Путь для Мары был открыт. Но отправившись в жилотдел оформлять документы на квартиру, Мара была сбита мопедом, вернее, его амнезийным лучом. Тренированная лиходейская воля не сломилась, но Мара забыла, что она должна здесь делать. Понуро вернувшись домой, ведьма закляла вход в свою комнату и повалилась в узкую девичью постель.
На следующий день Стас и Мара пришли в норму, но оба пребывали в уверенности, что вчера разрешили жилищные проблемы, а потому могут заняться иными делами. Друг друга они считали уехавшими. Случайная встреча на кухне или возле туалета могла разрушить иллюзию, но комнатные двери пребывали замкнутыми каждая на свой лад.
Стас, телепортируясь сквозь стену, занимался таинственной, лишь инопланетянам доступной деятельностью, а Мара, пробуравив тощим телом дымоход, прямиком неслась на какой-нибудь митинг, где вволю кликушествовала, призывая адские и небесные громы на головы нахальной чужеплеменной нечисти, в особенности на приверженцев Каббалы и прочих масонов, вытесняющих православную чародейку с колдовского рынка.
Между тем наколдованный туман забытья, резонируя с мощным амнезийным лучом, вовсю хозяйничал в городе. Горожане дружно запамятовали, что на работе следует работать, многие даже забыли, что значит быть человеком. Взрослые дети теряли в подвалах престарелых родителей, а юные родители – малолетних детей. Избранные депутаты регулярно забывали о собственных программах и обещаниях. Короче, все забывали всё, кроме дней получки и аванса. Забывать стало хорошим тоном, и в городе появилось неформальное общество «Забвение», формальной целью которого было забывание горьких уроков прошлого и повторение старых ошибок.
Подхваченные эпидемией беспамятства, Стас и Мара совершенно не думали о своем третьем соседе. А зря, потому что и Павел Антонович желал иметь отдельную квартиру непременно в центре. И тоже кое-что мог.
Трехкомнатная квартира была не нужна Павлу Антоновичу, но иметь ее хотелось. Павел Антонович являлся обычным человеком, и комод его был всего лишь старым комодом, набитым всяким хламом. От прочих граждан Павла Антоновича отличало лишь непоколебимое здравомыслие, делающее его, как известно, нечувствительным ко всем и всяческим чарам, а также зловредным влияниям НЛО. Несмотря на старания соседей, Павел Антонович ничего не позабыл и шел к цели неуклонно. Если бы не он, то в горжилотделе могли бы упустить из виду не только четвертую квартиру, но и весь дом. Во избежание этого Павел Антонович поставил вопрос о доме на особый контроль хозяйственных органов, и ремонт начался.
Хотя Павел Антонович не имел никакого отношения не только к жилотделу, но и вообще к горисполкому, однако, проработав тридцать восемь лет в Управлении Центрсоюзснабсбыткомплектации, он стал старой канцелярской крысой и среди любого делопроизводства чувствовал себя в родной стихии. Крысой Павел Антонович был фигуральной. Чтобы оформить собственное вселение по старому адресу, ему вовсе не пришлось пробираться в архив тесными ходами, волоча голый, перепачканный чернилами хвост. Не владел такими кунштюками Павел Антонович, но тем не менее, когда подошла пора, бумаги оказались оформленными. Павел Антонович попросту пришел в сектор учета и распределения, уселся за стол и оформил документы по всем правилам. И никто не увидел подлога, как не заметил бы подмены одного казенного стула другим точно таким же.
Дом, задвинутый вглубь улицы и прикрытый от магистрали сквером, зиял выбитыми окнами. Рабочие сновали среди его стен так, словно вернулись застойные времена всеобщего ускорения, когда дома улучшенной планировки сдавались не просто в срок, но и много раньше срока, поскольку улучшенные граждане не любят ждать.
И лишь на втором этаже не было видно каменщиков и штукатуров, а случайный маляр или сантехник с голубым унитазом на плече, скользнув взглядом по ровной стене, судорожно зевал и спешил дальше. За ровной стеной второго этажа скрывалась невидимая постороннему взгляду четвертая квартира.
Павел Антонович как и прежде жил в своей комнате. За много лет он привык входить домой, не глядя по сторонам, и потому не замечал ни голографических, ни иных ухищрений Стаса. Разумеется, Павел Антонович мог бы обнаружить неладное, если бы зашел в комнаты соседей, но как честный человек он решил этого не делать, пока не получит ордер, и лишь посмеивался над южными жителями, переехавшими, как он полагал, куда-то «севернее Муринского ручья».
Солнечным сентябрем шестого года перестройки дом был сдан под ключ. Началась выдача ордеров. Но за сутки до этого в списках на вселение оказались еще два имени, появившиеся там сверхъестественным и суперъестественным путем. На четвертую квартиру было выписано три ордера.
Когда Павел Антонович с ордером, бережно уложенным в бювар, перешагнул порог своей – теперь уже полностью своей! – квартиры, в это самое мгновение распахнулись двери двух пустовавших комнат и в коридоре объявились неуехавшие соседи.
Стряслась немая сцена.
Затем к действующим лицам вернулся голос.
– Не имеете права! – по-крысиному проскрипел Павел Антонович и вскинул на изготовку бювар.
– Изыди! – каркнула Мара, хватаясь за полотер.
– Зар-р-рэжу!.. – проскрежетал Стас, потянув из кармана бластер, выполненный в виде зажигалки…
Раскрашенная по трафарету лестница сияла послеремонтной чистотой. Блестели эмалевые пуговки звонков, лаковое дерево сколоченных на заказ дверей еще не осквернила ничья варварская рука. И лишь дверь на втором этаже, которую больше не скрывал голографический экран, бросалась в глаза первобытным обшарпанным уродством.
За дверью кипела жизнь, бухал бластер, слышался сатанинский хохот и выкрики:
– Прекратите хулиганство!
Спешившие мимо новые жители дома, бескомпромиссные защитники светлого социалистического настоящего или доблестные борцы за сияющее капиталистическое будущее, вздрагивали от неожиданности и бормотали про себя:
– Демократия в действии…
Борис БогдановПремия для Прокопа
Мороженое Прокоп предпочитал отечественное. Предпочитал даже раньше, когда витрины в кафе еще завлекали баскиными, робинсами и прочими джелато-стратичеллами.
Наше вкуснее, что уж тут поделаешь.
В «Палыче» было немноголюдно. Две девицы щебетали в дальнем углу, поминутно делая круглые глаза и хихикая. Обсуждали кавалеров, не иначе. Компания мужичков пролетарского вида распивала пиво, пялясь в телевизор на футбол. Прокоп занял столик у окна и заказал пломбир с малиновым вареньем.
День задался. Агрегат, над которым он корпел уже полгода, задышал и выдал первые результаты. Именно те, что предсказывала теория.
Принесли мороженое. Подбирая с краев креманки подтаявшую сладость, Прокоп задумался, на что потратит премию. А премия будет, не может не быть, особенно если вспомнить, как при этом известии у начальника, Савелия Петровича, загорелись глаза. Еще бы, автор теории кто? Савелий Петрович Шпагин. В накладе он точно не останется, тогда и Прокопу перепадет.
Получается что? Электросамокат. «Скворец» или даже «Стриж», если денег хватит. На «Ястреба» замахиваться не стоит, не отработан еще. Вот когда в Смоленске откроют завод, тогда… Но это когда еще будет, а самокат хочется сейчас. Или взять новый экран для «Эльбруса»? Процессор-то еще тянет, а вот разрешения не хватает. Под Норильском, говорят, наладили производство широких «Сапфиров». Сам Прокоп их не видел еще, но друзья же врать не станут?
Футбол закончился, начались новости. Уборочная страда в Сахе-Якутии проходит успешно; министр экономики посетил Нарьян-Мар и выступил перед тружениками птицефабрики, крупнейшей в регионе; первая партия широкоэкранных «Сапфиров» Норильского завода телеаппаратуры поступила в продажу…
Ага, поступила! Значит, телевизор. Или «Стриж»? И то охота, и это. Жаль, денег не хватит. Не расщедрится начальство на такую сумму, чтобы на все хватило, в жизни не расщедрится.
Новости катились своим чередом. Покритиковав слегка бюрократов из министерства внешней торговли, дикторы плавно перешли к международным событиям. Звучала приглушенная английская речь, бубнил автопереводчик:
– Президент Шотландии выступил в поддержку предпринимаемых Советским Союзом мер по снижению международной напряженности. Он, в частности, поблагодарил…
Прокоп не выдержал.
– Что за чушь?! Он о другом говорит. Про фермеров что-то, про кредиты. О нас вообще ни слова!
Говорок в зале стих. Пролетарии развернулись, нахмурившись, девицы в углу замолчали и тоже уставились на Прокопа.
– Надо же, – произнес один из пролетариев, – с какими людьми вместе сосуществуем. Языки знают!
– Не говори, Костян, – поддакнул ему другой. – Прям оторопь берет.
Палыч покинул стойку, подошел к столику Прокопа.
– Вы, товарищ, покушали уже? – осведомился он.
– Да.
– Расплатились?
– Нет. Но я сейчас…
– И не надо! – замахал руками Палыч. – Идите уже. Вас, верно, дома заждались.
– А что, собственно… – начал Прокоп, но Палыч прервал его:
– А ничего! Люди здесь собираются простые и добропорядочные. Что вам, образованным, тут делать?
Чего это они? Спорить Прокоп не стал. Не хочет деньги за мороженое брать – его дело. Все копеечка.
До дома было почти ничего, минут десять ходу. Прокоп шел знакомой дорогой, не глядя под ноги, автоматически обходя лужи и канавы, и думал о будущей премии. Самокат или экран, экран или самокат? Или насос родителям на дачу?
– Документики предъявим, гражданин.
Прокоп очнулся. Дорогу ему загораживали трое гвардейцев из Комиссии по надзору, двое рядовых и один в чине мастер-ефрейтора.
– А что, собственно?..
– Документики, говорю, – повторил старший.
Прокоп подал ему паспорт, который, к счастью, всегда имел с собой.
– Та-ак, – перелистывая красную книжицу, проговорил мастер-ефрейтор, – Прокопий Рудольфович, гм, Иванов. Зачем нарушаете?