Ее сторожил высокий тщедушный парнишка Рахман. Ему было поручено, чтобы он с нее глаз не спускал. Рахман с первого взгляда на Шах-Заду влюбился в нее. С первого же дня заточения Шах-Зады в этом богом забытом уголке земли Рахман свою привязанность к ней, со временем перешедшую в большую безумную любовь, не скрывал. Рахмана чабаны именовали шакалом за то, что его бледное робкое личико с блестящими глазами походило на острую мордочку шакала. Было ему восемнадцать-двадцать лет. Правда, выглядел он значительно старше; был замкнут, молчалив, богобоязнен. Он, если не был занят делом, а дел Шархан ему поручил много, дни и ночи проводил на молитвенном коврике. Если не молился, то погружался в свои бесконечные печальные думы.
Рахман приходился племянником Шархану. Ходят слухи, что много лет назад отец Рахмана погиб от руки Шархана. На кошару помощником чабана Шархан привел его еще мальчиком, когда потерял отца. Рахман со старшими чабанами пас колхозную отару. Когда в стране начались перестроечные процессы, колхозное добро ушло с молотка, вместе разрухой с кошары отогнали колхозный скот, а всех чабанов разогнали. Рахман остался здесь пасти овец и бычков дяди и его дружков. Хотя мать Рахмана, бедная, но гордая вдова, проклинала, что лучше бы вместе с отцом и трусливый сын погиб, чем видеть его, пасущего скот убийцы отца.
Шах-Зада первые дни своего заточения целыми сутками плакала, билась об стенку головой, в истерике царапала себе лицо, рвала волосы. В один день, поняв, что ей отсюда никогда и никуда не выбраться и ни от кого помощи не ждать, смирилась со своей участью. Стала богобоязненной, все время проводила в молитвах или молчала. Чтобы не сойти с ума, она изматывала себя работой. Так хоть как-то убивала время, на время отходила от своего горя. Рано утром, с зарей, она вставала, делала утренний намаз, выходила, доила коров в коровнике. Потом она выгоняла их пастись, приходила в чабанский домик, топила очаг, готовила еду нукерам, чабанам Шархана, мыла посуду, приносила с родника воду, лепила кизяк. А днем, погружаясь в свое горе, подолгу стояла у окна и беззвучно плакала.
Маленький домик с крохотными окошками, одиноко стоявший у основания Урцмидага, начинал приходить в упадок. Ветхий домик, с закопченными стенами и потолком, с покосившимися и скрипучими дверьми, со всех сторон был окружен многочисленными зелеными холмами с рододендроном, растущим густыми кучками, кустарниками, зарослями карликовой березы и дуба. Дальше, за горизонтом, виднелись причудливые скалы, похожие на рассвете во время восхода солнца, в сумерках они становились похожими на великанов, драконов с исполинскими головами, свирепых медведей.
Из окна комнаты Шах-Зады открывался чудесный пейзаж: лиловые ледниковые вершины Урцмидага четкими силуэтами вырисовывались на фоне неба, молочно-голубого на рассвете. А на закате, горевшем рубином в золотой оправе, они становились сизыми, голубыми. Чувствовала ли Шах-Зада в своей узнице величественную красоту, безмолвие, божественную уединенность этого места? Чувствовала ли она пряный аромат душистых альпийских трав, не видевшая до сих пор такого количества разнообразия цветов, мхов, трав, березовых рощ, тающихся на горизонте в море вечернего заката? Видела ли она с наступлением вечера, как поднимается облитый кровью диск луны за сизыми облаками, хищными птицами, наседающими на величественно-горбатые макушки холмов? Видела ли она, что ледяные пики Урц-мидага в сумерках начинали излучать кровавый свет, а зеленые шапки холмов наполнялись таинственным голубоватым и сиреневым мерцанием, трепетом и шепотом, а горы за горизонтом погружались в сладострастный сон любви?
Первые дни своего заточения ее глаза в зелени бесконечных однообразных холмов ничего не различали. Со временем, когда ее окровавленное сердце превратилось в ледяной сгусток, а с глаз спала кровавая пелена, она стала присматриваться к окружающей среде. Первые дни она, как статуя, укутавшись в теплую шерстяную шаль, долгие часы простаивала у окна своей узницы. Уже давно все овцы и ягнята мирно покоились в овчарнях, бычки, развалившись в загонах под открытым небом, равномерно жевали свою жвачку, и сторожевые собаки попрятались под старыми, скрипучими от каждого дуновения ветра арбами и навесами. А Шах-Зада все стояла и стояла, тупо всматриваясь в темнеющую синь неба. И даже в грозу, когда холмы окутывала плотная стена свинцовых туч и тумана, в свете керосиновой лампы ее печальное лицо по-прежнему светлело у окошка узницы. Устремив взгляд вдаль звездного неба, Шах-Зада тонкими пальчиками теребила ворсинки бардовой шали на своих плечах. Она интуитивно ждала, ждала своего вызволения, явления с небес, голоса, знака.
Однажды во сне к Шах-Заде явился глубокий старец с огромными небесно-голубыми глазами и длинной белоснежной бородой. Он был в белом одеянии, обут в белые замшевые сапоги; на голове красовался такого же цвета тюрбан. В правой руке держал белоснежный посох выше головы, на нем чернью были нанесены тайные знаки, иероглифы. Показалось, он к ней не пришел, а спустился из небесной глубины. В это время она видела сон, как в урочище Чухра на нее с Хасаном напали бандиты, как они похищали ее. Она безутешно плакала, похитителей просила, умоляла не убивать Хасана. Глубокий старец сел на лавку напротив постели Шах-Зады, гладил ее по голове, приговаривая вкрадчивым, гипнотизирующим голосом. Он говорил на чужом языке, но она понимала все, что он ей говорил:
«Шах-Зада, тебе нельзя плакать. На этом стойбище ни один человек не должен видеть твоих слез. Потому что они не стоят и ни одной твоей слезинки. В твоих жилах течет древняя кровь, кровь древних великих царей. Настало время, когда ты должна знать тайну своего древнего рода, тайну рождения и происхождения. Кроме этой жизни, в которой ты живешь, во вселенной есть еще множество параллельных жизней, в которых ты жила и живешь. На севере, за полярным кругом, находится древнее государство Гиперборея. Сейчас оно покоится под водой, но настанет день, когда оно всей свой мощью, всей своей красой поднимется из глубин Северного Ледовитого океана. Ты родилась в Гиперборее. В Гиперборее ты была принцессой Заррой, царицей Саидой. А в другой параллельной жизни ты была принцессой Очи Бала, величайшим воином-предводителем Горного Алтая. В настоящей жизни ты живешь жизнью Шах-Зады. Ты представитель великого рода правителей древней Гипербореи. Там заложили начало своих родов великие цари древних шумеров, ацтеков, Индии, Китая, Персии, Древней Албании, Рима, Древней Греции. Когда на севере наступил ледниковый период, правитель Гипербореи, твой предок, со своей свитой переселился в Горный Алтай. А его сыновья через тысячелетия перекочевали в Кавказскую Албанию. Главной причиной переселения правителя Гипербореи в Горный Алтай было не наступление холодов и северных ледников. Правитель Гипербореи мог переселиться в подземные города Гипербореи или другие подземные города мира. Причина, и веская, была другая. В Гиперборее твой род давно преследовали злые духи, которые умерщвляли сыновей, дочерей правителя Гипербореи. И ваш предок вынужден был тайно переселяться в Горный Алтай, а старшего сына и одну из дочерей, это ты, отправил на Кавказ. Вы заложили основу величайшего государства Кавказской Албании. Не думай, что эти страны были чуждыми для твоего древнего рода. Нет, они были частью Гипербореи, ее продолжением. На голову твоих предков выпали много испытаний, которые впоследствии преследовали и наследников великого правителя Гипербореи. Сегодня судьба испытывает и тебя. Крепись, дочь моя, кровавый враг давно и неотступно следует за тобой. Впереди тебя ждут много трудностей, терпи, будь мужественной. Мужествен-нн-оой!.. – он из внутреннего кармана достал перстень невиданной красоты, который своим сиянием заполнил всю комнату. – На, это твой перстень, перстень принцессы Зарры. Храни его, пока он с тобой, твоей жизни ничто не угрожает. Как только почувствуешь, что твоей жизни угрожает опасность, тебе на помощь явятся Небесный камень, который покоится в одной из пещер Табасарана и меч из пещеры Дюрк, посланный небесами».
Так сказал глубокий старец, еще раз погладил ее по голове, сложил руки крыльями и взлетел. Крыша домика расступилась перед ним. И он звездой устремился в небесную высь.
Шах-Зада открыла глаза – к луне, оставляя за собой длинный шлейф пламени, направлялась красная звезда. Ей показалось, звезда заметила ее пробуждение, всеми пятью концами весело замерцала ярко-зелеными огнями, скрылась за лунным диском.
На ее левом большом пальце красовался перстень, преподнесенный глубоким старцем. Оно был ни золотым, ни серебряным, ни бриллиантовым, а сделанным из кого-то неземного материала. Перстень был огромной величины, он занимал весь большой палец; в темной комнате он искрился, горел всеми красками радуги. На перстне, с огромным камнем, который занимал три пальца, был изображен лик принцессы Зарры. Это лицо – копия ее лица. Шах-Зада из небольшой сумочки вытащила туалетное зеркальце и долго, изумленно изучала то свой лик, запечатленный на камне перстня, то свое отражение в зеркальце. Она от своего лика не могла оторвать своего взгляда.
«Кто я, что я, почему меня здесь держат?!» – воскликнула Шах-Зада.
Она с высоты небес услышала голос глубокого старца: «Ты – принцесса Зарра, ты – царица Саида, царица Гипербореи. Ты – Очи Бала – принцесса Горного Алтая. Ты – Нури – принцесса Кавказской Албании. Ты – Шах-Зада, будущая правительница Табасарана…»
«Сколько жизней у меня? Кто жаждет моей крови, кому нужны мои муки, мои страдания?! Я за один взгляд Хасана, за один поцелуй его горячих губ готова отречься от всех этих титулов».
В ее ушах прозвучал магический голос глубокого старца:
«Терпение, дочь моя, терпение…»
Шах-Зада не легла спать, до утра думала себе, о Хасане, о превратностях ее судьбы.
А за окном Шах-Зады, из полумрака своей хижины, неотступно следят полузакрытые кошачьи глаза Рахмана. В них временами вспыхивает желтовато-фосфористый свет, который также внезапно угасает. Под его желтой прозрачной кожей утиной шеи нервно дергается узкий кулачок кадыка. Он кончиком языка облизывает безусые синеватые тонкие губы и тяжело взды