.
Наступление превосходивших сил противника заставило нас 4 июля оставить рубеж Лудза — Лаудери и с боями отойти к Себежу и Опочке. А на следующий день генерал Берзарин приказал отвести все войска армии на старую государственную границу СССР, заняв оборону по рекам Лже и Синяя на участке Пустошка — Красногородское — Мозули.
В ночь на 6 июля к нам в штаб прибыл член Военного совета Северо-Западного фронта генерал-лейтенант В. Н. Богаткин, обаятельный, высокой культуры человек. С Владимиром Николаевичем я познакомился еще в 1940 году, когда он был начальником политуправления Московского военного округа, а я командовал Первой Московской Пролетарской дивизией.
Перед тем как начать разговор со мной, Богаткин решил заслушать доклад начальника штаба об обстановке. Асейчев[5] все детально доложил. Он точно знал, где и что делается в любой час. Владимир Николаевич поблагодарил начальника штаба за службу.
— Мне хотелось бы из первых уст услышать, как складывается обстановка на Северо-Западном фронте в целом и создаются ли оборонительные рубежи позади нас, на ленинградском направлении? — обратился я к члену Военного совета.
— Немного погодя отвечу, а сейчас слушайте. Командование фронта высоко оценило действия вашего корпуса. Награждено более шестисот человек, в том числе вы, Дмитрий Данилович, награждены орденом Красного Знамени. Поздравляю! — он крепко пожал мне руку. Я опешил:
— У нас награды отбирать надо… Отступаем же!
— Может, кое у кого и следовало бы отобрать, — спокойно возразил Владимир Николаевич, — но не у всех. — И продолжал: — Обстановка, прямо скажем, сложная. Противник нажимает по всему фронту. И особенно в направлении Остров — Псков. Здесь он создал сильный танковый кулак в три, а может быть, и в четыре дивизии и совместно с мотопехотой при поддержке авиации лезет напролом.
Вы спрашиваете насчет оборонительных рубежей? Их строят не только наши инженерные войска, но и многотысячные отряды рабочих ленинградских предприятий. И вы неплохо им помогаете тем, что сдерживаете натиск врага.
А теперь, товарищ Лелюшенко, расскажите, как дела у вас?
— Сильно напирает противник, товарищ генерал-лейтенант. Бьем, а он продолжает лезть, особенно в направлении Опочка — Новоржев.
— Да, это одно из важных для него направлений, — подтвердил Богаткин.
Наутро мы с Владимиром Николаевичем выехали в 46-ю дивизию. Неприятель наступал здесь двумя танковыми и одной моторизованной дивизиями. На месте нас встретил комдив Копцов. Он доложил, что сегодня противник уже два раза танками с пехотой при поддержке тридцати бомбардировщиков пытался прорвать оборону, что атаки отбиты.
Владимир Николаевич с нескрываемым восхищением смотрел на Копцова. Дважды раненный за эти дни, Василий Алексеевич оставался в строю. Правая рука подполковника была аккуратно подвязана и вложена за отворот комбинезона, на голове темно-синяя, под цвет танкистского шлема повязка.
Побеседовали с В. А. Копцовым[6] и военкомом В. И. Черешнюком о задачах дивизии. Побывали в танковом полку И. П. Ермакова. Прощаясь, Богаткин[7] сказал:
— Нужно стойко держаться, скоро придет подкрепление, и тогда, вероятно, появится возможность дать вам передышку. Командование знает, что корпус находится в непрерывных боях и понес тяжелые потери. Есть решение вывести вас в резерв фронта, пополнить личным составом, вооружением, боеприпасами.
В те тяжелые минуты всем нам было очень приятно, что член Военного совета фронта нашел время побывать в полках, ведущих бои в сложной обстановке. Надо ли говорить, как это подняло наше настроение.
Вечером 6 июля гитлеровцы начали наступление на Опочку. Их встретили контратаками стрелковые полки Б. С. Маслова, Г. И. Чернова и особенно батальон майора К. И. Рогатеня и подразделения лейтенанта С. Т. Коровина из 185-й дивизии при огневой поддержке полка Т. Н. Вишневского. Артиллерийским огнем здесь руководил лично начальник артиллерии корпуса полковник Г. И. Хетагуров. Этот замечательный офицер и отличный специалист был тяжело ранен под Опочкой, но после излечения возвратился в строй, и мы еще встретимся с ним на страницах книги.
В районе Опочки врагу был причинен большой урон. Дивизия Рудчука остановила неприятеля. Петр Лукич и здесь показал конармейскую хватку.
Большую помощь комдиву все время оказывал заместитель начальника политотдела дивизии полковой комиссар Алексей Иванович Шмелев[8]. Неутомимый труженик, он настойчиво проводил партийно-политическую работу в сложных условиях. В атаках, обороне и при отходе Шмелева всегда можно было видеть на самых ответственных участках, о чем не раз говорил сам Рудчук.
В эти же дни мы получили распоряжение командарма-27 о выводе корпуса в резерв. Начали передавать боевые участки другим частям 27-й армии, но противник повел столь яростные атаки танками и авиацией, что нечего было и думать о выходе в резерв.
Упорные оборонительные бои продолжались весь июль и часть августа, вплоть до выхода к реке Ловати. 21-му механизированному корпусу, как и многим другим соединениям, которые приняли на себя первые удары врага, пришлось вести тяжелые оборонительные бои, не имея соседей, с открытыми флангами.
В мирных условиях мы, к сожалению, мало учились этому виду боя. Да и в инструкциях данный вопрос недостаточно был отражен. И все же в той сложной до предела обстановке, учась буквально на ходу, корпусу вместе с другими войсками Северо-Западного фронта удалось задержать наступление немецко-фашистских войск на Ленинград. В районе Западной Двины были созданы условия для подхода наших резервов и организации оборонительных рубежей. И не случайно Манштейн писал о тех днях: «Цель — Ленинград — отодвигалась от нас в далекое будущее». Сама жизнь показывала, что мы способны бить сильного врага. Заслуги корпуса высоко оценила Родина: более девятисот воинов получили правительственные награды.
Глава втораяВ Москве
На втором месяце войны Ставка приняла решение упразднить корпуса и подчинить дивизии непосредственно армиям. Расформировали и наш 21-й мехкорпус. В конце августа я приехал в Москву за новым назначением.
Столица уже испытала налеты вражеской авиации. Началась эвакуация населения. Город посуровел. По улицам шагали патрули, повсеместно проводилось затемнение. И при всем том не только штатские люди, но даже многие военные, работавшие в различных управлениях Наркомата обороны, очевидно, не до конца сознавали, какая смертельная угроза нависла над Москвой. Тем, кто находился в городе, казалось, что фронт еще далеко, что, хотя наши войска и отступают, Красная Армия скоро нанесет контрудар и вышвырнет захватчиков за пределы страны. Об этом мечтал каждый, и желаемое невольно принимали за действительное. А между тем бои уже шли в районе Смоленска. Фронт быстро приближался к границам Московской области.
28 августа мне приказали явиться в Кремль, в Ставку. Всю свою солдатскую жизнь я провел в строю. В центральных правительственных учреждениях бывать не приходилось. Честно говоря, я тогда не совсем ясно представлял, каковы функции Ставки, кто в нее входит. Знал только, что это — высшая штабная организация военного времени.
Шел в Кремль с большим волнением. Не успел осмотреться в приемной, как ко мне приблизился товарищ в штатском. Сначала показалось, что мы уже где-то встречались.
— Вы, наверное, с фронта? — спросил он.
— Да, только вчера.
— Давайте познакомимся. Моя фамилия Малышев.
Я представился.
— Присядем. Хотелось бы кое-что спросить у вас. Присели.
— Скажите, как показали себя в боях наши Т-34?
— Очень хорошо. Танки противника T-IV с их короткоствольной семидесятипятимиллиметровой пушкой по силе огня, маневренности и броневой защите не идут с «тридцатьчетверками» ни в какое сравнение.
— А как БТ и Т-26?
— Эти явно устарели. Еще до начала войны мы, танкисты, предлагали надеть на них дополнительную броню. Приходилось приспосабливать к этим машинам так называемые «экраны», даже своими силами в походных мастерских. Помню, в экранированный таким образом танк Т-26 попало во время финской кампании двенадцать снарядов. И ни один не пробил броню! Но это разумное предложение не было осуществлено.
— Да, решение в свое время состоялось, но не было доведено до конца, — с горечью сказал Вячеслав Александрович. — Только теперь мы проектируем новые машины. Хотите посмотреть модель?
— Хочу, конечно… Но меня могут вызвать.
— Найдут — это рядом.
Мы поднялись наверх. У входа в кабинет на табличке читаю: «Заместитель председателя Совнаркома В. А. Малышев». Я даже вздрогнул, но вида не подал.
В кабинете Вячеслав Александрович взял со стола увесистую модель незнакомого мне танка. Из башни глядели два пушечных ствола. Внешне машина чем-то напоминала «тридцатьчетверку», только башня была перенесена к корме.
— Как подсказывает боевой опыт? — спросил Малышев.
— Честно? — Я с пристрастием разглядывал модель.
— Совершенно честно, как думаете.
— Тут две семидесятишестимиллиметровые пушки. Значит, нужно иметь двух наводчиков, двух заряжающих. Не много ли? Габариты танка от этого увеличатся. Увеличится и вес машины, а следовательно, замедлится маневр. Может быть, лучше поставить одну пушку, но дать к ней побольше боеприпасов, посильнее сделать броню, особенно в лобовой части корпуса и башни. Побольше иметь горючего.
— Соображения серьезные, над этим следует подумать, — сказал Вячеслав Александрович[9].
Через несколько минут я вернулся в приемную. После того как часовой проверил пропуск, ко мне подошел офицер:
— Вы товарищ Лелюшенко?
— Да.
— Прошу, товарищ генерал, заходите!