крашены плакатами и лозунгами, один из которых, совсем свежий, он видел в продовольственном зале универмага.
Он странно улыбнулся: сейчас на прилавках магазинов почти такой же ассортимент прохладительных напитков, как и в том году, из которого он прибыл. А очередь, которую он видел в универмаге, скорее всего, за сахаром. Через год с ним начнутся перебои, а потом введут первые талоны симпатичного зеленого цвета, на два килограмма в месяц одному лицу. Потом разноцветья прибавится, появятся талоны на табак, водку, затем – на крупы, мясо, колбасу. На что еще? Да почти на все. И все это к тому, что в девяносто первом ни водки, ни колбасы не будет даже по талонам, а прилавки магазинов, точно в предновогодний вечер, будут украшены игрушками, звездочками и пустыми коробками из-под исчезнувших повсеместно продуктов.
Легкое облачко затуманило воспоминания о настоящем и будущем, но тут же пропало. До этого времени еще надо дожить, у него есть время, много, очень много времени. И он готов ко всему, что произойдет, он это пережил и внутренне готов пережить еще раз.
Портрет генсека, что смотрел на него, был цветным и стоил двадцать копеек, пока еще главный по стране представал перед покупателем ретушированным, без своего знаменитого родимого пятна на лбу, и оттого казался каким-то нереальным, точно это не фото с натуры, а картина новоявленного героя, в избранности которого художник ни на йоту не сомневался.
Ему очень хотелось подойти к усталой продавщице, лениво перелистывающей книжку в мягкой обложке, и поинтересоваться Бродским или Сологубом. Разумеется, не подошел и не поинтересовался.
В соседнем доме находился видеосалон. До сеанса в шесть осталось менее получаса, и народу, в основном подростков его, того его, возраста, ожидавших появления Шварценеггера в фильме «Коммандо», собралось изрядно. Он поискал себя в толпе подростков, не понимая, зачем ищет, ведь в этом году он приедет в городок лишь в самом конце месяца.
Зато его появление произвело некоторое шевеление в их рядах. Смотрели куда-то ниже пояса, он растерялся и сам осторожно скосил глаза. Нет, всего лишь нежно-голубые джинсы фирмы «Ли». Он со внезапно заполонившим сознание страхом стал вспоминать, а были ли в восемьдесят пятом в Союзе джинсы нежно-голубого цвета? И попытался успокоиться: до этого момента его видело полгорода и никто не обратил внимания. Может, все же были, хотя на большинстве подростков, ожидающих начала сеанса, надеты пятнистые белесые «варенки», обязательно самодельные, точно униформа, почти обязательная для всех вне зависимости от пола и возраста.
Он торопливо прошел мимо пареньков. Кто-то в их группке, должно быть, совсем еще отрок, произнес ему вслед: «Зыкински выглядит чувак». Услышав эту фразу, он не мог не усмехнуться, немного нервно, отойдя шагов на двадцать, обернулся, заметил, что его все еще провожают завистливые взгляды. Невольно прибавил шагу, свернул в первый же переулок и заторопился назад к дому Рашиды Фатиховны.
Павел шел привычной дорогой, ему не было надобности оглядываться в поисках ориентиров, все они были и без того прекрасно известны и памятны. Казалось, завяжи ему глаза, раскрути на месте, он и то, довольствуясь лишь слухом да обонянием (идти надо было мимо пекарни, где вкусно пахло выпекаемым багетом и всегда стояла очередь), с легкостью найдет путь, ни разу не запнувшись. Вот и теперь ноги, точно повинуясь возвращенному рефлексу, несли его мимо знакомых мест, не оступаясь и не делая лишнего шага.
Свернув еще раз, Павел услышал знакомую мелодию группы «Европа» – очень популярной в нынешние времена. Он собирался повернуть назад, но не решился, передумав в последний момент. Тем более что подошел уже совсем близко к группе молодежи, со знанием дела толпившейся подле крохотного киоска звукозаписи и видеопроката. Но последнее уже для элитной категории юношей – той, что подходила под определение «блатной». Несколько юношей оглянулись в его сторону, не то услышав, не то инстинктивно почувствовав приближение незнакомца. И снова, не выразив ни малейших эмоций, занялись своими делами: он был чужд им, не интересовал совершенно.
Он перевел дыхание. Значит, не все так плохо, но джинсы пока следует отложить, хотя они у него не первый год. Пускай подождут – он обойдется тем, что купит на барахолке. Лучше что-нибудь от Бреймана – до его ларька от дома Рашиды Фатиховны всего два шага. Некогда он бегал туда за пуговицами и клепками от фирменных производителей по тридцать-пятьдесят копеек штука и прилаживал их к своим курткам узорами и в больших количествах. А потом вот так же толкался среди знакомых у видеосалона, ожидая начала сеанса боевика, будучи завсегдатаем этих мест, когда-то бесконечно давно, пятнадцать лет и еще год назад, или пятнадцать лет и еще месяц вперед.
Рашида Фатиховна накормила его гречневой кашей со свининой и брынзой, напоила чаем с коржиками. «А то дрожжи пропадают», – словно извиняясь, сказала она, ставя аппетитно пахнущее блюдо на середину стола. И оставила его распоряжаться временем по собственному усмотрению. Если он вернется поздно, пускай не забудет задвинуть щеколду на входной двери.
Наказав, что положено, старушка отправилась к соседке в гости, а он, посидев еще с полчаса и убедившись, что хозяйка не вернется вскорости, взял сумку с генератором и вышел, направляясь в сторону противоположную той, куда ходил днем.
Минут через двадцать – руки затекли от двухпудовой тяжести, – он вышел к реке. Как раз там, где и планировал: возле холма, на котором стоял заброшенный дом, река разливалась, заболачивая берега, покрываясь зарослями рогоза и кувшинками, и лениво спускалась дальше к Синему озеру, куда все население городка ходило купаться и загорать. Здесь же никого не было, да и быть не могло. Кому придет в голову полезть в болото – только комары неумолчно звенели над его головой.
Он подбирался к берегу, чувствуя, как пружинит под ногами почва и хлюпают ботинки, оставляя позади цепочку влажных следов. Не дойдя полутора метров до реки (берег стал и вовсе топким), он вынул генератор из сумки, взял его за ручки и, раскачав что было силы, метнул в реку.
Должно быть, он случайно зацепил какой-то выключатель. Генератор щелкнул и глухо заурчал, вырвавшись из его рук. А едва коснувшись воды, мгновенно заискрился, вспыхнул от ярких разрядов и с резким хлопком ушел под воду. До Павла донесся запах горелой изоляции, смешанный с застоявшейся болотной вонью. Несколько пузырей всплыли на поверхность помутневшей реки и медленно потекли по течению, беззвучно лопаясь.
Павел развернулся и пошел назад, едва не забыв среди густых зарослей свою сумку.
На обратном пути он зашел в дежурную аптеку, спросил супрастин – он был аллергиком. Десять копеек мелочи у него не нашлось, днем потратил всю, а с червонца сдачи у фармацевта не было. Видя его растерянное лицо, девушка улыбнулась, уверив, что ничего страшного, пускай недостающую сумму занесет в следующий раз, когда еще что-то понадобится, договорились? Павел кивнул и молча, не попрощавшись даже, вышел на улицу со странным выражением на лице.
И долго бродил по темным улочкам готовящегося ко сну городка, чувствуя, что и он наконец-то вернулся домой.
Всем естеством своим.
В столовую, пропахшую кислыми щами, к которым сейчас еще примешивался тонкий запах уксуса, оглядывая с порога занятые столики, вошел молодой человек лет тридцати: гладко выбритый, одетый в темно-серый костюм, очень удачно приталенный, видимо, сшитый на заказ. Повертев головою, прошел вперед несколько шагов и снова принялся вглядываться в сидящих. Вглядываться несколько близоруко, но все же решительно и бесстрастно, как знающий, что именно здесь он должен найти нечто ему совершенно необходимое.
Розыски завершились даже быстрее, глаза выхватили чью-то фигуру, тело рванулось в конец зала, и в то же самое мгновение эта фигура приветливо помахала рукой. Остальные сидевшие за столиком непроницаемым взором, в котором, однако, не чувствовалось безразличия, смотрели на поиски молодого человека и на их удачное завершение. Вероятнее всего, они, все трое, хорошо знали вошедшего, но встреча с ним была важна только девушке, которая, едва завидев вошедшего, немедленно помахала ему, нарушив неписаные правила поведения.
Подойдя, молодой человек придвинул стул и поздоровался со всеми. Ответ дала лишь девушка, остальные молча кивнули. Сняв пиджак и им отметив свободный стул, молодой человек отправился к буфету, а расположившись поудобнее за столом, он первым нарушил молчание:
– Если не ошибаюсь, именно вы занимались делом Остапенко? Ваша группа, так?
– До вчерашнего дня – да, – уточнил сидевший напротив. Молодой человек кивнул.
– Совершенно верно. Дело передано в суд.
– По какой причине? – не выдержав, спросил собеседник, не хотел спрашивать из чувства неприязни, но не пересилил себя.
– Есть подозреваемый, он сознался в нападении и нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти, с целью завладения личным имуществом, – молодой человек будто читал по бумажке. – Вчера утром он был взят работниками областного управления при попытке покинуть область. Его фамилия вам должна быть известна: Морозов Андрей Валерианович, трижды судимый, зимой бежавший из мест заключения.
Воцарилась неприятная пауза. Безусловно, фамилия арестованного была хорошо известна, однако же подозревать его в еще одном убийстве никто из сидевших за столом до прихода молодого человека не собирался по причинам, изложенным пока еще кратко, но внятно в томе расследуемого ими дела.
– Морозов? – переспросил сидевший напротив. – С какой стати?
– Он сознался. Прояснил, насколько мне известно, картину преступления. Подписал все документы. Согласился на услуги адвоката.
– И это за полтора дня? – в голове прозвучала неприкрытая издевка. Но молодой человек кивнул.
– Именно. Дело передано в суд, первое заседание будет через два месяца, адвокат обещал не медлить с ознакомлением.