— За Великого Хана! — прогромыхав это, я вновь сорвался с места и стряхнул кровь с клинка, озираясь в поисках новых жертв. — За Кагана!
И по всей площадке мне отозвались эхом мои братья, мои возлюбленные братья по мингану, затерянные в чистом и свирепом мире ярости, веселья и скорости.
Мы не улетали, пока не истребили их всех. Когда сражение полностью завершилось, мы обыскали остовы машин и добили еще дышавших чужаков короткими клинками. Покончив с этим, братья облили грузовики их собственным топливом и подожгли. После того как пламя угасло, мы прошлись по кострищу с огнеметами и плазменным оружием, испепелив все куски размером больше человеческого кулака.
С орками нельзя быть слишком осторожным. Они живучи — вполне могут вернуться даже после того, как ты убил их всеми мыслимыми и надежными способами.
Иногда, в прошлые времена, мы вели себя беспечно. Осмотрительность была нам чужда, и это дорого обходилось легиону. Мы старались учиться, работать над собой, помнить, что война не ограничивается славными погонями.
Когда мы отправились обратно на север, песчаные вихри уже начали заметать и разъедать груды обгорелого металла. Все исчезнет, все пропадет, будто сон после пробуждения. Но, возможно, это мы были снами, скользящими над гладкой поверхностью безразличного мира…
Позади остались четверо братьев по мингану, включая Эрдени — развороченная взрывом грудь оказалась для него достаточным наказанием. Мы не сжигали тела павших. Сангджай, наш эмчи,[1] извлек их геносемя и снял с них доспехи. Затем он уложил обнаженных мертвецов на песок, открыв их солнцам и ветрам, а мы забрали с собой их гравициклы и снаряжение.
На Чогорисе смысл подобных обрядов заключался в том, чтобы ночью, под лунами, могли насытиться животные Алтака; у нас на родине ничего не пропадало зря. И, хотя на Чондаксе не было зверей, кроме нас и хейнов, мы следовали давним обычаям даже среди звезд и никогда не отступались от них.
Мы старались учиться, работать над собой, но это ничего не меняло. Наша суть, то, что отличало нас от других, было нашей гордостью — вот что хранило нас вдали от родного мира, оберегало, подобно ладони, прикрывающей пламя свечи. Тогда я думал, что все в легионе разделяют мои чувства. Впрочем, в те дни я во многом ошибался.
Днем позже мы прибыли в точку доставки припасов.
Да, мы еще издалека увидели, как поднимаются и опускаются один за другим громоздкие транспортники. Каждое из этих огромных судов перевозило сотни тонн сухпайков, боеприпасов, запчастей и медпрепаратов; всего, что необходимо подвижной армии во время охоты. Годами раньше, в разгар кампании на Чондаксе, грузовые корабли требовались постоянно, и они непрерывно сновали между носителями на орбите и передовыми базами на поверхности.
— Скоро они будут нам не нужны, — заметил я Джучи, когда мы пролетали мимо снижающегося транспортника, раздутого великана, под которым дрожали волны теплого воздуха от посадочных двигателей.
— Впереди другие поля битв, — ответил он.
— Это не навсегда, — сказал я.
Мы пронеслись мимо взлетных площадок. К тому моменту, как мы достигли главного гарнизонного комплекса, над горизонтом висело только одно солнце, пылающее оранжевым огнем в темно-зеленом небе. Путь нам преграждали тени, что выделялись теплыми оттенками на бледной земле.
Станция пополнения припасов изначально была временной и строилась из модульных узлов. Их должны были поднять обратно на корабли флота после окончания войны за Чондакс. Основательно выглядели только оборонительные вышки, что, ощетинившись орудиями, грозно выступали над внешними стенами, и для их демонтажа потребовалось бы больше времени. На ограду гладкими барханами накатывался белый песок, подтачивая металл и скалобетон: планета ненавидела все, что мы строили на ней. Она вгрызалась в стены, разъедала их, пыталась стряхнуть мелкие фрагменты постоянства, которые мы вбили в ее вечно изменяющийся покров.
Братья поставили гравициклы в ангарах оружейной, и я сразу же приказал им отправиться в казармы, чтобы не тратить зря скудное время, отведенное на отдых. Они выглядели вполне довольными — наша выносливость громадна, но не безгранична, а охота продолжалась долго.
Сам я пошел искать начальника гарнизона. Уже опустилась ночь, но пыльные улицы временного поселения бурлили деятельностью. Погрузчики ездили между пакгаузами, заполненными воинским снаряжением и ящиками припасов, суетливые сервиторы метались из мастерских к стоянкам техники, бойцы вспомогательных частей в цветах Пятого легиона почтительно кланялись, когда я проходил мимо.
Начальника я обнаружил в скалобетонном бункере, у самого центра комплекса. Как и все прочие смертные, он носил защитную одежду и дыхательную маску — атмосфера Чондакса была слишком холодной и разреженной для обычных людей, только мы и орки обходились в ней без спецоснащения.
Пригнувшись, чтобы войти в его личный кабинет, я обратился к нему по должности.
Офицер поднялся из-за стола и склонил голову, неловкий в своем комбинезоне.
— Хан, — его голос глухо звучал из динамика шлема.
— Есть новые приказы? — спросил я.
— Да, господин, — он протянул мне инфопланшет. — Планы пересмотрены, наступление ускорят.
Я посмотрел на экран устройства, где поверх карты зоны боевых действий светились строчки текста. Символы отступающих вражеских отрядов стягивались к одной точке на северо-востоке. За ними следовали отметки, что обозначали позиции братств Пятого легиона. Я с удовольствием отметил, что мой минган находится на передовом краю окружения.
— Он будет участвовать? — уточнил я.
— Господин?
Тут я пристально взглянул на офицера.
— А-а, — он сообразил, о ком идет речь. — Не могу знать. У меня нет данных о его местонахождении. Кэшик[2] держит все при себе.
Я кивнул; этого следовало ожидать. Спрашивал только потому, что меня сжигало желание снова увидеть его в битве, на сей раз вблизи.
— Отбудем, как только сможем, — сказал я и выдавил улыбку, чтобы не показаться излишне бесцеремонным. — Если дела пойдут хорошо, мы, возможно, первыми окажемся рядом с ним.
— Возможно, — согласился начальник гарнизона. — Но вы будете не одни. Вас объединяют с другим братством.
Я вздернул бровь. Все время, проведенное на Чондаксе, мы действовали сами по себе. Порой, отправляясь на охоту, целыми месяцами не получали припасов и новых распоряжений, странствовали по бесконечной равнине, полагаясь лишь на собственные силы. Мне нравилась такая свобода; она нравилась всем.
— Для вас имеются развернутые приказы под грифом секретности, — продолжил офицер. — Многие братства соединяют для проведения завершающих налетов.
— Так кто же достался нам? — поинтересовался я.
— Я не владею такой информацией. Имею только координаты места встречи. Прошу извинить, но нам многое нужно обработать, а некоторые сводки от флотского командования… не слишком подробны.
В это я мог поверить, поэтому не винил человека за столом. Наверное, моя улыбка стала шире, поскольку он, казалось, немного расслабился.
Мы всегда были беспечными. Мы не заботились о подробностях.
— Тогда надеюсь, что их хан знает, как держаться в седле, — только и сказал я. — Иначе ему за нами не угнаться.
Вскоре мы встретились с ними.
После отдыха и ремонта машин мое братство без происшествий мчалось к северо-востоку. Нам заменили немало гравициклов, другие были восстановлены сервиторами оружейной, и турбины их звучали чище, чем прежде. Мы и так гордились своим внешним видом, однако за недолгий перерыв между заданиями еще успели и немного оттереть с брони въевшуюся грязь. Теперь наши доспехи ослепительно сияли под тройным солнцем.
Я понимал, что братья мои не знают покоя. Их терпение таяло с каждым долгим километром по сверкающим белым пескам под бледно-изумрудным небом, они все истовее выискивали следы добычи на пустом горизонте.
— Чем же займемся, когда убьем их всех? — спросил Джучи, несшийся рядом со мной. Он небрежно правил гравициклом, позволяя ему рыскать и взбрыкивать на встречном ветру, словно живому скакуну. — Что будет дальше?
Я пожал плечами. Мне почему-то не хотелось это обсуждать.
— Мы никогда их всех не перебьем, — вмешался Бату, на лице которого еще виднелись фиолетовые синяки после битвы на платформе. — Если они закончатся, я сам новых нарожаю!
Джучи расхохотался, но его смех прозвучал чуточку напряженно, неестественно.
Братья уклонялись от непростой темы, но все мы знали, что она никуда не пропадает, вечно проскальзывает в наших шутках и разговорах. Никто не ведал, что ждет нас после окончания Крестового похода.
Он никогда не рассказывал нам о своих замыслах. Возможно, в кругу личных советников он так же тихо делился своими сомнениями, хотя мне сложно представить, чтобы у него были сомнения, чтобы в его мыслях возникало хоть что-то отдаленно похожее на неуверенность. И, какое бы будущее ни ожидало нас после окончания войны, я верил, что он найдет для нас место в новом мире, как делал это всегда.
Быть может, Чондакс просто действовал нам на нервы. Там мы иногда казались себе недолговечными, преходящими созданиями. Мы чувствовали себя так, словно оторвались от корней, и, что странно, уже не могли опереться на наши старые догмы.
— Вижу! — крикнул Хасы, вырвавшийся вперед. Он стоял в седле, и его длинные волосы струились на ветру. — Вон там!
Тогда и я заметил над пустыней белые клубы, которые подняли машины, движущиеся на высокой скорости. Облако ничем не походило на выбросы орочьего конвоя — оно было слишком четким, слишком чистым и перемещалось слишком быстро.
Я вздрогнул от беспокойства, но тут же взял себя в руки. Причины тревоги крылись в моей гордости, нежелании делить с кем-то командование, недовольстве полученным приказом.