– Некоторым поварам нравятся автонарезчики, но они дают слишком ровные кусочки. Слишком идеальные. В них нет любви. А я люблю резать продукты вручную.
Переложив чеснок на доску, Пенни принялась орудовать ножом – с той профессиональной сноровкой, что описана в учебниках по кулинарии.
Кин знал это. Не из кулинарных шоу, книг или онлайн-видеороликов. Он знал это, поскольку сдерживал желание присоединиться и покрошить чеснок, повторить идеальный результат Пенни. Вместо этого он велел себе стоять смирно.
Когда Пенни закончила нарезку, Кин кое-что понял.
Она работала гораздо аккуратнее, чем он.
Выходит, все эти годы он лишь имитировал образы, которые таились в глубинах памяти?
– Порезал и добавляешь, – сказала Пенни, схватила палочки для еды и, утопив чеснок в бульоне, стала помешивать блюдо. – Насыпал, размешал и пробуешь.
При соприкосновении чеснока с горячей жидкостью воздух напитался теплым пряным ароматом.
Сверкая глазами, Пенни протянула Кину ложку:
– Не знаю, что ты сделал с прежним Кином, но этот новый Кин-гурман… Взяла бы и съела.
Хезер постоянно сетовала, что Кин слишком уж любит готовить: мол, вкладывать столько сил в кулинарию непрактично. Теперь же ему предстояло привыкнуть к похвалам.
Он попробовал бульон и, оценивая вкус, попытался расшифровать алхимическую формулу Пенни, а затем машинально спросил:
– Может, добавить карамелизованный лук?
– Карамелизованный лук?
Она заложила прядь волос за левое ухо – раз, другой и третий.
– Ну да, – кивнул Кин, не глядя на нее. – Такая вот мысль. Начитался, пока меня держали на постельном режиме.
– Нет, предложение дельное. Просто…
Ее щеки вспыхнули, а плечи напряглись так, что слились с очертаниями шеи. Пенни выдохнула, закрыла глаза и встала в прежнюю позу.
Похоже, Кин задел ее больное место – и это могло послужить причиной такого дискомфорта.
– Дело в том, что отец посоветовал то же самое. Буквально вчера. Сказал, что помогает придумать изюминку для моего ресторана.
– Прости. Я не хотел…
– Ничего страшного. Не переживай.
Пенни тоже отвернулась и кивнула в пустоту:
– Я отказалась так делать. Даже пробовать не буду. Черт! Пусть в итоге получилось бы лучшее фрикасе на свете, но родителей хлебом не корми, дай подкрутить мой рецепт. Но ведь после этого он перестанет быть моим. Хотя… теперь все иначе.
– Почему?
Она открыла шкафчик с овощами и показала Кину ярко-желтую луковицу:
– Теперь это предложил не кто-то, а ты, в первый домашний вечер после происшествия с радиацией, поэтому родители не будут иметь отношения к рецепту. Это твое первое решение в роли шеф-повара.
Пенни улыбнулась, но ее глаза затянуло блестящей поволокой. Все еще с неочищенной луковицей в руке, она быстро-быстро заморгала. Кин обнял ее стройное тело, прижал к себе, и знакомые ощущения вызвали новый прилив чувств и воспоминаний.
– Эй… Не переживай. Я дома.
Повинуясь не пойми откуда набежавшему всплеску нежности, Кин прижался губами к макушке Пенни, что было бы невозможно, окажись на ее месте рослая Хезер.
– Не пора ли тебе сменить работу? – еле слышно предложила Пенни, уткнувшись ему в плечо. – Если однажды решим создать семью, я предпочла бы видеть тебя на менее опасной службе. Там, где нет радиации.
Семья? Немигающим взглядом Кин уставился в потолок и рефлекторно напрягся. В памяти всплыли образы Хезер и Миранды. Теперь он вспомнил, четко и ясно вспомнил, что они с Пенни обсуждали этот вопрос несколько недель кряду – после того, как провели целый день с сыном Маркуса. Кин сам сказал, что хотел бы завести детей прямо сейчас, а не ждать до пятидесяти лет по стандартам эпохи. А Пенни тогда растерялась, будто пустопорожние слова Кина выбили ее из колеи.
Разумеется, она ожидала от него другой реакции. Для Пенни этот разговор состоялся каких-то пару недель назад, но для Кина… Для Кина все это осталось в другой жизни.
– Слушай, прости… Не надо было заговаривать на эту тему. Сейчас не время и не место. Позже будет масса возможностей все обсудить, – сбивчиво проговорила она, отпрянув. – Итак, карамелизованный лук. Ты сам предложил, так что нарезай.
Кин взял нож, ощутив знакомую тяжесть в руке, но тут же напомнил себе, где и в каком времени находится, кто стоит рядом, и ослабил хватку, чтобы сойти за дилетанта. При нарезке он нарочито медленно водил ножом, кромсая лук кое-как, не до конца и под самыми причудливыми углами. В результате получилось нечто похожее на творчество Хезер, когда та пробовала себя в кулинарии.
На кухне она была не в своей тарелке, а когда родилась Миранда, Хезер с радостью переложила кулинарную ответственность на Кина. Сама она посиживала у стола, временами с бокалом вина в руке и ноутбуком на коленях, а порой читая Миранде или раскрашивая с ней картинки, но избегала касаться кастрюль и сковородок. Но после еды всегда предлагала вымыть посуду.
Кин услышал ее смех, который эхом отозвался в голове, просочился в каждую мысль и каждый вздох.
Он скучал по ней. А она, наверное, уже сто лет как умерла.
Перехватив его долгий взгляд, Пенни забрала со стола криво нарезанный лук. Кин ответил неискренней, почти сразу померкшей улыбкой. Впервые после возвращения в эту квартиру его руки отяжелели, и каждый новый жест давался все труднее.
– Да ладно тебе, не расстраивайся. Отлично справился, – указала Пенни на разделочную доску, бросила лук на стоявшую рядом сковороду и нажала несколько цифр на голограмме управления горелками. – Теперь дело за температурной обработкой. Жарим в масле, пока на поверхности не проступит сахар.
Она снова прильнула к Кину, но не с тревожной настойчивостью, а с мягкостью, свойственной влюбленным женщинам. Они посмотрели друг другу в глаза. Рядом с Пенни Кин чувствовал себя по-домашнему спокойно, однако сосредоточиться на ней было все так же непросто.
Первое свидание. Первый день дома. В памяти Кина Пенни оставалась всего лишь силуэтом, словно кто-то скопировал и вставил ему в тело инстинкты и душу другого человека.
Быть может, чтобы заполнить пробелы, тайнам настоящего требовалось больше воспоминаний о прошлом? На первом свидании они поцеловались у плиты… Кин решил, что пора сделать то же самое, и наклонил голову. Поцелуй длился, пока не пришло время помешивать лук.
Наутро Кин не преминул напомнить себе, что, когда речь заходит о готовке, он должен прикидываться дурачком. Да, он мог бы соорудить впечатляющий бенедикт с собственноручно изготовленным голландским соусом поверх идеальных яиц пашот, но выбрал более простое блюдо – тосты с маслом и яичницу-глазунью, – которое и отнес Пенни в постель.
– Вроде бы кое-кому еще нездоровится, поэтому готовить следует не тебе, а мне, – заметила она, потирая глаза.
Учуяв запах яичницы, Акаша оживилась и вспрыгнула на одеяло.
– Мой рабочий день начинается раньше твоего, – ответил Кин. – Когда служащие расходятся по домам, шеф-повар только приступает к делу. Вот и решил похозяйничать, в благодарность за вчерашнее.
Пенни аккуратно кольнула вилкой яичный желток, и тот растекся по тарелке.
– М-м-м… – восторженно протянула она и сморгнула остатки сна, а утренний час скрыл истинное значение трепета ее ресниц.
Впервые Кин принес Пенни завтрак много лет назад, не после первого свидания, но парой недель позже, когда остался ночевать у нее. Тогда его настолько охватило желание впечатлить подругу, что за предшествующие три дня он зажарил двадцать шесть яиц, пытаясь освоить приготовление глазуньи с жидким желтком. Этим утром понадобилось лишь четыре – два на тарелку Пенни, а еще два, получившихся просто исключительно, он выбросил, поскольку умение пользоваться специями выдало бы его с потрохами. Как и в тот раз, Пенни одарила его восхищенной улыбкой – скорее за старание, а не за результат.
– Хотелось бы остаться, но пора на работу, – произнес Кин и теперь, и в тот раз.
Но ответная реакция оказалась совершенно разной. Прошлая Пенни шутливо надула губки и поблагодарила Кина, а сегодняшняя схватила его за руку, сверкнула глазами и улыбнулась до ушей.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
Кин остался недоволен. Придется пробовать снова. От погружения в их с Пенни прошлое он ожидал взрыва ностальгии, прилива любви или хотя бы чего-то существенного. Вместо этого он получил поток воспоминаний, будто пакет цифровых данных: факты, числа и образы, наполненные информацией, но лишенные всяких эмоций.
Психологи предупреждали, что после долгой жизни с Хезер глубокая любовь к Пенни вернется не сразу. Но пропасть между тихой приязнью и пронзительным обожанием, которое Кин должен был ощутить, оказалась бесконечной.
Глава 11
Следующие две недели отношения с Пенни обретали некое подобие равновесия, превращаясь в робкую привязанность. Что-то вроде мышечной памяти после физиотерапии. Кин не впервые жил под прикрытием легенды. Оставаясь в одиночестве, он готовил себе обед и слушал классическую музыку, а рядом с Пенни изображал неумеху, которому не место на кухне, и включал в автолете музыку предположительно любимых групп. Дважды он пробовал шагнуть чуть дальше в рамках новой роли, и оба раза с сомнительным успехом.
Понемногу он привыкал к повседневному ритму, но восстановить глубинную связь с Пенни пока не удавалось.
Что касается работы, Маркус оказался прав: объектами исследования были знаменитые грабители банков. План бюро по защите ключевых событий обеспечивал охрану исторического полотна от действий идеологов и идеалистов. Но оставались лазейки для честолюбцев, которые стремились к обогащению и пользовались услугами темпоральных нарушителей и профессиональных наемников. Работы хватало, но вовсе не такой срочной, как в случае с Сидни. Вместо этого командный центр и отдел ресурсов запрашивали информацию по людям, локациям и событиям – иногда с указанием точного времени и места. Кину также поручали анализ данных из соцсетей и новостных архивов, чтобы выявить местоположение потенциальных убежищ для путешественников во времени. Во всех случаях речь шла не о реакции на проблему, а о планировании способов ее решения. Другими словами, это был идеальный образчик офисной работы с нормированным графиком.