Из задумчивости его вывел окрик Каро Угрюмца:
— Проверь-ка вот тот блок! Я его выровнял, — глянь, встанет ли он в нашу стенку.
Задачка, что называется, на засыпку, для опытных каменотесов. Каро Угрюмец не имел права поручать такое дело ученику, но Нефер спорить не стал и постарался вспомнить, как и что делал совсем недавно в подобном случае начальник артели. У того было три мерных палочки, каждая двенадцати сантиметров в длину, на одном из краев у которых было высверлено отверстие, как у свистка. Старший тогда сначала убедился, что все палочки равны по длине, потом поставил их на поверхность блока — ровно отесанной со всех сторон каменной глыбы. Затем соединил две палочки бечевкой, вставив ее в дырочки, — третья служила точкой отсчета. Блок не оченъ-то ровный, решил Нефер и, взяв известняковый рашпиль, принялся сглаживать выпуклости и шероховатости.
— Что это у тебя за забавы? — рявкнул Каро Угрюмец, Самодеятельность подмастерья его, похоже, не обрадовала.
— Ты мне дал работу, я ее выполняю.
— Я тебя просил проверить, а ты давай углы закруглять.
— Я увидел, что не все ладно, а если видишь — чего ж не подправить. Не останется горбылей, так встанет в стенку как влитой.
— Это мой блок, а не твой!
Нефер положил инструмент и повернулся к Каро: мужичонка коренастый, руки короткие, но мускулистые, ноздри раздуваются от гнева, — того и гляди, драться полезет.
— У тебя куда больше опыта, чем у меня, Каро, но это не дает тебе права портить то дело, которым мы занимаемся. А этот блок — он не твой и не мой. Он принадлежит той обители вечности, для которой его вытесали.
— Хорош болтать! Отдай мне мой блок и проваливай.
— Хватит, Каро. Меня взяли в эту артель, и я больше не потерплю, чтобы ко мне так придирались.
— Не по вкусу наше обхождение — возвращайся за ограду.
— Чего ты взъелся? Я тебе доказываю, что умею ровнять камень и вставлять его в каменную кладку. Чего тебе еще?
Каро Угрюмец схватил долото и угрожающе помахал им.
— Ты нам в нашем селении не нужен.
— Это селение — моя жизнь.
— Берегись, Нефер… Поверь мне, далеко ты не пойдешь.
— Положи инструмент. Никакой страх не заставит меня нарушить клятву.
Двое мужчин смотрели друг на друга не мигая. И Каро наконец положил долото на камень.
— Значит, ничего не боишься?
— Я люблю свое ремесло и хочу во что бы то ни стало оправдать доверие, оказанное мне братством.
— Ладно. Пусть этот блок достанется тебе… Заканчивай его сам.
И ремесленник удалился. Нефер принялся убирать последние шероховатости и так увлекся, что позабыл о времени. Его размеренные движения стали мягкими, как свет заходящего солнца.
— А тебе домой не пора? — спросил начальник артели.
— Да я почти закончил.
— С Каро нелады?
— Да ну. У него свой нрав, у меня — свой. Если чуток постараемся, притремся. А там и поладим. Что бы ни случилось, лишь бы работе не в ущерб.
— Пошли со мной, Нефер.
Неби привел ученика к навесу, под которым лежали самые разные камни.
— Вот, гляди. Что скажешь?
— Это песчаник. Камень так себе. Мягкий, и потому поддается обработке бронзовым теслом. Но очень уж пористый. И доставили его не из самой лучшей каменоломни, вроде той, что в Джебель Сильсиле. Для царской гробницы не годится.
— Твоя правда, Нефер. Важно, откуда камень: Асуан — это красный гранит, Хатнуб — алебастр, Тура — известняк, Джебель эль-Ахмар — кварцит. Место Истины не терпит никаких изъянов в этом деле. Ты побываешь во всех каменоломнях и запечатлишь их в своей памяти. А о происхождении камня ты размышлял?
— Я думаю, что камни зарождаются в мире подземном и взрастают в утробах гор. Но также полагаю, что рождаются они и в пространстве светоносном, ибо подчас камни падают с неба. Каменная глыба кажется косной, но рука резчика ведает, что она живая и несет в себе следы преображений, невидимых очам нашим, ибо время камня не то же, что век человеческий. Камень видел то, что не дано видеть ни одному человеку. И не должны ли мы, в свой черед, воспринимать его как свидетеля вечности?
— А вот этот гранит как тебе?
— Сущее чудо… Его можно так отполировать — за многие столетия не потускнеет.
— Хочешь стать ваятелем?
— Чтобы научиться тесать камень, целой жизни мало. Но ваяние… меня тянет к нему сильнее.
— Начальник ваятелей Усерхат считает, что ему никто не нужен, и ты такого от него натерпишься, если попробуешь уговорить его, чтобы он тебя научил… Но раз камень с тобой разговаривает, может, он тебе и дорогу откроет?
— А я только его и слушаю.
Неби дал понять, что пора все-таки оставить стройплощадку, но сам с пригорка еще понаблюдал за молодым человеком. Завтра надо будет поговорить с собратом. Интересно, что скажет ему Каха? Но поднимать Нефера Молчуна по лестнице старшинства в Месте Истины надо.
47
Ясна не знала, чего бы еще ей пожелать. Ей посчастливилось познать настоящую любовь, глубокую и светлую. Она жила в селении, не похожем ни на какое другое, и оно открывало ей мало-помалу свои обычаи и маленькие тайны. И каждый день она служила богине Хатхор, составляя из цветов букеты, которые возлагались затем на жертвенниках и в молельнях.
Женщины, в отличие от мужчин, после посвящения по артелям не распределялись; занимая нижнюю ступень на служебной лестнице, Ясна нимало этим не смущалась, а только радостно выполняла порученную ей задачу. Однако обитательницы Места Истины если и роняли словцо при встрече с нею, то лишь по какому-нибудь незначительному поводу, и она до сих пор ощущала себя чужачкой, не заслуживающей доверия.
Вечером Нефер и Ясна рассказали друг другу о событиях, случившихся с ними за день, и, обсудив происшествия, решили, что в поведении мастеровых и их жен не стоит видеть что-либо особенное или тем более угрожающее. Это непростое место, и ожидать, что тебя примут за своего сразу, не приходится.
Хатхор — богиня звезд — разливает по всей вселенной любовную силу. Она одна способна слить воедино все начала жизни. И, почитая ее, жрицы Места Истины вносят свою лепту в поддержание всеобщей гармонии, не являющей себя в каком бы то ни было зримом творении или твари. И все члены братства, равно как и все молящиеся во всех храмах Египта, начиная с самого фараона, повторяя день за днем одни и те же священнодействия, поддерживают растекание этой незримой силы, дабы люди оставались под покровительством богов, а Маат по-прежнему пребывала на земле.
Ясна, занимая на лестнице старшинства весьма скромную ступень, была счастлива своей причастностью к служению сему культу, тем более что вся жизнь селения строилась вокруг него.
Дверь дома Казы Тягло оказалась запертой. Обыкновенно с утра его жена подметала порог и гостиную и всегда спешила принять цветы из рук Ясны.
Встревоженная девушка нерешительно постучала.
В дверном проеме появилась маленькая черноволосая женщина.
— Муж захворал, — сказала она раздраженно, словно это Ясна была виновата в недуге супруга. — А ведунья занята, она пользует жену писца Рамосе. И я не знаю, когда она придет.
— Может быть, я помогу…
— А ты разбираешься в целительстве?
— Кое-что знаю.
Жена Казы Тягло заколебалась.
— Имей в виду: если у тебя ничего не выйдет, я всем расскажу, что ты строишь из себя невесть что!
— Не опасайся. Тебя-то уж точно винить никто не будет.
Спокойствие Ясны обезоружило хозяйку, и та подалась в сторону, освобождая проход.
Каза растянулся на каменной скамье, подложив под голову подушку. Роста он был среднего, мощные ножищи с широченными икрами, физиономия квадратная, волосы черные как смоль, глаза карие.
— На что жалуетесь?
— Живот… Печет, мочи нет.
Ясна осмотрела больного так, как ее учила когда-то целительница Нефрет, постаравшись взять на заметку цвет кожи, запах, исходящий от тела, частоту дыхания, но прежде всего она ощупала брюшину и посчитала пульс, чтобы вслушаться в голос сердца.
— Что-нибудь серьезное? — спросил Каза.
— Не думаю, ибо никакие демоны вам не угрожают. Желудок болит, потому что вы его перегрузили или съели что-то не то. В течение нескольких ближайших дней ешьте мед, черствый хлеб, сельдерей и смоквы. Пейте подслащенное мягкое пиво, понемногу, но часто. Боль будет уходить постепенно.
Мастеровому уже полегчало.
— Приготовь мне то, что велено, — попросил он жену, — и не забудь сходить к писцу некрополя. Скажешь, что сегодня я на работу не выйду.
Женщина с недоверием взглянула на Ясну.
— Хочешь, я возложу цветы на твой жертвенник?
— Обойдусь. Я сама. Уходи, дел у меня полно.
— Да будет над вами покров Хатхор и да исцелится супруг твой.
Ясна думала, что теперь-то сможет раздать по домам остававшиеся цветы, но… застыла на месте. В метре от нее, посреди главной улицы, стояла ведунья. Из-под густой седой гривы на Ясну сурово взирали ее пылающие очи.
— Кто тебя учил лечить?
— Старшая целительница Нефрет.
Чуть заметная улыбка смягчила суровость лика мудрой женщины.
— Нефрет… Такты ее знала.
— Она меня воспитывала.
— А почему ты не стала целительницей?
— Потому что Нефрет предсказала мне иную судьбу, и я ее послушалась.
— А тяжелые недуги лечить умеешь?
— Кое-какие.
— Идем со мной.
Утопающее в цветах жилище ведуньи соседствовало с домом Рамосе. Ошеломленные соседи глазам своим не верили: Ясна прошла вслед за хозяйкой в дом, куда никто не заходил вот уже лет двадцать.
Ведунья провела гостью в просторную комнату. Обилие жимолости в цвету. Полки заставлены горшками и кувшинами с целительными составами и другими снадобьями. Вдоль стены — ряд корзин и сундуков, доверху заполненных папирусными свитками.
— Я очень долго работала вместе с целителем Пахери — это тот, что написал трактат о болезнях прямой кишки и ануса, — сообщила ведунья. — Он заставил жителей селения строго блюсти чистоту, ибо она — зало