По крайней мере, такая обстановка была знакомой.
– Ты прав, – тряхнула головой Пенни и приосанилась. – Просто не буду их слушать, и все. Сегодняшний день посвящен Бенджамину, а не его бабушке с дедушкой.
Она подняла сумочку с подарком. Кин подождал, пока она двинется с места, а затем не отходил от Пенни ни на шаг. Ориентируясь на детские голоса, они прошли через дом и оказались на заднем дворе.
– Их так много…
Пенни вполголоса пересчитала всех, указывая на каждого пальцем, и подытожила:
– Тринадцать детей и девять взрослых.
О детях они не заговаривали с тех пор, как Пенни неловко затронула этот вопрос в первый вечер после возвращения Кина. Но за совместную жизнь он прекрасно узнал, что Пенни в восторге от детей.
– Неплохо, неплохо… – пробормотала Пенни.
Мимо пробежала с футбольным мячом девочка лет семи-восьми. Через пару бесконечных секунд Кин напомнил себе, что пора выдыхать.
– Провести время в обществе Маркуса, Инека и Бенджамина проще простого, но это… – Пенни покосилась на стеклянную дверь. – Это будет очень утомительно. Хотя…
Она кивнула в сторону отца. Босоногий, тот сидел в шезлонге с бокалом вина в руке.
– Всяко лучше, чем альтернатива.
– Все будет прекрасно. В таком возрасте дети просто чудо, – сказал Кин и понял, что проговорился. – В смысле, это куда проще, чем пререкаться с хамоватыми линейными поварами и официантами.
Избегая непонимающего взгляда Пенни и не говоря больше ни слова, он шагнул за дверь.
К ним тут же направился Инек, лавируя между детьми, гоняющими мяч по маленькой лужайке.
– Привет, ребята.
Он по очереди обнял обоих, вытер пот с желто-коричневого лба и оглянулся на какофонию пронзительных воплей за спиной.
– Прости, что опоздали, – сказала Пенни.
Она достала из сумки две коробочки в яркой оберточной бумаге, а Инек кивнул на садовый столик, где уже громоздилось шаткое сооружение из подарков.
– Ничего страшного. Маркус еще на работе. Вчера убежал на ночь глядя. Сказал, дело экстренное, кто-то из коллег заболел. Ну а если заболел, надо же заменить? – с притворным пониманием произнес Инек и обвел лужайку недовольным взглядом. – И еще он не отвечает на звонки – с самого утра.
Пенни ответила сочувственной улыбкой – судя по виду, не только из вежливости, – и указала на Кина:
– Пускай тоже уволится. Не придется работать по ночам, и еще выплатят годовое жалованье.
По всей очевидности, Инек и Пенни считали, что Маркуса обязали присутствовать на череде каких-то совещаний, но Кин прекрасно понимал, что у него запланирована эвакуация. Даже с маячками бюро, улучшающими точность триангуляции, у оперативников оставалось возвратное окно в пару-тройку часов, ведь эта технология была еще далека от совершенства. Должно быть, Маркус помчался забирать кого-то в самый последний момент.
Или возвращался после убийства Миранды?
– Дети ждут не дождутся торта. Младших скоро укладывать, а старшие непременно засидятся дольше, чем хотелось бы, – сказал Инек.
Его лоб избороздили морщины, и они никуда не делись, даже когда Бенджамин подбежал и схватил его за штанину.
– Привет, малыш, – улыбнулся ему Инек. – Знаю, знаю, все хотят по кусочку торта.
– Зачем он их пригласил? – шепотом спросила Пенни, взъерошив Бенджамину волосы, но в ответ Инек только покачал головой.
Несмотря на эмоциональное противостояние с Маркусом, Кин уже успокоился настолько, что сумел уделить внимание его сыну.
– Привет, Бенджамин. Ну как тебе, весело?
Присев на корточки, он заглянул в ясные голубые глазенки.
– Не могу мячик забрать, – пожаловался мальчуган, указывая на гурьбу детей на лужайке.
Мяч сновал туда-сюда, будто маятник, и каждый удар по нему сопровождался звонким смехом.
– Что ж, давай подумаем…
Когда Миранда была в возрасте Бенджамина, Кин пробовал объяснить ее команде, что они не просто бегают за мячом, а играют в спортивную игру. Успех этой затеи оставался довольно низким – нулевым, если верить недовольным родителям игроков, – поскольку вместо того, чтобы ограничиться мягким ободряющим словом, Кин упрямо пытался передать детям навыки визуализации и рассказать, как оценивать варианты пасов или искать брешь в обороне соперника. Теперь же, глядя в широко раскрытые глаза Бенджамина, он прогнал из головы образ юной Миранды.
– В какие ворота тебе надо забить гол?
Бенджамин указал налево, где светилась голографическая сетка детского размера.
– Понятно, – кивнул Кин. – Что, по-твоему, там происходит? И что делают все остальные?
Наморщив лоб, Бенджамин сосредоточенно покосился на лужайку:
– Хотят забрать мячик…
– Точно. Совершенно верно. А теперь смотри, – махнул рукой Кин. – Все они бегают за мячом. А где ты всегда окажешься, если будешь за ним гоняться?
– Хм…
Казалось, в голове семилетнего мальчика заскрипели шестеренки.
– Позади?
– Так. А если ты позади, мячик тебе не забрать. И какой мы делаем вывод?
– Надо… быть впереди?
– Нет, не обязательно. Впереди, справа или слева. Главное, чуть в стороне от мяча. В итоге он попадет к тебе, причем в тот момент, когда этого никто не ждет. Направляйся не туда, где был мяч, а туда, где он окажется. Это твой первый футбольный урок. Попробуй.
Бенджамин трусцой пробежал по уютному патио, обернулся и одобрительно кивнул.
– Туда, где окажется мячик! – крикнул он.
Без особой спешки Бенджамин переместился на свободный участок лужайки, и вдруг мяч, отскочив от земли, упал в нескольких футах перед ним. Мальчишка сорвался с места, и Кин впервые видел, чтобы ребенок бежал с подобной скоростью. Он повел мяч вперед – наверное, пытаясь двигаться так, как учил отец, хотя со стороны казалось, что Бенджамин вот-вот запутается в собственных ногах.
Но этого не случилось. Напротив, тремя прыжками Бенджамин отправил мяч в голографическую сетку, и тот, пролетев сквозь нее, утонул в мясистой листве. Под скудную россыпь одобрительных восклицаний мальчуган, сверкая широченной улыбкой, вернулся в патио.
– Получилось, дядя Кин!
Кин поднял ладонь – дай пять, но вместо этого Бенджамин заключил его в объятия.
– Тетя Пенни!
– Пенни, – окликнул ее отец, встал и пошатнулся; должно быть, перебрал. – Ты видела мамин торт?
– Еще нет, пап.
– Поспрашивай у нее, какие десерты хорошо продаются в ресторанах.
– Постараюсь не забыть! – крикнула ему Пенни. – С днем рождения, Бенджамин.
В ответ мальчик схватил их с Кином за руки и потащил на импровизированное футбольное поле. Мяч оказался прямо у ног, но вместо того, чтобы вернуть его в игру, Кин показал все фокусы, которые знал, – начиная с дриблинга в воздухе и заканчивая обводом всех малолетних игроков. Через несколько минут, окруженный радостным смехом и протестующими возгласами, он почувствовал, как спину прожигают чьи-то глаза. Обернулся и увидел Пенни. Она моргнула, и Кин перехватил ее взгляд, полный облегчения, – ведь ей не пришлось иметь дело с родителями, – и недоверия, – пожалуй, из-за внезапности, с которой у Кина вспыхнуло желание поиграть с детьми.
Прежде чем они успели перемолвиться, во двор вышел Маркус.
Разумеется, никто, кроме Кина, не знал, что на нем полевая экипировка: серые брюки и черный пояс с кармашками и клеммами для оборудования всевозможных форм и размеров. Однако форменная куртка отсутствовала. Наверное, Маркус бросил ее на заднем сиденье автомобиля, оставшись в простой белой рубашке. По виду можно было подумать, что Маркус только что явился с работы, предполагающей починку тяжелой техники. Кин же видел перед собой человека, вернувшегося из прошлого чуть позже, чем было намечено.
Не исключено, что целью задания была ликвидация Миранды.
Инек объявил, что пора есть торт с мороженым, и детей как ветром сдуло, а Пенни и другие взрослые помогли всей ораве выбрать нужное направление. Маркус, на чьи сообщения Кин не отвечал уже несколько дней, бросил на него понимающий взгляд и спросил одними губами: «Ты в норме?»
Крепко обнимая Кина за талию, Пенни смотрела на толпу вокруг Инека, а сам Кин сдерживал порыв рассказать всем и каждому, что этот человек, Маркус, его друг – друг! – повинен в убийстве его дочери.
Про себя он твердил слова, с недавних пор ставшие его мантрой: какой бы чудовищной ни была ситуация, она не лишена логики. Вынужден был повторять их, хоть и не верил самому себе.
Но другого способа не существовало.
Эта фраза еще раз прозвучала у него в голове. Кин едва заметно кивнул Маркусу, и тот заметно расслабился.
– Маркус, – сказала брату Пенни, – будешь нам должен. Кин развлек детей, а я не поцапалась с родителями.
Он усмехнулся, затем рассмеялся, и оба агента бюро исполнили номер, обозначенный в учебнике как «непринужденное поведение в обществе гражданских».
– Кстати, – продолжила Пенни, когда они шли к остальным, – где ты научился так общаться с детьми?
– Так – это как? – переспросил Кин, делая вид, что не заметил взгляда, брошенного Маркусом.
– Прямо как человек-оркестр. Неужто курс лечения от радиации превратил тебя в коронного папашу?
От улыбки ее щеки округлились сильнее прежнего, а бедро врезалось в его бедро.
– Со стороны казалось, что для тебя это проще простого. И… ну, не знаю. Даже весело. Совсем не так страшно, как я думала.
Приоткрыв рот, Кин повернулся к Пенни. Разумеется, они разговаривали о детях, но почти всегда через призму обтекаемого «когда-нибудь». Стоило беседе свернуть в это русло, как Пенни тут же находила какое-нибудь «но»: «но у нас полно времени», «но пока мне хватает племянника» или «но я даже не буду знать, что делать», – а за ним следовали слова благодарности в адрес метаболизаторов. Из-за обычной продолжительности жизни ее кузина-натуралистка решила – подумать только! – завести детей к тридцати пяти годам.
– Совсем не страшно. Вовсе нет.
Глядя на Кина, Пенни улыбнулась, сначала чуть заметно, а затем все шире и шире.