? Разрушены дома, вывернуты с корнем деревья? Нет, Брайан. Создается впечатление, что ваша жена пострадала от брошенной террористами бомбы или получила сильный удар в живот.
Брайан сделал над собой усилие, пытаясь придать голосу спокойствие.
— Ничего подобного не было, — сказал он. — Я хочу видеть жену.
— Конечно. Думаю, она скоро проснется.
Вслед за доктором Гидумэлом Брайан прошел в палату для выздоравливающих, где лежала Лой, такая маленькая и жалкая.
— Лой, — тихо позвал он жену.
— Ах…
Внезапно доктор Гидумэл отодвинул Брайана в сторону и наклонился к Лой.
— Вас кто-нибудь ударил, Лой?
— Нет. Это был шум… гудение… гудение причинило боль… — Лой закрыла глаза и погрузилась в сон.
Доктор Гидумэл выпрямился.
— Разумеется, никакое гудение не могло стать причиной таких ран.
Как и в первый раз, когда он увидел Лой, доктор Гидумэл положил ей руку на лоб. Брайан почувствовал в этом жесте нежность и все сразу понял. Оба этих человека жили вдали от своей родины. Выходцы из Азии, познавшие горечь обид от мелких уколов и молчаливого предубеждения, свойственных провинциальным городкам, жители которых привыкли вариться в собственном соку. Было видно, что доктор Гидумэл хочет защитить своего товарища по несчастью, такую же эмигрантку, как и он сам, опасаясь, что ее легко могут обидеть.
— Она еще немного поспит, а когда проснется, вы должны быть рядом. Нельзя ее волновать и расстраивать. Состояние здоровья вызывает опасение. Мы нашли множество мелких разрывов, которые могут открыться и кровоточить при малейшем воздействии. — Гидумэл помолчал и снова внимательно посмотрел на уснувшую Лой. Когда он поднял глаза, в них светилась откровенная мольба. — Она очень слаба. Дня два мы будем наблюдать за ней в больнице, а потом она может идти домой. Но вам надо быть очень осторожным и бережным. Осторожность и еще раз осторожность.
— Понимаю, доктор.
Доктор Гидумэл снова взглянул на Брайана и взял его за руку.
— Мы не сдадимся, — тихо сказал он.
Брайан подумал, что лучше бы врач не произносил этих слов, — они звучали очень мрачно.
Он оставался с Лой до одиннадцати вечера, а потом сиделки уговорили его пойти домой и немного поспать.
Как оказалось, это было большой ошибкой.
ГЛАВА III
Эллен возвращалась из больницы в свою крошечную хижину в Осколе. Она ехала по 303-й автостраде. Двигатель старого автомобиля подозрительно застучал. Если она застрянет здесь в полном одиночестве, то придется проделать долгий путь в темноте, а, возможно, и промокнуть до нитки, так как в горах слышались громкие раскаты грома.
Оскола затерялась в дикой и глухой местности. Здешние леса были очень неприветливы. Не один самолет потерпел аварию в этих горах и так и не был найден. Каждое лето туристы уходили в горы и не возвращались назад.
Большая часть этой местности, которая полсотни лет назад была процветающим краем лесников, садоводов и фермеров, сейчас совсем обезлюдела. Фруктовые сады, такие старые, что деревья в них приобрели уродливую и причудливую форму, вплотную примыкали к пахотным землям. Покинутые дома стояли с забитыми фанерой окнами, а их содержимое было разграблено. И это все, что осталось от семей, живших здесь в течение десяти поколений.
И все-таки места здесь были удивительно красивые, с залитыми солнцем долинами и весело журчащими ручьями, которые старожилы называли «киллами», применяя старинное голландское слово. Опасности, подстерегавшие в этих местах, были хорошо известны: удаленность от шумных городов, дремучие леса и непроходимые горы. Здесь все боялись заблудиться и погибнуть в лесах.
Независимо от того, что решила полиция, Эллен была полна решимости до конца расследовать непонятный случай с попавшей в беду женщиной. Даже если в холме и вправду ничего не было, как утверждал этот прилизанный геолог, все равно история с непонятным и страшным звуком несомненно вызывает интерес. Лой Келли попала в больницу, а у самой Эллен до сих пор болели все кости.
Так что же это, черт возьми, все-таки было? Безусловно, ни одна из работавших на холме машин не могла наделать столько шума. Ведь звук шел из-под земли.
Вспышки молнии становились ярче, а раскаты грома сильнее и сильнее. Их звуки казались Эллен весьма веским и мрачным аргументом, чтобы поскорее убраться из этих безлюдных мест. Она свернула на Маунд Роуд и проехала мимо дома судьи, каменного здания с двускатной крышей и узкими окнами на втором этаже. Первый этаж выглядел более изящным, как будто прежние хозяева, выходцы из Голландии, хотели перенести сюда частицу утонченности и элегантности того мира, который они оставили у себя на родине. Однако высокие окна и массивная дверь делали дом грубым и непропорциональным. В этот час он выглядел темным и безмолвным; сзади, на фоне беспорядочно разбросанных по небу облаков, изогнутой тенью чернел холм. Через несколько минут Эллен подъехала к своей хижине, совершенно незаметной с дороги. Даже грязную, извилистую дорожку под деревьями можно было различить с большим трудом.
Как обычно, дома Эллен встретила мертвая тишина, которую она так ненавидела. Прожив здесь шесть недель, показавшихся на редкость безрадостными, она украсила комнаты ситцевыми занавесками, веревочными ковриками и картиной с видом на Адирондак, которую приобрела в галерее в Ладлэме. Даже покупая каталог, чтобы выбрать карнизы и оригинальные кухонные полотенца, Эллен все еще никак не могла понять, что заставило ее отказаться от прежних беспечных привычек и внезапно превратиться в настоящую домохозяйку.
Однако вскоре пришлось признать очевидный факт: она была страшно одинока. Жизнь лесной отшельницы подействовала на Эллен так угнетающе, что она стала лихорадочно преображать свое жилище, изо всех сил стараясь сделать его уютным и старомодным. Может быть, она надеялась на волшебство. Если жилье выглядит привлекательным и домашним, возможно, в одно прекрасное утро здесь появится какой-нибудь друг?
Мертвую тишину нарушал только звук капающей из крана воды.
Эллен посмотрела на телефон. Единственным человеком, которому она могла позвонить, был Айра, но он уже давно сменил номер телефона. Насколько ей было известно, Айра забросил свой «порше» и увлекся даосизмом[2].
Да и что она могла сказать воображаемому другу? То, что она страшно одинока и нуждается в поддержке? Что ей уже за тридцать и она с завистью смотрит на чужих детей? Или что она сдуру купила обанкротившуюся провинциальную газету и наверняка останется в старых девах?