Грант посмотрел ей в глаза:
— Тетрадь у тебя?
Марина задергалась в его захвате и в гневе замотала головой:
— Что ты с ней сделаешь? Отправишь этому человеку?
Грант отпустил ее, разведя руки в стороны так, что Марина отлетела назад, на спинку стула. Ее грудь под платьем высоко вздымалась, а на раскрасневшуюся щеку опять упал непослушный локон.
— Смотря что мы найдем. Если там говорится о битых горшках и камнях в земле, почему бы и нет? Но если там что-то более ценное… — Он помолчал. — Ты же много лет работала у Пембертона. Ты просто выросла в его доме. Ты однажды говорила мне, что в детстве Кносский дворец был твоей песочницей. Если он нашел что-то ценное, что-то стоящее таких усилий, разве тебе не хотелось бы узнать, что это такое?
Глава четвертая
Марина отвела его на первый этаж, где под основным жилищем располагались амбар и кладовые. На стенах висели хорошо смазанные сельскохозяйственные орудия, а пол устилали мякина и сено. Встав на коленки в дальнем углу, она разгребла сено руками, открыв прямоугольную трещину, обегавшую один из камней пола. С крюка на стене Марина сняла лом и вставила его в трещину, медленно отжимая камень. Грант не стал предлагать ей помощь — он стоял в дверях и осматривал прилегающую местность. Ему не давало покоя какое-то предчувствие. Он мог бы от него отмахнуться, но по опыту знал, что лучше этого не делать.
Железо звякнуло о камень — Марина положила лом на пол. Еще раз посмотрев во двор, Грант подошел к ней и заглянул в открывшееся отверстие. Размером в два квадратных фута, оно опускалось фута на три и было обито пыльными досками. Внутри он увидел три каких-то прислоненных к стенке узла, завернутых в козьи шкуры, а внизу — помятую коробку для патронной ленты. Марина легла на живот, протянула вниз руку и вытащила коробку. Щелкнули застежки, скрипнула крышка, и появилась тетрадь. Бежевые страницы пожелтели, обложка запачкалась оружейным маслом, но с монограммы еще не осыпалась позолота, и можно было прочитать:
«Дж. М. X. П.».
— Хорошо спрятано, — заметил Грант. — Откуда ты знала, что ее надо так тщательно хранить?
— В сорок третьем году тут был один человек, нацист по имени Бельциг. Ты тогда уже уехал. А этот был археологом, но совсем не таким, как Пембертон. Он был настоящей свиньей. Заставлял людей работать на него, словно рабов, и многие умерли. И он хотел получить этот дневник. От своего родственника я слышала, что в поисках дневника Пембертона он прочесал виллу «Ариадна». А когда ничего не нашел, собрал всех, кто работал здесь до войны, и вытворял с ними такое, о чем и сказать невозможно, — пытался узнать, куда делся дневник.
— А для чего ему это надо было?
— Я ни разу с ним не встречалась, поэтому не могла спросить. А если бы встретила, убила бы.
Грант смотрел на тетрадь и напряженно думал. Что же в ней такое? Он вспомнил, как умирал Пембертон: старик, всю жизнь проведший в безопасном прошлом, не пережил новой жестокой главы современной истории. Что такое он нашел, оказавшееся важным и через три тысячи лет?
— Ты хоть читала его? — спросил Грант.
— Нет.
— Но ты же работала с Пембертоном. Неужели тебе было неинтересно?
Она раздраженно мотнула головой:
— Война началась. Я забыла и про археологию, и про Пембертона. Если бы ты не вернулся, эту тетрадку нашли бы еще через тысячу лет и выставили в музее. — Она гневно посмотрела на него. — Жаль, что ты вернулся. Так бы я и тебя забыла тоже.
— Тогда я пойду.
Грант протянул руку, чтобы взять тетрадь. Марина не шевельнулась.
— Что ты с ней сделаешь?
— Прочитаю. Посмотрю, нельзя ли… — Он осекся, потому что Марина рассмеялась. — Что такое?
— Ничего, — ответила она весело, но уголок рта у нее дергался. — Бери. Читай.
Она кинула ему тетрадь. Грант одной рукой поймал ее и открыл. Посмотрел на страницу, потом, с растущей досадой, перелистал еще несколько.
— Так это на греческом.
— На древнегреческом. Даже если бы ты читал по-гречески так же хорошо, как и по-английски, читать вот это для тебя было бы все равно что пытаться читать Чосера.[17]
— А я никогда и не пытался.
Марина скроила мину, чтобы ему стало ясно — она ничуть не удивлена.
— Многие слова выглядят знакомо, но некоторые из них означают не то, что ты думаешь, а другие ты и вовсе не узнаешь.
— Вот это да… Ну он постарался!
— Он всегда делал свои записи на древнегреческом. Говорил, что таким образом становится ближе к прошлому.
— Ну, сейчас он к нему еще ближе. — Грант задумался: а вдруг в той в долине тело археолога так и лежит там, где он его похоронил — у фундамента Кносского дворца. — И как же, черт возьми, я это прочитаю?
— Возьми словарь. — Ее лицо осветилось страстью, которую Грант так хорошо помнил. — А также справочник по археологии. И кучу исторических книг. Даже если бы ты смог прочитать, что тут написано, тебе потребовалось не меньше чем полгода, чтобы понять, о чем он говорит.
Грант посмотрел на тетрадь. Аккуратные ряды непонятных букв словно поплыли перед глазами. Марина его искушала, но на сей раз искушала правдой. Конечно, он мог просто продать тетрадь, разыскать этого ублюдка из разведки и заключить с ним сделку. Но как получить реальную цену, если он не знает, что продает? Более того, он не мог отказаться от простого, упрямого желания разузнать, что человек пытался скрыть.
— Не думаю…
Он искоса глянул на Марину. Она так и стояла рядом с тайником, к ее платью прилипли солома и мусор, лицо блестело от пота — поднять камень было нелегко. Ее губы были слегка приоткрыты в торжествующей улыбке, а в темных глазах сверкал вызов. Она уже приняла решение, но так просто Гранту о нем не расскажет.
Он кашлянул, прочищая горло:
— Ты поможешь мне выяснить, что написал Пембертон?
Они принесли тетрадь в дом и положили на стол. Грант хотел начать с конца, рассудив: что бы там Пембертон ни нашел, это случилось незадолго до его гибели. Но Марина настояла на том, что тетрадь надо открыть на первой странице и читать все подряд, и теперь тихонько бормотала слова вслух. Грант закурил сигарету. Вдали забрякали козьи колокольчики, но больше ничто не нарушало тишину этого дня. В деревне, в долине, жители закрывали ставни, готовясь к послеполуденной сиесте. Единственными звуками в комнате были редкое потрескивание горящего полена да шелест переворачиваемой страницы.
Грант смотрел в окно. Слева, там, где вниз по долине вилась дорога в сторону берега, на подъем взбиралась машина. Она скрылась за поворотом, появилась и исчезла вновь, отражая солнечные лучи, словно зеркало. Нечто знакомое шевельнулось в душе Гранта.
— Сколько еще? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.
— Долго, если будешь меня прерывать. — Марина сосредоточенно нахмурилась. — Здесь много линейного письма Б, которое я не понимаю. Думаю, Пембертон пытался его расшифровать.
Грант не знал, что такое линейное письмо, но сейчас это его не интересовало. Машина скрылась на тесных улицах деревни.
«Может, это просто какой-то местный богатей, пускающий пыль в глаза соседям, — сказал себе Грант. — Или чиновник из Ираклиона явился произвести впечатление на народ».
— У вас здесь много легковых автомобилей?
— У Йоргоса в долине есть «форд».
В нескольких сотнях ярдов от дома из узкого переулка на дорогу в яблоневых садах высунулась черная морда. Грант коснулся «уэбли», засунутого за пояс.
— А патроны в той коробке есть?
— Были, но я использовала их против немцев. — Марина подняла взгляд, скорее любопытный, чем раздраженный. — А почему ты спрашиваешь?
Машина остановилась перед воротами. Двигатель еще раз рыкнул и вдруг замолчал в тишине. Из машины вышли двое в темных шляпах и пальто; один открыл багажник и вытащил длинный тупорылый сверток, упакованный в коричневую бумагу.
— Потому что к нам гости.
Грант протиснулся сквозь маленькое окошко в задней части дома и спрыгнул на землю. За углом слышался металлический звук подкованных ботинок — по дорожке к передней двери. Кто бы ни были эти гости, они нисколько не беспокоились, что их могут услышать. Грант не знал, хорошо это или нет.
Шаги остановились у двери, и в нее ударил кулак.
«Получается нелепый звук, когда большой сильный человек пытается вести себя непринужденно», — подумал Грант.
Еще удары и нетерпеливое постукивание — гости переминались с ноги на ногу.
— Может, это страховые агенты? — прошептал Грант.
Громкий стук прокатился по саду, за ним последовал треск дерева. Это распахнулась дверь — наверное, под ударом подкованного ботинка. Через несколько секунд раздался грохот переворачиваемой мебели, стук опрокидываемых на пол ящиков. Лицо стоявшей рядом Марины потемнело от гнева. Грант стиснул ее руку, впившись ногтями в запястье.
— С другой стороны дома есть окно?
Она покачала головой.
— Хорошо. Идем.
Скрываясь за домом, они бегом пересекли кусочек взрыхленной земли, перепрыгнули через полуразрушенную стену и нырнули в неглубокий овражек на склоне горы. Под ногами захрустели осыпавшиеся камешки и гравий, но люди в доме были так заняты разорением, что в шуме, который они производили, потонули все звуки, издаваемые Мариной и Грантом. Из дома доносились злые крики, но стены глушили их, и Грант не мог разобрать, на каком языке там разговаривают. На английском?
Он и Марина по-пластунски поползли по оврагу. Когда Грант решил, что они достаточно удалились, он махнул рукой Марине, призывая ее остановиться. Нещадно палило полуденное солнце, и рубашка Гранта промокла, пока он взбирался вверх по склону. Сжимая «уэбли», Грант осторожно приподнялся и выглянул из оврага.
В доме все стихло. С того места, где лежал Грант, не было видно ни входной двери, ни автомобиля, но в обрамленном занавесками окне гостиной он заметил темную фигуру — она стояла в глубине комнаты. По тому, как человек жестикулировал и двигался, Грант заключил, что внутри разгорелся спор. Он повернулся к Марине.