— Это делает и то, и другое. Вот. Я поведу тебя.
Я шла рядом с ним, сжимая его руку, чтобы он не запнулся об ямы и ветки, пока мы двигались к дому Рыбака.
Мы замерли у крыльца.
— Тут ступеньки, — сказала я. — Три. А потом порога.
— Мне льстит, что меня несут через порог, — слабо сказал Скуврель, — но я не хочу жениться на двух членах одной семьи.
Мой отец недовольно зарычал.
— Игнорируй его, — сказала я, открывая для них дверь. — Это его натура.
— Ты вышла за мужчину, который шутит о браке со мной? — возмутился отец. — У тебя должен быть вкус лучше, Элли. Я растил тебя лучше.
Скуврель слабо рассмеялся, а потом застонал.
— Я испортил все ее воспитание.
Я поспешила в дом, нашла лампу и кремень, быстро подожгла ее. Настоящий свет заполнил комнату, и я опустила повязку, убрала рукоять топора за пояс.
Я быстро закрыла дверь.
— Опусти его на кровать.
Отец послушался, качая головой, поспешил развести огонь в круге разбитых камней в центре домика. У Рыбака был старый камин — круг разбитых камней и дымоход над ним, а не в стене, как делали теперь многие.
— А ты, муж мой, не умрешь сегодня, — приказала я, склонилась над кроватью, пытаясь снять его мокрый камзол. Он был бесполезным — в дырах и крови. Я осторожно разрезала ткань. — Слышишь?
— Твоя мама, Кошмарик, — сказал он, приоткрыв глаза, чтобы я видела их блеск на его осунувшемся лице. — Она прошла в Дверь Жути?
— Да, — сказала я. — Она использовала мой ключ.
— И без боли? Без крови? Просто прошла в двери?
— Она уже была ранена, — раздавлено сказала я. — Подстрелена стрелой.
Он охнул и закрыл глаза, недовольный. Что ж, он хотя бы не радовался смерти моей матери. Я не ожидала от него сочувствие, так что я должна была принимать то, что было.
Я сняла сумку и порылась в ней. Вещей было мало. Но одеяло было еще сухим. Я стала резать его на полоски. Скуврелю нужны были бинты.
Его голова покачнулась, он потерял сознание.
— Фейри, Элли. Проклятый фейри! — плюнул отец у огня, который разводил.
— Ты заметил, — сухо сказала я.
— Убери этот тон. Я знаю твой сарказм, и ты не заденешь меня им.
— Я не пытаюсь тебя задеть, — я вздохнула. — Я рада видеть тебя, прошло много времени.
— Для меня прошли будто недели, за недели до этого у меня была счастливая семья из четверых в нашем домике.
— Теперь этого нет. Деревня сожгла дом, и теперь там пастбище.
Он резко вдохнул, и я разложила аккуратно бинты возле Скувреля и стала искать в домике миску. Тут была оловянная надбитая чаша, в которой рыбак явно мыл руки. Я наполнила ее водой из ведра у двери и вернулась к кровати.
— Твоя мать… — отец подавился словами.
— Очень тебя любила, — нежно сказала я и вздохнула. — Как и я. Честно скажу, меня резко толкнули в мир, где нужно заботиться о других, и я справлялась, как могла.
— Твоя мать не хотела бы, чтобы ты была в браке с… одним из них. Светлым народцем. Она ненавидела их.
— И не без причины, — я не скрыла едкость в тоне. — Почему она не сказала, что была там? Что знала их?
— Люди совершают ошибки.
Я подняла голову.
— Ты не звучишь удивленно.
Он приподнял бровь.
— Ты знал, — поразилась я. — Стало легче или сложнее, когда Хуланна пропала?
— Сложнее, — мрачно сказал он.
— Но ты попытался ее спасти, — мягко сказала я. Я намочила тряпку и стала промывать раны в плечах Скувреля. Они были красными по краям от железа, волдыри застыли на коже, будто пузыри кипения заморозили. Я старалась быть нежной, но Скуврель стонал во сне. Я вздрогнула от звука. Мне не нравилось причинять ему боль. Казалось, и я ее ощущала.
— Я пытался спасти ее от себя. Как попытаюсь спасти и тебя. Слушай, Элли.
Я взглянула на его искреннее лицо и вернулась к работе, перевязала плечо чистым бинтом. Порезы нужно было зашивать. Но сначала их нужно было промыть.
— Этот брак — не смертный брак. Ты можешь уйти и жить нормальной жизнью. То, куда тебя заманили, твои клятвы. Это теперь не важно. Ты можешь бросить его, перевязав его раны. Он будет в безопасности, это не будет на твоей совести. И мы с тобой уйдем отсюда. Я был на севере один раз — давно. Я был чуть старше тебя. Я забрался к горному переходу и попал в королевство Кувресаль. Там хорошо. Холодно. Бедно. Но хорошо. Я не остался, но мы с тобой могли бы. Мы можем все оставить и начать новую жизнь. И я буду защищать тебя. Буду заботиться о тебе. Я помогу тебе найти хорошего мужчину для брака, если хочешь. Хорошего мужчину. Верного. Какого ты заслуживаешь. Хм?
Я видела себя в том мире. Я видела себя, снова охотящуюся с отцом, он широко улыбался при виде добычи, а потом еще шире — когда мы одолевали ее. Я могла представить дом, как этот, где-то в горном королевстве, которое он помнил. Я не была против бедности. И я видела туманное лицо в мыслях — мужское лицо, а потом и маленькие лица детей.
Я могла быть счастливой там. Я могла так жить.
Но разве я не буду все время думать, что вот-вот увижу крыло или рог единорога, или девушку, пляшущую у круга? Разве не буду думать о сестре за горизонтом, ведущей армию, чтобы завоевать мою новую землю, смеющейся, пока мы умирали рядом с любимыми? Разве я не буду переживать, когда дети будут убегать из виду, что его или ее заберут фейри и утащат в свой кошмарный Фейвальд?
Я не найду покоя снова.
Такого варианта не было.
И вряд ли я смогу жить с кем-то, как жила бы со Скуврелем.
Я не знала, хотела ли. Было бы неправильно испытывать сильные чувства к кому-то еще.
Я сглотнула, пока промывала и перевязывала другое его плечо. Его глаза были закрыты, длинные черные ресницы лежали на щеках так невинно, что это казалось нечестным у кого-то коварного. На его челюсти выросла щетина, портя идеальные линии его челюсти и скул. Он был без сознания. Может, спал. Если видел кошмары, то со мной.
На его руках и груди были мои метки — мои шипы от моей колючей натуры — и их пересекали и окружали шрамы, которые он получил за меня — включая новые жуткие раны. Я еще не проверяла рану в животе — я почти боялась смотреть. Боялась представлять, какой плохой она была.
Я вытащила нить из сумки, приготовила ее, чтобы зашивать раны от хлыста Убийцы родни.
Он мог умереть этой ночью в этом домике. Если да, с ним умрет единственный фейри, который мечтал спасти их. Единственный, от кого мое сердце пело, от кого я смеялась. От этой мысли я ощущала такую пустоту, что закрывалась от этого.
Я не осмеливалась признаваться в этом — даже отцу — но я не хотела жить в мире без него. Я не хотела жить счастливо в горах без его замечаний, без ласки его обманчивого очарования, без восторга от попыток договориться с ним об основных вещах.
Я не должна была это делать.
Не должна была влюбляться.
Я сглотнула, приготовила еще ткань, осторожно убрала его ладонь с живота, чтобы увидеть рану.
— Элли? — спросил отец.
Я моргнула. Я плакала? Глупости.
Я покачала головой, шмыгнула, убирая слезы. Хватит этого, мне нужно просто попытаться спасти его жизнь, и если я не смогу, я буду горевать по нему и матери… позже.
— Нет, — сказала я, пытаясь убрать кровь и рассмотреть рану Скувреля. Кровь текла так сильно, что рана все время наполнялась. Это было плохо. Я не знала, как это исправить. — Я не брошу его, не разорву брак. Я выбрала это, папа. И если не нравится, жаль.
— Элли, — он был в ужасе.
— Послушай, пап, — я постаралась скрыть эмоции на лице. — Я люблю тебя, и я рада, что ты вернул себе разум. И мне жаль насчет мамы, и я не знаю, что сказать об этом. Но я сделала выбор, и я не брошу Скувреля. Если тебе не нравится… тебе не нужно тут оставаться. Иди в Кувресаль. Иди, куда хочешь.
Глаза жгло, но я не плакала. Я не знала, что делала, но хотя бы знала, что это было плохой идеей.
— Почему? — спросил он. — Почему ты липнешь к нему? Ты ничего ему не должна.
— Потому что люблю его, — резко сказала я. — Разве не понятно?
Я посмотрела на лицо Скувреля. Он же меня не слышал? Лицо было расслабленным, к счастью.
Отец выдохнул.
— Что за глупое имя Скуврель? Настоящие мужчины с таким именем не ходят.
Но он уже не спорил. Он наполнил чайник у огня. Чуть позже он заговорил, пока я прижимала кусок одеяла к ране на животе Скувреля. Ее нужно было зашить. Но я переживала, что этим зашью там что-то, что не должна, и он потеряет слишком много крови.
— Я могу сделать обычную мазь, но не жди многого.
— Спасибо, — я ощутила, как мои глаза опухли от его доброты. Я могла вот-вот заплакать. Это было глупо.
— И завтра мы отнесем его к кругу камней. Если он доживет. Он думал, что лучше выживет в своем мире.
Я вдела нить в иглу из сумки. К счастью, она была из меди, а не стали. Лучше остановить кровотечение. Даже если придется закрыть рану, которая могла не зажить внутри. А потом я разберусь со следами хлыста.
— Ты должна думать, выживешь ли ты, — мягко сказал отец. — Порой можно любить то, что неправильно. Если ты мудрая, ты найдешь способ уйти от них. Иначе они убьют тебя.
Он был прав, конечно. Но я не знала, было ли мне до этого дело.
Глава одиннадцатая
Ночь была тяжелой.
Я не спала, была рядом со Скуврелем, зашив раны, как могла, вздрагивая от каждого его стона. Я не могла ничем помочь. Я нанесла горячую мазь, которую сделал отец. Я давила на его рану, пока кровь не стала течь слабее — но у него была лихорадка, он потел, и я знала, что это было плохо.
Я не видела еще его таким — уязвимым и слабым. Похожим на смертного. Он мог умереть так? Может, не в Фейвальде, но вряд ли правила работали в мире смертных, и это меня беспокоило.
Дождь стучал по крыше, казалось, неделями, а не часами, и, пока я вытирала лоб Скувреля и шептала ему, моя тревога только росла. Как я могла вернуть его так в Фейвальд? И разве мы не будем там уязвимы? Мы не могли пойти туда, куда хотели. Мы появимся у Дымопада, и там не было укрытия.