Осторожно перевела дыхание, скрывая облегченный вздох: хватают кого попало, значит, ничего опасного...
Танцовщицу повели в дальний конец комнаты, «охотника» усадили неподалеку. Они встретились взглядами.
«Охотник» посмотрел, словно сфотографировал. Сделал снимок — стал безразличным, отвел глаза — чистые, серьезные. Глаза товарища. Что же случилось?..
Вернулся чиновник с блестящими залысинами. Не один. За ним шагал худосочный юнец в черном мундире.
Агент с глазами дырочками щелкнул каблуками. юнец, обшарил ее взглядом. Так точно, - отрапортовали глаза-дырочки.
— бумаги изъяты?
— Все здесь...
Юнец провел рукой по гладким русым волосам- со мной, - сказал юнец.
— Входите.
Она вступила в клетушку, некое подобие приемной, но совершенно пустую, глухую. В клетушке имелась еще одна дверь, и юнец нажал на ручку.
— Сюда.
За дверью открылся длинный кабинет. От порога в кабинет вела серая дорожка. Дорожка утыкалась в широкий стол, перед которым одиноко стоял обычный венский стул. В правом углу кабинета — приземистый сейф, в левом — окно с решеткой, прикрытое зелеными портьерами. У окна, спиной к нему, человек среднего роста в штатском. Возле самой двери, слева, маленький столик с табуретом для секретаря или как это здесь называется...
Лампы не горели. В кабинете плавали сумерки.
— Идите! — приказал юнец.
Сам он, прикрыв дверь, уселся за маленьким столиком.
Она осталась стоять на серой дорожке. Человек у окна тоже не двигался, разглядывая ее.
Потом медленно поднял руку, щелкнул выключателем. Под высоким потолком вспыхнула яркая лампа. Она увидела наконец лицо человека у окна.
Серое лицо служаки, редко бывающего на воздухе. Редкие серые волосы. Морщинистый кадык. Серые зубы. обнажившиеся в деланой улыбке.
— Ну, вот и мы, фрейлейн Штраух! сказал человек с серым лицом.
Он направился к столу, положил на зеленое сукно костлявые кулаки, выжидательно взглянул на нее. потом на венский стул.
Вы следователь? — резко спросила она.
— Совершенно верно. Садитесь.
— Я протестую против моего задержания и требую объяснить, почему меня арестовали? — не повышая голоса сказала она.
Человек с серым лицом покачал головой:
— Не волнуйтесь, фрейлейн Штраух, — сказал он и опять показал зубы.
— Я требую, господин...
— Хабекер. Рудольф Хабекер, фрейлейн Штраух.
— Я требую, господин Хабекер, немедленно предъявить доказательства моей мнимой вины.
Хабекер стоял и тер руки. Кожа у него была сухая, шелестела. Потом следователь подергал себя за указательный палец левой руки, щелкнул суставом, улыбнулся.
Она поняла: какие-то доказательства у следователя есть.
И сразу вспомнила совет Эрвина: в беде не мучить себя догадками. Ни в коем случае! Полиции только того и надо, чтобы человек начал метаться в поисках ответа, где совершена ошибка. Нервы сдают, из тебя выкачивают все, что нужно, а иногда и сверх того. Так тоже бывало.
Не метаться! Догадки — область госпожи Анны Краус. Надо ждать, пока нанесет удар гестаповская крыса. Тогда все станет ясно.
— Я просила предъявить доказательства, — еще раз твердо сказала она.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Еще три дня назад, 9 сентября 1942 года, служащий IV-A реферата II отдела госбезопасности Германской империи криминаль-комиссар Рудольф Хабекер даже не догадывался о существовании некой Инги Штраух.
* Юр известная берлинская гадалка тех лет.
Как все сотрудники отдела, он, конечно, ощущал нервозность обстановки. Видел, что начальника реферата советника юстиции Редера непрерывно вызывали к телефону, знал, что руководителей служб собирал рейхсфюрер Гиммлер, случайно подслушал разговор, в котором упоминались шепотом имена Шелленберга и Канариса, и, как все, догадался: случилось нечто ужасное.
Откуда-то просочилось и пошло гулять выражение «Красная капелла»*. Утверждали, будто так выразился рейхсфюрер и что речь идет об огромной разведывательной сети русских, о русских радистах, засевших в узловых звеньях государственного аппарата.
Но толком никто ничего не знал.
Утром 9 сентября Хабекер, как всегда, явился на работу ровно в девять. Следствие по делу двух офицеров, подозреваемых в связи с Интеллидженс сервис, подходило к концу.
Хабекер подсчитал: сегодня среда, работа над обвинительным заключением займет остаток недели, стало быть, ему выпали спокойные дни.
Однако во втором часу Хабекера неожиданно вызвали к советнику Редеру.
Редер, полный, седеющий, выглядел мрачным: пористая кожа большого лица пожелтела, под глазами набряк ли черные мешочки.
Выслушав доклад, Редер не кивнул, выражая одобрение, и не пошевелил бровями, выказывая недовольство, а лишь переставил на другое место бронзовое пресс-папье и неожиданно приказал передать написание обвинительного заключения другому чиновнику.
«Красная капелла» — название, измышленное гитлеровцами для обозначения мифической, никогда не существовавшей разведывательной организации. В настоящее время название «Красная капелла» и бредни о ней подхвачены реакционными кругами на Западе с целью разжигания шпиономании.
Хабекер ощутил укол самолюбия, встал, чтобы сказать: «Слушаюсь!*, — но Редер взглядом остановил подчиненного.
— Вам будет поручена другая работа, — глухо сказал Редер. — Более необходимая и важная.
Хабекер выпрямился на стуле.
Редер из-под бровей изучал его немигающими глазами.
— Что вы слышали о «Красной капелле*? — в упор спросил Редер.
Хабекер на миг замешкался.
— Не лгать! — предупредил советник юстиции.
— От штурмфюрера Гинце я слышал, будто речь идет о русских шпионах, — отрапортовал Хабекер.
— Точнее.
— Ничего больше, господин советник.
Редер несколько секунд продолжал смотреть Хабекеру в глаза, потом, видимо, поверил. Взял остро отточенный карандаш, записал что-то на чистом листе бумаги. Наверное, фамилию штурмфюрера Гинце. С минуту смотрел на бумагу.
— Волей рейхсфюрера я назначен руководителем следствия по совершенно секретному делу номер четыреста девяносто пять дробь девяносто два, — сказал Редер. — Вы избраны мною в качестве одного из помощников.
Хабекер встал и щелкнул каблуками. Редер жестом приказал сесть.
— То, о чем я расскажу, и то, что вы узнаете во время следствия, не подлежит разглашению, — сказал Редер. — По всем вопросам, какие могут возникнуть, будете говорить только со мной. Или, если понадобится, с высшими чинами.
— Слушаюсь!
Редер снова оглядел криминаль-комиссара.
— Повторяю: никто не должен услышать от вас ни одного слова, ни одного намека на существо дела, — сказал Редер. — За полное сохранение тайны отвечаете жизнью.
— Да, господин советник, — сказал Хабекер и незаметно облизал пересохшие от волнения губы: подобное вступление ничего приятного не обещало.
— Речь идет о судьбе империи, — сказал Редер. — Совершено преступление, каких не знала история. Врагу удалось нанести Германии тяжкий удар. Теперь только от нас зависит решительно ликвидировать последствия этого удара и предупредить возможность нанесения новых .
Пока советник говорил общими фразами, но и от них веяло зловещим холодком катастрофы. Впоследствии Хабекеру казалось, что он ощутил этот холодок физически.
— Да, господин советник, — сказал Хабекер, чтобы сказать хоть что-то.
Редер наконец опустил, но тотчас вновь поднял темные веки.
— «Красной капеллой» рейхсфюрер назвал мощную разведывательную организацию русских, раскинувшую свою сеть по всей Европе, — сказал Редер. — К несчастью, в среде немецкого народа тоже нашлись предатели, много лет работавшие на Москву. И самое страшное, что эти предатели проникли в государственный аппарат, в армию и промышленность, где до сих пор пользовались полным доверием. Таким образом, они регулярно выдавали противнику все наши планы, сводили на нет все наши усилия и жертвы!
Хотя Редер, конечно, знал о том, что рассказывал, и рассказывал, конечно, не первый раз, он все же не мог сохранить выдержки. Руки снова схватили и завертели пресс-папье.
— Теперь понятно, почему мы не смогли разгромить русских в сорок первом! — вырвалось у советника. -Но размеры национального бедствия полностью еще не определены! Нас еще ждут разочарования, младший штурмфюрер. Вот почему надо проявить железную выдержку и железную веру! Ибо какими бы страшными ни были итоги следствия, его мы доведем до конца. Эту опухоль надо не вырезать. Ее надо вырвать. Понадобится—с живым мясом. Чтобы не осталось ни одного зараженного участка!
— Слушаюсь! — растерянно сказал Хабекер.
Редер достал носовой платок и вытер губы.
— Органы безопасности и абвер провели всю необходимую предварительную работу, — уже тише сказал Редер. — Послезавтра в Берлине будут арестованы десятки вражеских агентов. Да, я не оговорился. Вы будете поражены еще больше, узнав, кто эти люди... Они не сумеют отвертеться: улики бесспорны. Но предстоит выявить все их связи, распутать узел до конца. Иначе мы не гарантированы от новых предательств. Это вам ясно?
— Да, господин советник.
— Вас не должны страшить ни звания, ни общественное положение людей, чьи имена могут возникнуть в ходе следствия, — сказал Редер. — Размеры бедствия, к несчастью, слишком велики, и на карту поставлено все. Проиграть войну с русскими мы не можем!
На этот раз Хабекер не произнес своего: «Да, господин советник». Он только пошевелил губами.
— Вам будет поручено вести следствие по делу Инги Штраух, в выдержав паузу, сказал Редер. — Все материалы подготовлены, вы ознакомитесь с ними немедленно. К сожалению, данные наблюдения и предварительного анализа не позволяют судить о деятельности Штраух необходимой полнотой. Но по ряду причин оставлять ее на свободе больше нельзя.
Она будет арестована вместе с остальными.
Достав из письменного стола картонную канцелярскую папку, советник подвинул ее к Хабекеру.