– Ничего не понимаю! – подбоченилась Пенни. – После этого случая ты уже не отправишься в прошлое. Почему бы не выяснить, как сложилась ее жизнь?
Почти любой сказал бы, что она права. Но Кин даже не допускал, а в точности знал, каково это – быть отцом и обладать опытом спецагента. При любом доступе к цифровому порталу, ускорителю или другим средствам связи с прошлым у него появится неодолимая тяга связаться с Мирандой. А если Кин отыщет ее, бюро сумеет сделать то же самое. Это неприемлемый риск.
– Просто нельзя, и все. Я дал слово – и себе, и ей. Миранда и без того настрадалась из-за отцовских ошибок. Да, я могу ее спасти, но никогда не узнаю, кем она станет.
Пенни сидела на кровати, рассматривая совершенно секретное оборудование.
– Ты так и не рассказал, какая она, твоя Миранда, – наконец произнесла она. – Расскажешь?
Простейший вопрос… Но ответ ускользал, казался предельно далеким, и эта дистанция лишь усиливала чувство вины, напоминавшее о себе всякий раз, когда Кин думал о Миранде.
– Я… – со вздохом начал он. – Честно говоря, я и сам не знаю. Мы встретим уже не ребенка, а взрослого человека. Я пропустил половину ее жизни.
– А та Миранда, которую ты знал? Какая она?
Кин задумался над этим вопросом, открывая еще одну небольшую сумку, которую собирался взять с собой. В ней хранились предметы из прошлого. Все бесполезные, но, если он не вернется, совершенно незачем оставлять на руках у Пенни инкриминирующие улики.
Пробуждаясь к жизни, загорелся архаичный экран древнего смартфона. Кин провел по нему пальцем, открывая фотографию Миранды.
– Она была смышленая. Настоящая умница. Но всегда настороже. Хорошо разбиралась в людях. Сочувствовала другим, особенно родителям. Быть может, сверх меры. У нее и без того забот хватало. Она думала, что мои симптомы путешественника во времени на самом деле вызваны ПТСР.
– ПТСР?
– Ах да, ты не в курсе. Это посттравматическое стрессовое расстройство. Наши врачи называют его «периодом восстановления после травмы». В те времена с ним толком не умели работать…
Он протянул Пенни телефон:
– Умение разбираться в людях Миранда называла «детектором фигни». Я не одобрял этого грубого названия.
Кин провел пальцем по экрану, открывая следующую фотографию, и кивнул Пенни: теперь давай сама.
– Вот этот снимок сделан за несколько недель до моего исчезновения. На школьном футболе. Оказалось, Миранда терпеть его не могла, а я понятия об этом не имел. Такое чувство, что я вообще ее не знал. И вряд ли когда-то узнаю.
Лишь через несколько секунд Кин понял, что Пенни пристально смотрит на него – не изумленно, широко раскрыв глаза, но с вопросительным прищуром и стойким желанием докопаться до самых глубин его души.
– Ты ее очень любишь, – сказала она, когда их взгляды пересеклись. – По глазам видно.
– Она моя дочь.
Пенни кивнула, и ее лицо смягчилось. Теперь на нем читалось сдержанное, но искреннее сочувствие.
– А это? – кивнула она на экран. – Миранда во младенчестве?
– Да.
Пенни продолжила листать детские фотографии. Кин услышал, как она еле слышно охнула, задержавшись на одном снимке: Хезер в больничной палате, с только что родившейся Мирандой на руках. Рыжие локоны Хезер потускнели от испарины, на уставшем лице искреннее счастье. Кин сделал вид, что не заметил, как Пенни покосилась на него, а затем стала с пулеметной скоростью пролистывать фотографии, где присутствовала Хезер.
– Воспитание ребенка… – сказала она после паузы. – Как это, легко и естественно? Происходит само собой?
– Ну… Растить детей – совсем не то же самое, что служить в секретной организации…
Кин взял ускоритель и мысленно визуализировал процедуру включения. Да, Маркус разблокировал эту штуковину, но Кин все равно побаивался, что процесс запуска привлечет внимание сотрудников безопасности БТД. Или же сам Кин ошибется при вводе стартовых данных, ведь агентов обучали работе с ускорителем лишь на всякий случай, поскольку с устройством взаимодействовали эвакуаторы. Всегда, за исключением самых экстренных ситуаций.
Или он вообще не включится. Именно из-за этого ускорителя Маркус опоздал на день рождения сына. Начальству он сообщил, что хроносенсоры устройства работают с перебоями, после чего запросил замену и наудачу забыл сдать проблемное устройство в отдел ресурсов. Маркус заставил Кина дать слово, что на ускорителе не появится ни царапинки, поскольку техники должны получить его на следующий день после возвращения из эпохи Миранды.
– …И не то же самое, что работать компьютерщиком. Так я зарабатывал на жизнь. Обеспечивал сетевую безопасность в компании, выпускающей видеоигры.
Взгляд Пенни потеплел. Отложив смартфон, она прижалась плечом к плечу Кина.
– Первый год только и думаешь, как бы продержаться. Подготовиться к такому невозможно. Ты как будто попадаешь в другой мир. А затем втягиваешься. Это самое трудное, что выпадало на мою долю. Особенно поначалу. И одновременно самое лучшее. Знаешь, что смешно? – спросил Кин, осматривая шприцы. – Благодаря этим препаратам у нас все устроено гораздо лучше. С точки зрения родительской функции. У нас – в смысле, в двадцать втором веке. Сто лет назад приходилось выбирать между семьей и карьерой. Даже если найти равновесие между ними, одна из сторон непременно перетянет одеяло на себя…
В хромированном цилиндре Кин увидел удивительно четкое отражение своего глаза.
– Хезер часто приговаривала: «Вот бы жить вдвое дольше». Миранду мы не планировали. Зачали ее случайно, когда Хезер училась в юридическом колледже. Пришлось импровизировать. Будь у нас метаболизаторы, они исключили бы этот стресс. Так что нам с тобой повезло. Можно выбрать и детей, и карьеру – или еще одну карьеру, или что угодно. Открыть ресторан, а затем родить ребенка. Или наоборот. Или одновременно. Но у Хезер не было такого выбора.
Несколькими секундами позже до него дошло, что Пенни постепенно напрягается, будто сжатая пружина. Она смотрела в сторону – то на лежавшую на ковре Акашу, то на трехэтажную когтеточку в углу, то в окно, на мерцающие огни автолетов.
– Прости, – сказал Кин. – Не к месту я упомянул Хезер. Вся эта ситуация…
– Нет-нет, все в порядке, – выпалила Пенни; такое всегда означало, что ни о каком порядке не может быть и речи. – Это вполне объяснимо. Вернее сказать, логично, если учесть, сколько времени ты там провел, что запомнил, ну и так далее.
– Для тебя это, наверное, странно…
– Все нормально. Честное слово, – произнесла Пенни тем же пресным тоном. – Сколько у нас до отбытия, четыре часа? Надо бы привести себя в порядок и поспать.
Не говоря больше ни слова, она встала и направилась в ванную. Дверь захлопнулась. Донесся звук текущей из крана воды.
Кин же остался на прежнем месте, и компанию ему составила только Акаша. Он погрузился в мысли о серьезности ситуации. Пока он сражался с парадоксом прошлого и будущего, Пенни вела собственный бой. Несмотря на показную храбрость перед Маркусом – во имя любви и справедливости, – груз последних двадцати четырех часов все же сокрушил ее, и за шумом воды Кин услышал сдавленные рыдания.
Этого хватило, чтобы понять всю мощь тектонического сдвига, которому противостояла Пенни, ведь совсем недавно у ее жениха была другая жизнь в другой семье.
Но Кин знал, за что сражается. И теперь, когда до развязки осталось несколько часов, хотелось верить, что Пенни видит цель с такой же ясностью.
Глава 26
На одном из первых занятий в академии БТД курсантов учили контролировать психику: во время задания необходимо сохранять ясность ума и не отвлекаться, поскольку рассеянность может привести к самому плачевному финалу.
Несмотря на ускоренный курс Маркуса по соблюдению протокола, Пенни никак не удавалось сосредоточиться на текущей цели. На ее задумчивом лице по-прежнему читалась плохо скрытая неуверенность.
– Надо перевести дух, – заявила она и уселась на землю у ближайшего куста.
Было три часа ночи. Они почти преодолели крутой подъем по пути к отдаленному месту в горах Санта-Круз. Кин неплохо здесь ориентировался, и ноги помнили этот путь – наверное, потому, что несколько раз он водил сюда Миранду. Тогда, в прошлом, он не понимал, почему ходьба по горным тропам дается ему с инстинктивной легкостью, но теперь осознал: это было очередное воспоминание из жизни спецагента, переход к точке прыжка на склонах Санта-Круз.
– Еще минут десять. Мы уже близко.
– Ну да, ну да, – ответила Пенни и хлебнула воды. – Спроси меня раньше, какие планы на неделю, ни в жизнь не подумала бы, что вот такие.
– Да, представляю. Непросто все это переварить, – сказал Кин, садясь рядом, и коснулся ее колена. – Если хочешь, давай задержимся на пару минут. Быть может, у тебя появились какие-то вопросы…
Он кашлянул и спросил, открывая для Пенни окно возможностей:
– О чем думаешь?
Пенни тяжело дышала, демонстрируя один нервный тик за другим.
Кин решил завершить беседу и пойти дальше, но она подала голос:
– Пора поговорить о Хезер.
Он всей душой надеялся, что Пенни смирится, определив его отношения с Хезер как еще одну особенность всей этой невероятной истории. Думал, не примет факт ее существования близко к сердцу. Но теперь, глядя, как Пенни сутулится в тени деревьев, он осознал всю тщетность этой надежды и понял, что должен помочь Пенни совладать с невеселыми мыслями. Потрясение переживала она, а не он.
– Понимаю, все это очень странно. Время у нас есть. О чем бы ты хотела узнать?
– Где вы с ней познакомились?
Пенни распустила волосы, снова собрала их в конский хвост, закинула на спину рюкзак и махнула рукой в сторону вершины – пойдем.
– В колледже, – ответил Кин, приступая к финальному этапу восхождения; говорил он быстро, избегая неловких пауз. – Она училась в Калифорнийском университете в Беркли.
– Вы были счастливы вместе?
С каждым шагом под ногами у Пенни шуршала трава и хрустели сухие веточки.