– Придется, Миранда. Пойми, это неизбежно. Все эти люди… Завтра они узнают, что ты мертва. Для них ты все равно умрешь, так или иначе. Варианта, при котором ты останешься с ними, не существует. Если не поедешь с нами, тебя убьют сотрудники бюро.
Прежде чем продолжить, Кин сглотнул так тяжело, что едва не подавился.
– Это их работа. В прошлом я тоже выполнял ее. Именно поэтому мне пришлось бросить вас с мамой.
Несмотря на серьезность ситуации, Кин с удовлетворением отметил, что Миранда твердо стоит на своем. Сдайся она, прими судьбоносные новости без сопротивления, он был бы слегка разочарован.
– Послушай, – снова начал Кин, – все куда серьезнее, чем…
– Нет, подожди, – решительно вступила в разговор Пенни, и Кин оторопел. – Позволь кое-что сказать. Два дня назад я была всего лишь поваром из Сан-Франциско. Мой жених работал в правительственном учреждении. У нас была кошка. Я собиралась открыть ресторан. Мы жили нормальной жизнью. А затем я узнала о путешествиях во времени. О том, что человек, знающий меня лучше всех на свете, восемнадцать лет прожил с другой женой, и у него есть дочь, о которой мне ничего не известно, и он зарабатывал на жизнь, преследуя и убивая преступников, сбежавших в другую эпоху. Теперь моя жизнь изменилась. Осталась прежней, но стала иной. И да, мне страшно. В этом уравнении появилось множество неизвестных.
Пристально глядя на Миранду, Пенни улыбнулась, чтобы подбодрить ее.
– Осознать такое непросто.
– Это уж точно, – с похожей улыбкой кивнула Миранда.
– Главное – понять, что реальность не изменится. Мой жених – и мой брат – путешествуют во времени. Вот смотри: сейчас я здесь, в эпохе, о которой нам рассказывали в школе. Смотрю на тебя, самую настоящую. И думаю о прежней жизни – той, что закончилась два дня назад. Вспоминаю, насколько проще она была. Насколько легче. Но вернуться к ней я уже не могу. Назад дороги нет. Нам остается лишь двигаться дальше.
– Ты должна понять, – подхватил Кин, – что существуют только два варианта. Остаться здесь и умереть или воспользоваться шансом на новую жизнь. Ты не сможешь собрать вещи. Не сможешь все обдумать или обсудить. Не сможешь ни с кем попрощаться. Знаю, навязывать тебе решение без возможности обдумать его – несправедливо. Но по крайней мере мы даем тебе выбор, а он есть далеко не у каждого.
В тусклом свете огоньков приборной панели лицо Миранды казалось непроницаемым. Кин внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, о чем она думает.
– Нет ничего невозможного в том, чтобы начать иную жизнь, – сказал он. – Совершенно новую, с чистого листа. Мы выживаем, приспосабливаясь к обстоятельствам. Ты встретишь другого человека, полюбишь его, будешь счастлива и в то же время сможешь с гордостью вспоминать о прошлом. Пусть даже ты лишена его и способна только превратить эти воспоминания в нечто полезное и прекрасное.
На руку ему легло что-то теплое. Опустив глаза, Кин увидел, что Пенни накрыла его ладонь своей.
– Я пережил такое дважды, – добавил он.
– Но это невероятно, – сказала Миранда, откинувшись на спинку сиденья; и в темноте невозможно было угадать, о чем она думает. – Эта ситуация. Это решение. Все это невероятно.
В салоне наступила тишина, если не считать гула автомобилей, мчавшихся мимо. Несколько раз Миранда меняла позу, но ничего не сказала и не сделала. Казалось, от растущего напряжения внедорожник вот-вот треснет по швам.
– Знаешь что? – сказал Кин и повернул ключ.
Мотор с ревом вернулся к жизни.
– Забудь о наших словах. Решение принимать не мне, а тебе. Можем вернуться, я высажу тебя, и сделаем вид, будто ничего не было. Да, мне доводилось путешествовать во времени, и могу сказать, что будущее никогда не предопределено на сто процентов. Быть может, ты станешь исключением из правил. Может, успеешь удалить свой файл, пока информация не стала достоянием общественности, и БТД спустит дело на тормозах. Этого я не знаю. Могу лишь рассказать о планах бюро, но выбор останется за тобой. Это твоя жизнь, и тебе решать, как все будет. Можем вернуться – или продолжить путь на запад, в сторону Сан-Франциско. В аэропорт. Так куда поедем?
Вдаль уносились чужие автомобили – один, второй, затем дюжина, затем столько, что Кин сбился со счета. Он обернулся. Пенни приоткрыла рот, с тревогой ожидая ответа Миранды. Секунды превратились в минуты, или так только показалось. Не в силах сдержать волнение, Кин почувствовал, как от ног к груди тело покрылось гусиной кожей, а сердце сдавило в тисках, и никто, кроме дочери, не мог вывести его из этого ступора.
Наконец Миранда положила руку ему на плечо и размеренно произнесла:
– Я поеду в аэропорт. Но перед этим надо попрощаться с одним человеком.
В голове пронеслись всевозможные варианты ответов, и Кин остановился на самом беспроигрышном и безопасном.
– Видеться с Дэниелом или кем-то из друзей тебе нельзя. Это исключено. Любой, с кем ты поговоришь, способен разрушить легенду, а ее создание далось нам с немалым трудом. Более того, этот человек может оказаться в опасности.
– Поверь, – попросила Миранда, глядя в окно, и на ее лицо легла глубокая тень, – это не будет иметь никакого значения.
Следующий час они мчались по Восьмидесятому шоссе в сторону Окленда. Теперь, когда заполнять пробелы взялась Миранда, Кин выслушивал историю дочери, рассказанную через призму зрелости и романтично украшенную подробностями молодости. Временами они смеялись – так, будто все это было вчера и с каждой секундой вокруг не сгущался мрак нелегких решений.
– Бедняжка Бэмми, – сказала Миранда. – Когда мне было семнадцать, она сломала бедро. Остеосаркома. Лапу ампутировали, но она, умница, за какую-то неделю научилась бегать на трех ногах. Продержалась еще год, а потом отказала печень. После операции я бинтовала ее, давала лекарство… Помогала встать. Научилась ценить все эти мелочи, красоту в самых незначительных вещах. Не ходила на учебу, чтобы быть с ней до самого конца. Последнее, что она почувствовала, – это как я чешу ей за ушами.
Ее голос погрустнел, и Миранда медленно выдохнула.
– Я скучаю по Бэмфорд, – признался Кин.
– Я тоже.
Выждав пару секунд, он копнул глубже.
– Значит, теперь ты в аспирантуре?
– Ну да. Вернее, была – до сегодняшнего дня. Не знаю, выпадет ли мне еще один шанс.
– Нет ничего невозможного, – сказал Кин. – Твоя жизнь по-прежнему не принадлежит никому, кроме тебя.
С шоссе они свернули на городские улицы, и впервые за долгое время в машине стало тихо. Кину хотелось сказать что-нибудь еще – хоть что-то, чтобы смягчить удар и подсластить пилюлю, – но в голове было совершенно пусто. Даже если он мог бы поделиться некой мудростью, они с Мирандой находились абсолютно в разных ситуациях. Когда же лучше нажать кнопку перезагрузки? Перед тем, как все утрясется, или позже?
– Мама тосковала по тебе, – нарушила тишину Миранда. – Держалась молодцом, говорила, что твоя жизнь нам неподвластна – в отличие от нашей. Но иногда я замечала, как она глядит в пустоту. А по ночам я просыпалась и слышала, как она часами смотрит «Звездный путь». Мама старалась не показывать, как ей тяжело, но я все понимала.
Миранда подалась вперед, и на следующей фразе ее голос надломился.
– Она думала, что голова болит из-за стресса. А когда мы узнали, что к чему, было слишком поздно. Ты прибыл сюда из будущего. Скажи, нельзя ли… Ну, сам понимаешь…
Она тяжело сглотнула и не произнесла больше ни слова.
Чтобы понять, почему Миранда не сумела договорить, у Кина ушло несколько секунд.
– Нет, – тихо откликнулся он.
Грудь распирало так, будто взорвалась сама душа.
Пенни положила руку ему на колено.
– Этого я сделать не могу, – сказал Кин.
– Ну да. Парадоксы, – вздохнула Миранда.
Она снова вжалась в спинку сиденья и вдруг сделалась очень маленькой.
– Я должна была спросить.
– Прошу, не обижайся. Я и сам хотел бы иметь такую возможность.
– Какие могут быть обиды…
Фары встречного автомобиля выхватили из темноты ее угрюмое лицо.
– Хотя это неправда. Я обижалась. Надолго затаила страшную обиду. Ты больше не мог читать мои письма, поэтому пропустил все те, где я спрашивала, куда ты исчез. И почему. И те, где я обзывала тебя лжецом, а то и похуже. Решила, что ты рассказал все эти небылицы, чтобы выкрутиться. Я очень сердилась. Постоянно задавалась вопросом, как меня угораздило купиться на такую чушь. Считала себя дурой из-за того, что поверила тебе. – Она говорила искренне, от всего сердца, и от этого слова били вдвое больнее. – Честно говоря, я ненавидела тебя, и это чувство отступило лишь пару часов назад. Столько раз я обещала не раскрывать твою легенду, относиться к тебе как к родному, не пользоваться дурацким дневником… Несколько лет назад снова обратилась к психологу и поняла, что все эти годы во мне накапливались злоба, гнев, ярость, и всем этим чувствам требовалось найти выход. Вот почему я нарушила слово. Взяла твой дневник, и все заметки превратились в идею для видеоигры. Я украла их, притворяясь, что придумала все самостоятельно. Взяла твой мир и создала на его основе нечто новое, способное показать, насколько я зла на тебя за все содеянное. За то, что ты не лечился от ПТСР. За то, что навязывал мне футбол. За то, что годами не мог понять, кто я такая на самом деле, и хотел, чтобы я была не собой, а кем-то еще. За то, что исчез, когда показалось, что ты наконец-то понимаешь меня…
Она помолчала, сделала глубокий вдох и задержала дыхание на добрых десять-пятнадцать секунд.
– Так что да, я обижалась. Даже ненавидела тебя. И теперь жалею об этом.
– Понимаю, – машинально ответил Кин.
Ему были знакомы эти чувства, ярость и кипучий гнев, который он никому не показывал – ни Пенни, ни Маркусу, ни оказавшейся теперь рядом Миранде. Бурлила в нем ядовитая злоба, направленная на бюро за решение, принятое вместо него, вместо них всех, вопреки протестам Кина. Умом он понимал, зачем это сделано, но душой принять не мог – так же, как Миранда, чьи эмоции не требовали оправданий.