Уоррен И. Коэн и Нэнси Бернкопф Такер
Знакомство Збигнева Бжезинского с Китаем произошло после того, как он стал признанным специалистом по внешней политике и советологом. Поначалу он рассматривал Китай как часть враждебного Соединённым Штатам Советского блока. Никаких сведений о том, что Бжезинский изучал историю, экономику, культуру и социологию Китая, нет, и, похоже, его заботило только то, как эта страна распространяет влияние Москвы. Тем не менее, Китаю предстояло оказать глубочайшее влияние на его образ мышления, карьеру и репутацию.
Бжезинского, пожалуй, можно назвать главной движущей силой в предпринятой администрацией Картера «нормализации» отношений с Китаем. Он рассматривал квази-альянс против Советского Союза как способ обеспечить победу в холодной войне и, соответственно, ухватился за идею упрочить дипломатические отношения с Пекином, то есть взял на себя ту задачу, которую начал выполнять, но оставил незавершённой Ричард Никсон в 1971–1972 годах. Он преодолел сопротивление в администрации и возражения Конгресса и Тайваня. Критические отзывы о том, что он действует слишком быстро, без консультаций и игнорируя проблемы, не преуменьшают его знаменательного достижения.
В последующие годы этот успех поддерживал его интерес к Китаю и постоянно подчёркивал важность отношений с ним. Даже несмотря на осуждения жестокого подавления демонстраций на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, осложнивших китайско-американские отношения, Бжезинский продолжал отдавать высокий приоритет китайско-американским связям[144]. В конце концов, утверждал он, это самые значимые двухсторонние отношения для Соединённых Штатов. Озабоченность по поводу соблюдения прав человека, угрозы демократическому Тайваню и тревоги в связи с растущей мощью Китая – всё это второстепенно; Бжезинский даже настаивал на создании G-2 – китайско-американской «Большой двойки» – с целью защиты американских интересов[145].
Заинтересовавшись Китаем, как антагонистическим государством в Советском блоке, Бжезинский задумался над значением китайско-советского разрыва. Он понимал, что статус Китая отличается от статуса восточноевропейских социалистических стран и что Москва имеет гораздо меньше контроля над Мао Цзэдуном, чем над всеми восточноевропейскими лидерами. К 1960 году он предсказал идеологические разногласия между Советским Союзом и Китаем, признавая тем самым разрушение единства блока. Но в 1961 году он стал утверждать, что журналисты преувеличивают этот разрыв и что блок не распадается и вряд ли распадётся в будущем; те же, кто думает иначе, не понимают природу международного коммунизма. Более того, он советовал американцам не надеяться на распад блока. «Несогласный, но одинокий Китай» внутри Советской орбиты предпочтительнее независимого Китая, желающего возглавить более воинственное направление коммунистического движения[146].
К концу 1961 года, когда уже было невозможно недооценивать раскол, Бжезинский стал анализировать его значение и задумываться над возможным ответом Америки. Он не соглашался с идеей, что Соединённым Штатам следует делать что угодно, лишь бы усилить советского лидера Никиту Хрущёва в его противостоянии с Мао, и настаивал на том, что Советский Союз остаётся главной угрозой. Более того, уступки Хрущёву могут привести к радикализации Мао, который воспримет их как признак слабости и нерешительности западных лидеров. Хрущёв же из-за таких уступок мог стать более конфликтным и непредсказуемым в борьбе с Мао.
С другой стороны, Бжезинский был против любых попыток заигрывать с Пекином. Такая игра встревожила бы страны Юго-Восточной Азии, заставляя их оставлять надежды на поддержку США и толкая под растущее влияние Китая. В согласии с общим мнением американских аналитиков после Кубинского кризиса, Бжезинский воспринимал Китай как более опасную угрозу миру в дальней перспективе по сравнению с Советским Союзом. По его мнению, необходимо было продолжать политику изоляции Китайской Народной Республики (КНР).
Бжезинский поддержал предпринятое администрацией Джонсона широкомасштабное вторжение во Вьетнам, доказывая, что в противном случае победа досталась бы Китаю. Он беспокоился о том, что иной курс мог бы упрочить воинственность Китая, подстегнув его подстрекательское и деструктивное поведение, а также усилить его решимость провести революционные преобразования. В 1966 году президент предложил Бжезинскому войти в Совет планирования Государственного департамента, и в качестве члена этого Совета он сосредоточился на Москве, но также давал советы по поводу имевших отношение к Китаю проблем. В 1967 году, например, он предупреждал о том, что Китай желает продолжения войны во Вьетнаме, поскольку она дестабилизирует ситуацию в Юго-Восточной Азии, усугубляет противостояние США и СССР и истощает американские и советские ресурсы.
До 1968 года Бжезинский был против шагов навстречу Пекину. Он не воспринимал всерьёз предположения о том, что после смерти Мао Китай изменится и перейдёт к более «эволюционной» политике, подобной хрущёвскому «ревизионизму». Но его мнение шло вразрез с мнением американской элиты, выраженным на слушаниях Комитета по международным делам в Сенате в 1966 году, на которых его коллега по Колумбийскому университету и ведущий специалист по современному Китаю А. Доук Барнетт выступил за прекращение всех попыток изолировать КНР. Барнетт призывал к курсу, который можно было бы назвать «сдерживанием без изоляции». И действительно, в 1968 году администрация Джонсона попыталась без лишнего шума ослабить напряжённость с Китаем, но эта инициатива ничем не закончилась, поскольку положение Джонсона пошатнулось в связи с критикой его политики по отношению к Вьетнаму, а Китай охватила культурная революция. Тем не менее Бжезинский поменял взгляды и присоединился к лагерю тех, кто рассматривал необходимость изменить политику по отношению к Китаю. Он называл текущие попытки изолировать КНР «аномалией», вредившей положению Соединённых Штатов в Азии и, что хуже всего, их отношениям с Советским Союзом.
Как демократ, Бжезинский, разумеется, не поддерживал позицию администрации Ричарда Никсона, пришедшего к власти в 1969 году. Влиятельный пост советника по национальной безопасности занял Генри Киссинджер, и это назначение вскоре обнажило соперничество, которое, по мнению некоторых их коллег, началось ещё за много лет до этого в Гарварде[147].
Бжезинский не был против подхода Никсона/Киссинджера к Китаю, и ему даже нравилось влияние, которое этот подход оказал на Советский Союз. Но при этом ему было что критиковать. В 1971 году он предположил, что противодействуя вступлению Китая в ООН и заранее настроившись на него, администрация Никсона упустила возможность сохранить место для тайбэйского режима Чан Кайши. Он сетовал на то, что Никсон нарушил дух принципа взаимных консультаций с Японией, скрыв от Токио своё стремление нормализовать отношения с Китаем, и предвидел осложнения в японо-американских отношениях, которые могли привести к превращению двух союзников в двух противников. В статье 1972 года он высказывал беспокойство о том, что Никсон и Киссинджер воображают, что треугольник Вашингтон – Пекин – Москва может функционировать подобно треугольнику США – Европа – Япония и что они слишком много вкладывают в отношения с Китаем и Советским Союзом в ущерб отношениям с Японией и американскими союзниками в Европе. Он опасался, что их попытки создать равновесие сил в Азии нереалистичны. И всё же, за их политику в отношении Китая он поставил им неплохую оценку «B»: «хорошо» за торговлю и поездки, средне за собственно вопрос с ООН.
Бжезинский был убеждён, что гораздо более важным для Вашингтона остаётся треугольник США – Европа – Япония. В 1971 году при финансировании Фонда Форда он провёл полгода в Японии, оценивая её развитие, политику и меры по обеспечению безопасности в свете интересов Соединённых Штатов. В своём итоговом исследовании, озаглавленном «Хрупкий цветок», он призывал к более реалистичному взгляду на Японию и к более тесному союзу с ней, особенно из-за её интереса к Китаю и её желания осваивать китайский рынок[148]. В 1973 году при содействии Дэвида Рокфеллера была создана Трёхсторонняя комиссия, в основу которой были заложены как раз многие выводы исследования Бжезинского.
Вскоре после этого Бжезинский призвал к расширению отношений с Китаем. Он хотел, чтобы Соединённые Штаты предоставили Китаю помощь, благодаря которой тот мог бы противостоять Советскому Союзу – например, усовершенствованные системы связи. Усиление Китая, утверждал он, способствовало бы установлению более стабильных отношений между Соединёнными Штатами и Советским Союзом. Даже ставя администрации Никсона оценку «А» за улучшение политики по Китаю, Бжезинский считал, что Никсон работает в этом направлении не в полную силу, поскольку слишком заботится о поддержании политики разрядки. А потом настала очередь самого Бжезинского.
После победы на выборах 1976 года Никсон назначил его своим советником по национальной безопасности. Во время кампании Бжезинский инструктировал его по вопросам международной политики и завоевал доверие. На пост генерального секретаря Картер назначил Сайруса Вэнса. Когда Уильяма Банди, в то время редактора издаваемого Советом по международным отношениям журнала «Форин афферс», спросили, отодвинет ли Бжезинский на второй план Вэнса в сфере внешней политики, Уильям ответил, что Сайрус никогда этого не позволит[149]. Но он недооценил Бжезинского.
Любой честолюбивый советник по национальной безопасности, заседающий в Белом доме и имеющий лёгкий доступ к президенту, обладает огромными преимуществами, пожелай он состязаться с государственным секретарём. Бжезинский, несомненно, был честолюбивым и считал, что Вэнс занимает неправильную позицию, высказывая излишний оптимизм по поводу политики разрядки в отношении Советского Союза и упуская возможность усилить давление на Москву[150]. Вэнс отдавал приоритет отношениям с Советским Союзом, а не с Китаем. Бжезинский придерживался противоположных взглядов: сотрудничество с китайцами позволит легче достичь благоприятных для Соединённых Штатов соглашений с СССР.
Поначалу Бжезинский сомневался, полагая, что возможно обеспечить стратегическое сотрудничество с Китаем без дипломатических формальностей. Но когда он понял, что это невозможно, то стал стремиться к заключению таких формальностей. Пока он ещё не убедил президента в том, что политика по отношению к Китаю должна исходить от Совета национальной безопасности (СНБ), ему оставалось только наблюдать за поездкой Вэнса в Китай в августе 1977 года. В инструкции Вэнса входило настаивать на официальных отношениях с Тайбэем в той или иной форме – например, в виде учреждения консульства. У него были полномочия и на большее – к этому его подталкивал его заместитель Ричард Холбрук, – но Вэнс сдержался; возможно, он не желал поставить под угрозу ратификацию договора по Панамскому каналу в сенате США. Китайцы пришли к мнению, что он отходит от позиций Никсона и Киссинджера. Миссия Вэнса провалилась.
Стремясь к личному триумфу и смене стратегии в отношении Советского Союза, Бжезинский убедил Картера, что за Китай взяться должен он. В арсенале у него был очень важный сотрудник – Майкл Оксенберг, протеже Барнетта и один из ведущих специалистов по Китаю того времени. Оксенберг считался не только блестящим аналитиком, но и умел отстаивать интересы своего ведомства, отточив своё мастерство в академических баталиях. Холбрук, занимавший примерно ту же позицию в Госдепартаменте, обладая не меньшими умениями и целеустремлённостью, всё же не знал Китай так хорошо, как Оксенберг, и, в отличие от того, не имел связей с китайскими чиновниками. Оксенберг постоянно опережал его в маневрировании, часто лишая его важной информации. С помощью Оксенберга Бжезинский установил свои контакты с Китаем – в частности, добился того, что его пригласили в Пекин. Это приглашение, в свою очередь, придало ему политических очков. «Я надавил на [американскую] бюрократию в сторону… более благоприятного отношения к поставкам потенциально военных технологий в Китай», – писал он позже. «Пользуясь своим авторитетом, я распорядился, чтобы китайцам предоставили конспект НАТО по глобальным стратегическим проблемам, и таким образом установили с ними негласную связь по вопросам безопасности»[151]. «Китайцы, которым хорошо была известна его позиция по Советскому Союзу, настроились на его поддержку»[152].
Как только китайцы выразили свою готовность принять его, Бжезинский получил и разрешение на поездку от Картера. Он сообщил Леонарду Вудкоку, возглавляющему отдел по связям в Пекине, что не намерен вести переговоры и собирается только обсудить глобальную политику администрации, её стратегию в отношении Советского Союза и другие подобные вопросы. Он признал, что двусторонние отношения и их нормализация входят в компетенцию Вэнса и Вудкока, но были подозрения, что Бжезинский собирается подражать Киссинджеру. Советники предупреждали только что избранного президента Картера, что Бжезинский будет слишком самоуверенным, прямолинейным и любящим поспорить советником по национальной безопасности и что политика по отношению к Китаю станет для него поводом продемонстрировать свою компетентность, активность и энтузиазм. Стэнли Хоффманн из Гарварда – критик внешней политики как Киссинджера, так и Бжезинского, его бывших коллег, – жаловался также на чрезмерную активность Картера и Бжезинского, на их склонность «говорить сейчас, а думать позже»[153]. Вэнса также тревожила растущая самостоятельность Бжезинского, и он был против его поездки в Китай.
Бжезинский усердно вёл подковёрную борьбу и в конечном итоге заручился поддержкой вице-президента Уолтера Мондейла и министра обороны Гарольда Брауна. Он был убеждён в том, что входит в число немногих высокопоставленных официальных лиц, которым китайцы доверяют и чьи стратегические перспективы разделяют. Его подчинённые уверяли, что он как раз тот, кто должен отправиться с миссией в Пекин, и усердно работали, скрывая от широкой публики недовольство Вэнса. Но Элизабет Дру из журнала «Нью-Йоркер» и Дон Обердорфер из «Вашингтон пост» узнали о разногласиях между Бжезинским и Вэнсом и написали о том, что Бжезинский стремится по меньшей мере сыграть роль Киссинджера[154]. Другие сообщали, что Бжезинский хочет воспользоваться отношениями с КНР, чтобы досадить руководству СССР. Позже Бжезинский писал о том, что ему приходилось делать «благочестивые высказывания» о том, что нормализация не имеет ничего общего с советско-американским соперничеством, но для него самого это оставалось главным пунктом[155]. В конце концов Бжезинский выиграл в борьбе за влияние и получил разрешение Картера на поездку в Пекин. Почти как и Картер в 1971 году, Бжезинский успешно взял контроль над политикой по отношению к Китаю в свои руки, благодаря тому, что Оксенберг лишал Холбрука и Вэнса доступа к важной информации. Уильям Глейстин, старший заместитель госсекретаря по делам Восточной Азии, в интервью 1997 года заявил, что восторг Бжезинского по поводу унижения Вэнса и Холбрука был «национальным позором»[156].
С одобрения Картера в инструкции Бжезинскому входило уверить китайское руководство в решительности США дать ответ на наращивание военной мощи СССР и на расширение его влияния при помощи посредников, особенно Кубы. В мае 1978 года он встретился с ключевыми фигурами в иерархии страны: министром иностранных дел Хуан Хуа; преемником Мао на посту председателя Коммунистической партии Хуа Гофэном; вице-премьером и самым влиятельным человеком в правительстве КНР Дэн Сяопином. Китайцы с удовольствием отметили, что Бжезинский прибыл к ним как раз в день инаугурации в Тайбэе президента Китайской Республики Цзяна Цзинго – предположительно с целью продемонстрировать его равнодушие к Тайваню.
К встрече Бжезинского китайцы подготовились хорошо. Хуан Хуа немедленно заявил, что читал его книги. В течение двух с половиной часов Хуан читал целую лекцию об ошибках Соединённых Штатов, настаивая на том, что своими действиями в Камбодже американцы лишили себя права требовать от китайцев соблюдения прав человека, что было ключевым пунктом Картера. После вдохновенной поддержки Северной Кореи Хуан потребовал, чтобы Соединённые Штаты вывели свои войска из Южной Кореи. Но центральным пунктом его выступления был призыв к американцам принять «стратегическую точку зрения» на тайваньский вопрос – призыв, который, по справедливому ожиданию Хуана, должен был найти отклик в его собеседнике. Бжезинский постарался уверить Хуана в том, что Картер принял твёрдое решение продолжать нормализацию отношений, а затем признал, что «существует только один Китай», но вместе с тем имеются и некоторые «осложнения» в виде внутренних политических препятствий на пути отказа от поддержки Тайваня. Соединённые Штаты продолжат выводить свои войска с острова, но он предупредил о будущих «исторически переходных отношениях» с народом Тайваня. В своём ответе Хуану он отклонил обвинения в том, что Вашингтон добивается гегемонии или умиротворяет Советский Союз. Он также чётко дал понять, что Соединённые Штаты намерены остаться в Южной Корее. Присутствовавший на беседе сотрудник дипломатической службы, обычно критично относившийся к Бжезинскому, отдал ему должное и признал, что тот гораздо увереннее опровергал претензии китайцев по сравнению с Киссинджером[157].
Что касается прав человека в Камбодже, где Пол Пот с красными кхмерами опустошали города, сгоняя их жителей в деревни, то Бжезинский был вынужден иметь дело с серьёзной проблемой. С одной стороны, Соединённые Штаты были озабочены массовыми жестокими убийствами, проводимыми красными кхмерами. С другой стороны, они надеялись на то, что Камбоджа окажет эффективное сопротивление вьетнамской агрессии, проводимой при поддержке Советского Союза. Согласно журналисту и писательнице Элизабет Беккер, Бжезинский хвастался, будто осмелился попросить у китайцев поддержать Пол Пота, что сам Бжезинский категорически отрицал[158]. Отвечая Бжезинскому, Хуан признал, что Китаю нравится, что американцы используют вопрос прав человека в своих действиях против Москвы, но настаивал, что этот вопрос не должен относиться к народам, отстаивающим свои независимость и единство. Для таких народов самое главное – это право бороться против империализма, колониализма и гегемонизма. Для этих народов, друзей Китая, нормализация американо-китайских отношений будет означать улучшение образа американцев и вдобавок покажет, что Соединённые Штаты не слабы[159].
На встрече с Хуа Гофэном Бжезинский в очередной раз заявил, что Картер твёрдо решил нормализовать отношения с Китаем. Соединённые Штаты, по его словам, готовятся начать серьёзные переговоры уже в следующем месяце. Он настаивал на том, что такой шаг, в отличие от политики Никсона и Киссинджера, не вызван ухудшением положения Америки и необходимостью сотрудничать с Китаем в противостоянии с Советским Союзом. Администрация Картера не стремится к нормализации просто как к «тактическому антисоветскому средству». Её намерения отражают долгосрочную стратегическую перспективу, вне зависимости от того, дружественно ли сейчас СССР настроен к Америке или нет. Хуа предпочёл воздержаться от комментариев, очевидно, не будучи полностью убеждённым в искренности уверений Бжезинского по поводу намерений Картера[160].
А затем прошла потрясающая встреча с Дэном, которому, несомненно, доложили обо всём, о чём Бжезинский говорил с Хуаном и Хуа. Бжезинский придерживался своей основной линии: Соединённые Штаты готовы сделать шаг навстречу нормализации отношений с КНР и действуют, исходя из долгосрочных стратегических, а не сиюминутных тактических соображений. Дэн тут же дал откровенный и прямой ответ: если Соединённые Штаты готовы сделать шаг, то они должны отказаться от поддержки Тайваня. В таком случае и Китай будет готов сделать шаг. У Бжезинского не оставалось выбора, кроме как взять время на раздумья. Он уверил собеседника в том, что Америка соглашается с основными требованиями Китая по вопросу Тайваня, но по внутриполитическим причинам Вашингтону придется выразить только свою надежду на мирное объединение Тайваня с материковой частью страны. Дэн не был против того, чтобы кто-либо высказывал «надежду» на мирное разрешение вопроса. Но Китай никогда не согласится на обещание мирного разрешения, как на условие нормализации. Бжезинский подчеркнул необходимость «исторического переходного периода» в отношениях США с Тайванем, вероятно, прикрывая тем самым продолжение поставок вооружений в Тайбэй. Однако он не сказал ничего такого, что помешало бы Дэну подумать, что в конечном итоге такое признание привело бы к объединению. Дэн отмахнулся от предположения Бжезинского в том, что неуверенный в своей безопасности Тайвань может переметнуться на сторону СССР.
Делая вид, что он не уверен в готовности американцев на решительные действия, Дэн повторил, что будет готов, «когда президент Картер примет твёрдое решение». Бжезинский в очередной раз уверил его в готовности Картера и отверг любые предположения о том, что администрация опасается Советов. Он подчеркнул тот факт, что за плечами у США больше опыта в противостоянии СССР, чем у Китая, и что он сам менее популярен в Москве, чем Дэн[161].
Помимо бесед с лидерами Китая Бжезинский и Оксенберг предоставили китайцам то, что «Нью-Йорк таймс» назвала беспрецедентным и подробным отчётом о переговорах с Советским Союзом по ОСВ, и поделились секретным меморандумом Белого дома по этой теме. Оба пообещали Пекину «прочные отношения в области безопасности». Они хотели больше узнать о китайских вооружённых силах и предложили министерству обороны США подумать о размещении в Китае большего количества наблюдателей; КНР, по их мнению, могла бы стать базой электронного наблюдения за Советским Союзом. Неудивительно, что китайские средства массовой информации хвалили стратегическое мышление Бжезинского и всячески принижали Вэнса. Один высокопоставленный китайский чиновник рассказал журналу «Ньюсуик»: «Мы знаем, как Бжезинский относится к Советскому Союзу, Китаю и Японии. С Вэнсом этого никогда не знаешь»[162]. Джеймс Лилли, сотрудник ЦРУ в Пекине, а позже посол в Китае, говорил, что «проницательные и искушённые» китайцы намеренно сместили акцент в переговорах с педантичного Вэнса на Бжезинского. Они «хотели иметь дело с антисоветски настроенным американцем польского происхождения»[163].
И действительно, согласно Ричарду Соломону, работавшему в СНБ при Киссинджере, китайцы верили, что смогут легко манипулировать Бжезинским. Делая вид, что они не доверяют заявлениям Картера о решимости заключить дипломатические отношения, они заставляли Бжезинского снова и снова повторяться на каждой встрече. Как заметил в своей книге «О лице» Джеймс Манн, Бжезинский повторил тайные обещания о Тайване, данные ещё Никсоном. Пекин побуждал американцев отказаться от поддержки Китайской Республики, которая после гражданской войны 1940-х годов оказалась сосредоточенной на острове за Тайваньским проливом в девяноста милях от побережья материкового Китая. Вашингтон оказывал Тайваню военную и экономическую помощь в рамках холодной войны и борьбы с коммунизмом, называя его «свободным Китаем». Обещания Никсона, повторённые Бжезинским, подразумевали, что Тайвань остаётся частью Китая и что США не будут поддерживать независимость Тайваня; Вашингтон будет препятствовать Японии занять его место на острове и примет любую мирную резолюцию между Тайбэем и Пекином. И Бжезинский пошёл дальше, сказав своим собеседникам, что Соединённые Штаты выведут с острова всех своих официальных представителей. Холбрук, соглашаясь с необходимостью нормализации отношений с Пекином и разрыва отношений с Тайванем, тем не менее считал, что Бжезинский перегибает палку, и говорил что, «Збигу совершенно наплевать на Тайвань»[164].
Дэн, благодушно приняв неоднократные уверения Бжезинского в том, что Картер действительно готов действовать – и восхитившись его русофобией, свидетельством чему были его антисоветские эскапады во время посещения Китайской стены, – поручил Хуан Хуа провести секретные переговоры с Вудкоком[165]. Переговоры начались в июле, и вместе с Вудкоком присутствовал Дж. Стэплтон Рой (позже посол в Китае). Бжезинский также регулярно общался с Чай Цзэминем, главой китайской дипломатической миссии в Вашингтоне, встречаясь с ним по крайней мере раз в месяц. В конце октября он сказал Чаю, что если соглашение о нормализации не будет принято быстро, то его придётся отложить до осени 1979 года, когда будет проходить сессия Конгресса и все будут сосредоточены на советско-американских отношениях. Чай доложил о беседе в Пекин, побуждая своё руководство к более активным действиям. Прочитав доклад Чая, Дэн сказал Политбюро, что Соединённые Штаты хотят ускорить переговоры: «Нужно хвататься за возможность».
Всё это время Бжезинский успешно боролся за контроль над процессом – под конец при полной поддержке Картера. Бжезинский держал Белый дом в курсе дела и информировал его о переговорах, пока Вэнс ездил в Иерусалим, полагая, что до соглашения ещё две недели[166]. Вэнс и Холбрук, поддерживая план по нормализации отношений, не соглашались с Бжезинским по некоторым пунктам, включая консультацию с Конгрессом и политику в отношении Советского Союза. Главный советник Вэнса по СССР, коллега Бжезинского по Колумбийскому университету Маршалл Шульман, постоянно предупреждал своего начальника, что уступки Китаю ухудшат советско-американские отношения[167]. Бжезинский же был в любой момент готов использовать отношения с Китаем против Советов, чтобы досадить Москве.
Но основное разногласие между СНБ и Госдепартаментом в последние недели переговоров между Соединёнными Штатами и КНР касалось Тайваня. Все участники дискуссий понимали, что в силу целого ряда причин, в том числе и внутриполитических, нельзя просто так оставлять остров, что нужно поддерживать с ним неформальные связи и, что самое главное, поставки вооружений на Тайвань должны продолжаться. Бжезинский намекал на это Дэну, и Оксенберг сказал знакомым, что эта тема будет главным проблемным вопросом после заключения дипломатических отношений с Пекином[168]. Холбрук предложил заранее отправить на Тайвань истребители FX «в качестве большого прощального поцелуя» и утверждал, что сейчас это создаст меньше проблем, чем после нормализации, но Бжезинский и Оксенберг – возмущённые этим предложением – не хотели рисковать. Меньшей головной болью был вопрос о том, когда сообщить Цзян Цзинго о том, что Соединённые Штаты теперь поддерживают не Тайбэй, а Пекин. Было очевидно, что Цзян и его правительство упорно не замечают никаких знаков происходящего и отказываются верить в то, что американцы от них отдаляются. Холбрук с коллегами хотели уведомить Цзяна за сутки до официального решения, но Бжезинский с Оксенбергом отказались от этого. Холбрук утверждал, что они «намеренно дурачили» Цзяна и тем самым дали поддерживавшим Тайвань конгрессменам повод заявить, что администрация Картера вонзила нож в спину Цзяна[169].
В январе 1979 года Дэн приехал в Соединённые Штаты, чтобы встретиться с Картером, обсудить совместную стратегию и посмотреть страну. Для Бжезинского это было время торжества. Картер, Вэнс и даже средства массовой информации приписывали все заслуги по нормализации ему. Он попросил разрешения стоять среди встречающих Дэна в Белом доме, и Картер согласился без возражений со стороны Вэнса. Следующим необычайным событием стал ужин в честь Дэна в доме Бжезинского в Вирджинии – Дэн принял приглашение, которое Бжезинский отправил в мае. Вне всякого сомнения, это был настоящий взлёт карьеры Бжезинского.
Восторженно обсуждаемый визит Дэна не прошёл без осложнений. На торжественном приёме, устроенном в его честь в вашингтонской Национальной галерее, он шокировал собравшихся, отказавшись от вежливой похвалы в адрес новых китайско-американских отношений и разразившись гневной антисоветской речью. В Белом доме он сообщил своему новому другу Джимми Картеру о своих намерениях наказать Вьетнам за его вторжение в Камбоджу. Дэн воспринял установление полных дипломатических отношений с Соединёнными Штатами как сигнал Москве о том, что теперь за его спиной есть поддержка американцев, и считал, что это удержит СССР от вторжения, пока Китай будет атаковать советского союзника. Бжезинский советовал Картеру не выражать «излишней тревоги Соединённых Штатов по поводу возможных действий Китая»[170]. Но Картера это обеспокоило, и он предупредил Дэна о том, что нападение на Вьетнам может дестабилизировать обстановку, призывая его к сдержанности. Бжезинский разработал формулу, которая, как выяснилось позже, оказалась действенной: Соединённые Штаты критикуют военные действия Китая и одновременно порицают оккупацию Камбоджи со стороны Вьетнама – и требуют, чтобы обе стороны отвели свои войска. Он знал, что вьетнамцы откажутся выполнять такое требование и таким образом дадут Китаю своего рода дипломатическое прикрытие, что позволит США «слегка склониться» в пользу китайцев. Руководителей СССР же он распорядился предупредить о том, что любой военный ответ с их стороны подтолкнёт Америку ещё ближе к Китаю. Бжезинский назвал этот подход «формально критикующим, но по существу помогающим» – сигналом китайцам, что они имеют дело с надёжным другом.
Вскоре этой дружбе было суждено пройти испытание, когда в апреле 1979 года Конгресс принял Акт об отношениях с Тайванем (Taiwan Relations Act, TRA)[171]. Разрывая официальные отношения с Тайванем, администрация Картера заявляла, что будет продолжать поддерживать неофициальные экономические и культурные связи. В этих сферах Тайвань продолжат воспринимать как суверенное государство, даже если и не будут его признавать таковым. Администрация также давала ясно понять, что продолжит поставки вооружений. Хотя Дэн и был недоволен по этому поводу, он в конце концов решил, что этот вопрос не должен мешать нормализации. Из бесед с Бжезинским и другими вовлечёнными в процесс американцами он сделал вывод, что продажи оружия в будущем сократятся до незначительного количества и что Соединённые Штаты окончательно покинут остров. У Конгресса были другие представления.
Процесс сотрудничества с Тайбэем после отмены официальных отношений был делом непривычным и проходил с осложнениями. Администрация Картера представила в Конгресс проект закона, ожидая, что он полностью поддержит его, но сам Картер, Бжезинский и другие лица, принявшие участие в подготовке закона, были шокированы тем, как Конгресс его изменил. Перед заключением соглашения с Пекином Вэнс ратовал за то, чтобы обязательно консультироваться с Конгрессом, но Бжезинский и Оксенберг убедили Картера этого не делать, предположительно из страха утечек или из опасения, что противники нормализации не позволят ей осуществиться. Холбрук и другие предположили, что влиятельные члены Конгресса были возмущены тем, насколько жёстко обошлись с Тайванем в целом и с Цзинго в частности. Что более важно, они желали быть уверенными в том, что островитяне смогут защитить себя в случае возможного решения Пекина восстановить единство страны силой. Так, например, TRA обязывал американское правительство предоставить Тайваню любое военное снаряжение, необходимое ему для обороны, поддерживать достаточное военное присутствие в Тихом океане на тот случай, если Вашингтон решит оказать помощь Тайваню, и предупредить КНР о недопустимости использования силы. Дэн пришёл в ярость, и уладить вопрос не смогли даже секретные обещания Картера в том, что продажи вооружений будут ограничены. Любые поставки военного снаряжения на Тайвань с тех пор вызывали ожесточённые протесты Пекина.
В оставшиеся месяцы в Белом доме Бжезинский старался улучшить отношения между Соединёнными Штатами и Китаем в области безопасности. Ему удалось договориться о продаже китайцам оборудования двойного назначения, недоступного Советскому Союзу. После того, как СССР оказал ему непредвиденную «помощь» в виде вторжения в Афганистан, он без труда убедил Государственный департамент либерализовать правила экспорта в Китай, включив в список такие пункты, как средства радиоэлектронной защиты и радиолокаторы противовоздушной обороны, имевшие явно военное назначение. Какова бы ни была перспектива китайско-американских отношений, Бжезинский верил, что по меньшей мере на протяжении холодной войны Китай будет полезен для отвлечения советских войск численностью в сотни тысяч человек на базах у себя дома и в Восточной Европе на Восточную Азию и границы с Китаем. В мае 1980 года Бжезинский встретился в Вашингтоне с главой Пекинской военной комиссии и объяснил, что Советский Союз разрабатывает двунаправленную стратегию выхода через Афганистан к Персидскому заливу и через Камбоджу к Малаккскому проливу. Каким бы сомнительным ни был такой анализ, китайцам он понравился, они приняли его на вооружение, и Дэн повторил его Бжезинскому во время его визита в Пекин в 1981 году.
Удачное завершение процесса нормализации имело необычайно важное значение по той причине, о которой Бжезинский не уставал повторять: она невероятно усилила позицию США в Восточной Азии в частности и в противостоянии с СССР в целом. Вряд ли бы Вэнс или Картер смогли довести дело до конца без Бжезинского. Более того, ему удалось сделать то, что не смог сделать Киссинджер. На заре его карьеры коллеги Бжезинского называли его блестящим, но непостоянным – блестящим всё время, но правым в половине случаев. По поводу улучшения отношений с Китаем он был, безусловно, прав. С другой стороны, он пошёл на значительные уступки и сомнительные шаги. Бжезинский уж слишком рьяно был готов отказаться от Тайваня, не обращал внимания на нарушения прав человека в Камбодже и самом Китае, не консультировался как следует с Конгрессом и после нормализации очень сурово отнёсся к Вэнсу.
К концу срока работы администрации Картера Бжезинский подвергался ужесточавшимся нападкам прессы, в основном по вопросам, в которых у него были разногласия с Вэнсом. Лесли Гелб, служивший под началом Вэнса, объяснил читателям «Нью-Йорк таймс» это противостояние следующим образом: Вэнс сражается честно, а Бжезинский – уличный боец. Он утверждал, что Бжезинский перед Картером по-своему интерпретирует слова Вэнса. Печатавшийся в «Нью-Йорк таймс» комментатор Энтони Льюис даже задавал Картеру вопрос, почему он сохраняет при себе Бжезинского – человека, «имеющего за плечами список глупостей, не пользующегося доверием за рубежом и сеющего распри дома». Но по крайней мере одним своим крупным внешнеполитическим успехом – восстановлением дипломатических отношений с Китаем – администрация Картера была обязана Бжезинскому[172].
Оставив свой пост в администрации после выборов Рональда Рейгана, Бжезинский по-прежнему пользовался доступом к средствам массовой информации для выражения своих взглядов. Он поддерживал решение администрации Рейгана о поставках вооружений в Китай, утверждая, что КНР является частью новой глобальной коалиции, сдерживающей экспансию Советского Союза. Риторика Пекина, сваливающая в одну кучу США и СССР, как стремящиеся к гегемонии державы, которым нужно дать отпор, вроде бы ставила под сомнение такое предположение. Но Бжезинский игнорировал риторику, утверждая, что она не соответствует реальной политике и реальным действиям Китая. В то же время его тревожило сближение Рейгана с Тайванем. Были основания предполагать, что администрация может продать планы Тайбэю, чего он не допускал в годы Картера. Намерены ли Рейган и его советники вернуться к политике «двух Китаев»? По крайней мере, такое впечатление могло создаться у Дэна. Когда госсекретарь Джордж Шульц продемонстрировал, что КНР для него не так важна, как для Бжезинского или Киссинджера, пойдя на конфронтацию по поводу экспорта текстиля и политики в отношении Тайваня, Бжезинский подверг его критике. Он заявлял, что к Китаю нужно относиться как к партнёру. Он советовал не давать Советскому Союзу поводов вбить клин между Пекином и Вашингтоном.
В 1988 году Рейган и Михаил Горбачёв вместе работали над ослаблением напряжённости между Соединёнными Штатами и Советским Союзом. Широко было распространено мнение о том, что Горбачёв представляет собой новый тип советского руководителя, решившего покончить с холодной войной. Историки позже будут хвалить Рейгана за его открытость в ответ на предложения Горбачёва. Но для Бжезинского мир и стабильность несли отношения с Китаем, позволявшие американцам воспринимать СССР не в таком зловещем свете.
Резня на площади Тяньаньмэнь в 1989 году потрясла Бжезинского. Он продолжал верить в необходимость интеграции Китая в мировое сообщество, но призывал администрацию Джорджа У. Буша, заявив о том, что она будет оказывать помощь только тому Китаю, который уважает свой народ. Никакой помощи репрессивному режиму не будет. Он выразил надежду, что после трагедии китайское руководство поймёт, что деспотичное правительство приводит к социально-экономической катастрофе. К весне 1990 года Бжезинский присоединился к лагерю тех, кто ратовал за лишение Китая статуса страны наибольшего благоприятствования для экспорта. Он заявлял, что Пекин следует наказать за его репрессивную и авторитарную политику. Когда в 1993 году демократы вернули себе контроль над Белым домом, Бжезинский, не скрывая своего убеждения в важности отношений с Пекином, поддержал идеологическую линию Клинтона, критикуя китайское правительство за его жестокое подавление протестов на площади Тяньаньмэнь и в других регионах страны. Он потребовал от Вашингтона воздержаться от помощи Китаю в случае сохранения репрессивного режима. После окончания холодной войны и распада Советского Союза ему было легче отказываться от своих убеждений в необходимости укрепления Китая, и он выражал некоторую озабоченность соблюдением прав человека в КНР.
Администрация Клинтона быстро поняла, что китайцы не пойдут ни на какие уступки в вопросах соблюдения прав человека в общем и в отношении политических диссидентов в частности. Угрозы лишить Китай статуса наибольшего благоприятствования оказались напрасными. Желая найти средний путь между «реалистичной» политикой Бжезинского и Киссинджера, подчёркивающими важность сохранения хороших отношений с Китаем и сделанными в ходе кампании обещаниями прекратить заигрывать с «мясниками из Пекина», госсекретарь Уоррен Кристофер попросил Бжезинского и Киссинджера, как «друзей Китая», сообщить своим контактным лицам, что на определённые уступки в сфере прав человека всё-таки придётся пойти[173]. Но китайцы, уверенные в том, что американские деловые интересы не позволят администрации отменить статус наибольшего благоприятствования, стояли на своём; из-за этого Кристофер Уоррен, приехавший в Пекин требовать уважения к правам человека, даже был поставлен в неловкое положение. В конце концов администрация сдалась, а китайцы продолжили пользоваться привилегиями статуса наибольшего благоприятствования.
В течение президентского срока Клинтона Бжезинский вновь стал прямо говорить о необходимости укрепления отношений с Китаем, особенно когда сравнивал Китай с Россией. Он утверждал, что КНР, основная военная и экономическая держава, больше России заслуживает, чтобы её включили в «Большую семёрку». Он настаивал на том, что Китай не враг и не угроза интересам США и что наиболее важные двусторонние отношения у Америки как раз с Китаем. К восхищению председателя Китая Цзян Цзэмина, Бжезинский высказывал мнение, что китайцы активнее американцев стремятся найти точки сближения и преодолеть растущие разногласия. Он сообщал, что Пекин тревожит растущее военное сотрудничество США с Японией. В 1999 году Бжезинский раскритиковал «теорию двух государств» тайваньского президента Ли Дэнхуэя как попытку легитимизировать постоянное разделение Китая. Он никогда не отказывался от своих взглядов, согласно которым интересы Тайваня имеют второстепенное значение перед потребностью Америки в хороших отношениях с Пекином[174].
Пристрастность Бжезинского к Китаю и его враждебность к России заметны в его книге 1997 года «Великая шахматная доска»[175]. Позже, после прихода к власти Владимира Путина, Бжезинский критиковал Клинтона за то, что тот стремится к «показательному соглашению» с российским лидером по вопросу национальной противоракетной обороны. Он желал знать, почему Клинтон равнодушно относится к жестокой войне в Чечне при Путине и при этом обвиняет Китай в нарушении прав человека. И он предупреждал, что если на Аляске будут развёрнуты противоракеты для борьбы с «несуществующими» баллистическими ракетами Северной Кореи, то это может привести к усилению напряжённости в отношениях между Соединёнными Штатами и Китаем. В своей книге он даже склонялся к тому, чтобы отказаться от распространённого среди политической элиты своего собственного убеждения в том, что Япония является гарантом безопасности Америки в Азии; он выдвигал предположение, что основным азиатским партнёром вместо Японии должен стать Китай.
В 2000 году Бжезинский опубликовал статью «Жизнь с Китаем» в журнале «Нейшнл интерест». На этот раз он проявил к России мягкость, включив её вместе с Китаем, Европой и Японией в число основных приоритетов для развития отношений с Соединёнными Штатами. Он отмечал, что в Конгрессе, как и в американском обществе, нет единого мнения по поводу Китая. Политика администрации Клинтона, по его мнению, отличалась непоследовательностью. Помимо прочего, он предлагал исключить Тайвань из охвата противоракетной обороны на театре военных действий, провести трёхсторонний стратегический диалог с Японией и Китаем, принять Китай во Всемирную торговую организацию (ВТО) и включить Китай в «Большую восьмёрку» (сделав её «девяткой»). По его мнению, настала пора прекратить жаловаться на международное поведение Китая – оно, во всяком случае, было лучше поведения Индии[176].
И всё же Бжезинский вызвал неодобрение китайского руководства тем, что защищал доклад заместителя государственного секретаря Тома Пикеринга о том, что бомбардировка китайского посольства в 1999 году в Белграде была случайностью. Китайцы обвинили Бжезинского и других придерживающихся таких взглядов в лицемерии и в том, что они обвиняют в нарушении прав человека другие страны, тогда как их собственная страна убивает невинных людей, считая себя «гегемоном». Было очевидно, что китайцы не любят, когда их друзья отходят от точки зрения самих китайцев.
После избрания президентом Джорджа Г. У. Буша, Бжезинский вернулся к роли общественного интеллектуала. Он наблюдал, что отношения между США и Китаем стремительно ухудшаются, и считал, что больше в этом виноваты китайцы. Он считал, что китайская пресса, особенно её публикации о Народной освободительной армии (НОА), слишком враждебна. Согласно его мнению, Китай переусердствовал в инциденте, когда китайский перехватчик упал в Южно-Китайское море после столкновения с американским самолётом-разведчиком EP-3. В этом случае Китай вёл себя как недружественное государство. Бжезинский также предупреждал Китай, что объединение с Тайванем должно происходить мирным путём. Что касается политики администрации Буша, то Бжезинский её критиковал, повторяя свой тезис о том, что с Китаем у Америки самые важные двусторонние отношения. Он опровергал точку зрения администрации, согласно которой Китай являлся стратегическим конкурентом.
Согласно Бжезинскому, столкновения с Китаем никогда не будет. Своё мнение он объяснил в опубликованных дебатах с Джоном Миршаймером, известным политологом из Чикагского университета, который считал, что конфликт между Америкой и Китаем весьма вероятен, если не неизбежен. Бжезинский настаивал, что Китай сосредоточен на своём собственном экономическом развитии и на своём политическом влиянии, предполагая, что Пекин будет придерживаться осторожной внешней политики во время Олимпийских игр 2008 года и во время проведения всемирной выставки Экспо-2010 в Шанхае. Признавая, что в будущем возможны трения, он, тем не менее, утверждал, что до открытого столкновения дело не дойдёт. Китайские войска не настолько сильны, чтобы бросить вызов США, а китайское руководство понимает, что конфронтация крайне негативным образом скажется на их экономике. Он также предположил, что отрицательных последствий, которые часто сопровождали превращение какого-либо государства в ведущую силу на мировой арене, удастся избежать благодаря сдерживающей силе ядерного оружия – этот аргумент часто использовали для объяснения, почему во время холодной войны не было прямых столкновений между Соединёнными Штатами и Советским Союзом. Кроме того, Бжезинский уверял, что Китай не станет выталкивать США из Азии и не будет предпринимать попыток захватить Тайвань из-за вероятности американского вмешательства.
Бжезинский восхищался тем, что сотрудничество между США и Китаем давно переросло рамки когда-то заботивших его двухсторонних отношений. Сотрудничество в области сдерживания ядерной программы Северной Кореи, по его мнению, должно расшириться и до сдерживания иранской ядерной программы. Более стратегический диалог между Пекином и Вашингтоном, по его мнению, помог бы избежать кризиса в Персидском заливе и в качестве побочного эффекта расстроить Москву[177].
Таким образом, ещё до инаугурации Барака Обамы в 2009 году Бжезинский призывал к проведению регулярных встреч между руководителями Китая и США и к глобальному партнёрству – то есть к тому, что он называл «Большой двойкой» (G-2). Согласно его мнению, Китай и Соединённые Штаты сообща могли бы решить большинство мировых проблем. В марте он составил список насущных вопросов, в которых могла бы помочь КНР: глобальный финансовый кризис, ядерная программа Ирана, проблемы между Индией и Пакистаном и даже израильско-палестинские отношения.
В 2011 году, когда Вашингтон посетил председатель КНР Ху Цзиньтао, Бжезинский написал статью «Как оставаться друзьями с Китаем». В ней он выражал своё беспокойство по поводу неопределённости в отношениях и сохранения взаимного недоверия и опасался эскалации взаимной демонизации. Но Обаме и Ху важно не забывать о том, что их страны нужны друг другу. Бжезинский давал своим соотечественникам ожидаемый совет: не демонизируйте Китай, ведь нам придётся работать вместе с ним. Он заявлял, что в настоящее время китайцы умерили свою агрессивную риторику, намекая на то, что они прислушиваются к его предложениям. Его нисколько не беспокоило строительство флота базирования в открытом море, на что, по его мнению, Китай, как упрочившее своё влияние в мире государство, имеет полное право. Он утверждал, что вызов главенствующему положению США бросают политические и экономические проблемы в самих Соединённых Штатах, а не Китай. Оставаясь реалистом, Бжезинский советовал придержать обвинения в нарушении Китаем прав человека и сосредоточиться на взаимных стратегических интересах. В октябре 2011 года в своей речи он повторил призыв к созданию китайско-американского объединения – «Группы двух», или «Большой двойки», которая совместно решала бы глобальные проблемы – но, признавая, что среди друзей и союзников США эта концепция может вызвать беспокойство, он не советовал называть это объединение таким термином.
Сейчас, по прошествии времени, величайшим достижением Бжезинского остаётся нормализация отношений с КНР – несомненно важнейшая поворотная веха в истории холодной войны. К этому стремились многие, но потерпели неудачу. К 1978 году Бжезинский понимал, что наилучшим образом интересы США представляет сотрудничество с Китаем против Советского Союза. Неудивительно, что благодаря успешному завершению переговоров в 1978 году поддержание и усиление китайско-американских отношений оставались в фокусе его внимания и на протяжении последующей карьеры. Эту точку зрения разделяли многие аналитики – в немалой степени и Генри Киссинджер, бывший некогда его соперником. Другие же высказывали сомнения, особенно после окончания холодной войны. Даже сам Бжезинский усомнился в некоторых аспектах отношений непосредственно после резни на площади Тяньаньмэнь.
Недавний призыв Бжезинского к созданию «Большой двойки» – фактическому, если не номинальному объединению усилий Китая и Америки – означает, что он преодолел свои сомнения. Его оптимизм в отношении Китая иногда превосходит собственные оценки Китая и вызывает опасения среди многих зарубежных сторонников США[178]. Но если многие и не разделяют представление Бжезинского о будущем, то они признают его заслуги по нормализации отношений с КНР в 1978 году. Ему удалось блестяще претворить в жизнь политические планы администрации Картера – и он уж точно был более чем наполовину прав.