ебя рак.
- Да знаю, что идиотина. Просто хотелось проверить их реакцию. Уверен, если бы я был настоящим геем, то такая мысль бы в голову не пришла. А тут как-то и страха не было, как раз потому, что из своей зоны комфорта я на самом деле не выходил.
- Вопрос можно? - я не ответил, потому что настойчивые вопросы - неотъемлемая часть его натуры. Независимо от моего согласия. - Зачем ты хотел проверить их реакцию именно в этой теме?
- Было интересно.
- Но если бы ты не был знаком со мной, тебя бы такая гениальная идея не озарила, так? Ты ведь понимаешь, что начинаешь примерять на себя... как Кирилл?
Я напрягся и даже сел.
- Нет. Это не одно и то же!
- Конечно, не одно и то же, потому что ты - не он. И я понимаю, что каждая твоя мысль должна заканчиваться конкретным выводом, потому ты на это и пошел. Но зачем ты вообще допускаешь в себя такие мысли?
- Они не спрашивают разрешения на вход.
- Ладно. Неважно, - он махнул рукой. - Пошли к ребятам на речку.
Я попытался приподнять бровь, но вовремя остановился. Сосущая болью ранка только-только затянулась и перестала кровоточить.
- Да ладно тебе, Никит! Вы тут что, никогда ни с кем не дрались? Теперь будешь сидеть пару недель дома, чтобы никто не узнал? И правда, как прекрасная дама.
- Нет, просто им надо будет как-то объяснить...
- Боже ж мой! Скажи, что это я, или брательник твой, или пидорасы с тридцать шестой. Подойдет любое объяснение.
«Пидорасы с тридцать шестой» - это было по-нашему, по-новозасопкинскому до такой степени, что я не выдержал и хохотнул. В поселке было две школы - первая и тридцать шестая. И пока мы учились, велись перманентные войны не на жизнь, а на смерть. Причина взаимной ненависти достаточная - наш поселок разделялся рекой на две части. Наша половина, традиционно называемая Нахаловкой, целиком была застроена частными домами. Их Жирный ряд строился гораздо позже и включал в себя также пятиэтажные хрущевки. Но война была не между Нахаловкой и Жирным рядом, а между первой и тридцать шестой, потому что в курсе постоянных боев были только школьники. Наверное, нам просто хотелось задавать вопрос, который задает любой взрослеющий пацан в любом городе: «Эй, ты из какого района?». До серьезного кровопролития дело никогда не доходило. Мы просто чесали кулаки друг об друга и вспоминали весь матерный лексикон. Конечно, сейчас эту традицию подхватила новая школота, но изредка случалось и нарваться на тех, кому ты года два назад начищал морду. И мы с обоюдным удовольствием вспоминали детство. Потому что в девятнадцать иногда очень хочется не быть взрослым.
Мы вылезли через окно - с родителями встречаться я не хотел - и отправились на речку, с которой на всю округу разносились звуки пьяного веселья.
- Хао, Никитос, это кто так тебя? - спрашивал каждый.
- Пидорасы из тридцать шестой, - отвечал я и получал понимающий кивок. Кое-кто даже предлагал вспомнить юность и наведаться в Жирный ряд, но идея эта уже не находила достаточного отклика.
Наконец, ко мне подбежала и Света. Она единственная не спросила о налившемся под глазом синяке, а просто обняла на секунду, как обычно, а потом обратилась к моему другу:
- Ты Саша, да? Меня зовут Света. Пойдемте, там уже шашлыки почти готовы.
Компания концентрировалась вокруг костра: кто ближе, кто подальше - особенно парочки. Я отыскал в толпе Машу, которая, конечно, тут же уселась рядом со мной, прямо на песок. Сашка, окруженный девчонками, разместился неподалеку. Все уже были пьяные и веселые, а мы с ним догоняли остальных. Все болтали в своих тесных кружках, но тут громче остальных начали раздаваться голоса спорящих парней:
- Да заебал ты уже с этими хохлами! Отстань уже от них!
- Как это - отстань?! - возмущался Андрей. - Какого хера эти ублюдки вообще творят? Своих же мочат, порядок навести не могут. И подставляют анальную дырку под Европу, как пидорасы.
- Они и есть пидорасы! - подхватил кто-то.
- Ага, - отозвался еще один. - А слыхали, в Пиндосии узаконили гейские браки? Теперь они всей страной долбят друг друга в жопу.
Среди общего смеха раздался голос Светы:
- Ну и какое тебе дело, кто куда кого долбит в Пиндосии?
Андрей повернулся к ней:
- Да это же мерзко... Прикинь, в жопу! Говномесы!
- Когда речь шла о Наталкиной жопе, ты что-то не слишком возмущался, - парировала Света, вспомнив старую историю. Андрей тогда с гордостью рассказывал всем, как развел временную подружку на анал.
Толпа ответила дружным хохотом, но Андрей пытался перекричать:
- Не передергивай! С девушкой - это другое!
- Ну конечно, другое! - Света не давала ему спуска. - Знаете, а вот я иногда жалею, что я не лесбиянка. Мне кажется, с женщиной ужиться куда проще! Жаль, что у меня встает только на мужиков...
Андрей тут же переключился:
- Ого, Светлан, ты это... Если когда-нибудь решишься, меня позови. Я б поглазел!
- В очередь, индюк! - заржал стоявший рядом со Светой Игорь. - Я первый! У меня и глазомер больше!
Они еще какое-то время под всеобщий хохот мусолили эту тему, а я присмотрелся к тем, чья реакция на такие разговоры меня интересовала. Сашка, улыбаясь, так и болтал с одной из девчонок, которая постоянно пыталась переместиться к нему на колени. А Кирилл... он позеленел. Стало даже странно, что никто больше не заметил такое сильное изменение его настроения. Он хмурился и не отрывал взгляда от Сашки, а потом встал, сплюнул и ушел в темноту. Вернулся не сразу, но, судя по всему, смог взять себя в руки.
***
- Света классно поет, - заметил Сашка, после того, как Маша зашла в свой дом, а мы направились дальше. - И вообще, она какая-то... как будто не отсюда. Как и ты.
- Мы встречались с ней в школе. Сейчас отношения ровные, дружеские.
- Удивлен, что вы расстались, - вставил он. - Я пообщался с ней... Почему не сложилось, если не секрет?
- Да нет, не секрет, - я махнул рукой. - Просто не сложилось. Она потом перевстречалась со многими из наших. И ни с кем не была достаточно долго. Она... как будто ищет и не находит.
- Подозреваю, вы еще можете сойтись снова. Если она не уедет куда-нибудь подальше, что было бы очень логично.
- Нет. Это очень уж вряд ли. Прошло давно, говорю же. Я даже к Маше больше привязан.
- Ты можешь думать о себе что угодно. А я буду думать что угодно мне, наблюдая со стороны. Вы со Светой сильной отличаетесь от остальных, вот с того я и решил...
- Не преувеличивай, сосед, - я рукой вытер резко потекшую на глаз жидкость. Кровь. Ранка над бровью опять открылась, а почему-то алкоголь заметно усиливает кровотечение. Возможно, я и не заметил, как разорвал ее края еще сильнее. У меня с собой не было даже платка, а пачкать футболку не хотелось.
Сашка за плечо развернул меня к себе и оценил ситуацию.
- Пошли ко мне. Бабушка уже спит давно. Хотя бы пластырь присобачим.
Я приложил руку к ране, стараясь уберечь одежду от капель, и пошел за ним. До моего дома было рукой подать, но мне до сих пор не хотелось встречаться с родителями. А если я начну искать аптечку, то, скорее всего, привлеку внимание матери. Она, конечно, уже знает, что я свалил. Но это было дело привычное, может даже, успокаивающее в ее случае - я не рыдаю в подушку от незаслуженной обиды, а пошел гулять с друзьями, как обычно.
Я умылся, стараясь очистить водой и ранку. Отражение в зеркале было впечатляющим. Синяк под глазом будет сходить очень долго, но сейчас больше беспокоила бровь. Края вокруг кроваво-мясистой полоски разбухли и теперь выглядели намного хуже, чем часа три назад.
- Надо бы зашивать, - пробубнил Сашка. - Давай, короче, перекисью, а потом стянем пластырем. Это, конечно, не лучший вариант, и шрам останется.
Он протянул мне намоченную ватку, чтобы я сам перед зеркалом обработал рану. Что я с шипением и сделал. Прищемил пальцами края и дождался, когда кровь перестанет сочиться, а потом уже Сашка небольшими полосками пластыря начал фиксировать сверху, перпендикулярно линии разрыва.
В его движениях не было ничего, что не сделал бы другой парень, помогая мне в таком же случае. Вообще ничего! Он отрезал полоску и аккуратно прикладывал к нужному месту, чуть прижимая по краям двумя пальцами, потом брал следующую. Всего три. Всего три раза он приближался и касался руками моего лица. И... это у меня, а не у него, что-то внутри перевернулось.
Это был самый первый эпизод. Я очень многое забыл, но до сих пор считаю, что это был самый первый эпизод. Я не из тех людей, которые врут себе. Я не из тех, кто себя жалеет. Поэтому, хоть и отстраненно, захотел, чтобы он, будучи вот так близко, посмотрел мне в глаза. Нет, я не собрался вдруг его поцеловать, вдохнуть запах или провернуть еще какую-нибудь романтичную хренотень - ничего подобного! Я хотел только узнать - у него сейчас глаза такие же серые, как обычно? Будет ли он улыбаться, как обычно, когда наши взгляды встретятся на таком коротком расстоянии? Я до одури захотел, чтобы он посмотрел мне в глаза.
Но его внимание было приковано только к ранке. И закончив, он просто отстранился и подтолкнул меня снова к зеркалу.
- Зацени, Мона Лиза, какая прелесть получилась.
Но я не мог сосредоточиться на своем отражении. Провалился в водоворот внутри. Сашка выдернул меня из меня уже более серьезным тоном:
- Никит, все нормально? У тебя, может, сотрясение?
Я отрицательно помотал головой и просто сказал:
- Все, я домой. Спасибо.
***
Стоит ли говорить, что уснуть я так и не смог? Когда мать громогласно позвала завтракать, я тут же пошел к ней. Она оценила ровные параллельные полоски над моей бровью и распереживалась, что сама не заметила сразу, что ранка такая глубокая. В принципе, изначально она таковой и не выглядела, потому я просто отмахнулся. Мать погладила меня по волосам и попросила сегодня отдохнуть. Это мне и было нужно.
Я поставил кактус на стол и поучился пользоваться зумом на фотоаппарате. Потом перекинул кучу снимков в компьютер. Затем проделал то же самое с книгой, с книгами, с книгами и кактусом. На улице гораздо больше объектов для такой тренировки, но выходить из комнаты не хотелось. Я не хотел спать. Не хотел писать зарисовки. Не хотел думать. Я хотел фотографировать кактус с книгами.