Сейчас мы будем пить чай.
Прекрасная ты, достаточный я;
Наверное, мы — плохая семья, —
Но это не зря; хотя, может быть, невзначай.
Гармония мира не знает границ —
Сейчас мы будем пить чай.
По-моему, мы — как в старом кино;
Пора обращать воду в вино, —
И это не зря; хотя, может быть, невзначай.
Гармония мира не знает границ —
Сейчас мы будем пить чай.
Сидят Боб и пьяный Дюша дома. Боб превращает воду в вино, а Дюша тут же все выпивает. Не успеет Боб все заполнить — глядь, а пьяный Дюша уже все выпил. Ерундоватый, вроде, случай, а характерный!
БГ: — Когда я играю песню, сидя под луной на Валдае, я чувствую, что это, не зря; когда я играю песню на стадионе, меня не покидает ощущение, что я трачу время впустую. Когда я в деревне, на Валдае, выхожу ночью в лес, это и есть настоящая жизнь. Такая, как в наших песнях. Когда я в городе пробиваю что-нибудь на худсовете или бегаю за коньяком — это забавно, но это ненастоящее. Это вообще не жизнь. Все наши тусовки, запад-восток, интервью, телевидение, актуальные репортажи — не жизнь. При всем моем уважении к «Огоньку», когда я открываю свежий номер его, у меня ощущение, что я листаю древний, архивный журнал. Когда я выхожу на улицу и вижу камень — это живое. В нем сотни тысяч лет, и все они здесь, сейчас. Жизнь — камень, трава, луна. «Аквариум» имеет дело с реальными вещами. Мы можем плохо с ними обращаться, мы часто вообще этого не умеем, но это реальные вещи.
СИДЯ НА КРАСИВОМ ХОЛМЕ
Сидя на красивом холме,
Я часто вижу сны, и вот что кажется мне —
Что дело не в деньгах и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в новой волне —
Но мы идем вслепую в странных местах.
И все, что есть у нас, — это радость и страх:
Страх, что мы — хуже, чем можем,
И радость того, что все в надежных руках.
И в каждом сне я никак не могу
Отказаться и куда-то бегу…
Но, когда я проснусь, я надеюсь:
Ты будешь со мной…
НЕБО СТАНОВИТСЯ БЛИЖЕ
Каждый из нас знал, что у нас
Есть время опоздать и опоздать еще,
Но выйти к победе в срок.
И каждый знал, что пора занять место,
Но в кодексе чести считалось существенным
Не приходить на урок.
И только, когда кто-то вышел вперед,
И за сотни лет никто не вспомнил о нем,
Я понял: небо становится ближе
С каждым днем.
Мы простились тогда на углу всех улиц,
Свято забыв, что кто-то смотрит нам вслед.
Все пути начинались от наших дверей,
Но мы только вышли, чтобы стрельнуть сигарет.
И эта долгая ночь была впереди,
И я был уверен, что мы никогда не уснем,
Но, знаешь: небо становится ближе
С каждым днем.
Сестра моя, куда ты смотрела.
Когда восход встал между нами стеной?
Знала ли ты, когда ты взяла мою руку,
Что это случится со мной?
И ты можешь идти и вперед, и назад,
Взойти, упасть и снова взойти звездой,
Но только пепел твоих сигарет — это пепел империй,
И это может случиться с тобой.
Но голоса тех Богов, что верят в тебя,
Еще звучат, хотя ты тяжел на подъем,
Но, знаешь: небо становится ближе.
Ты слышишь: небо становится ближе.
Смотри: небо становится ближе
С каждым днем.
БГ: — Музыка как магия: концентрированная энергия. Очень опасная. Пока ведешь себя с ней правильно, она проходит через тебя, и все прекрасно. Но чуть повернешься к ней не тем боком: начнешь себя эксплуатировать или там гнаться за деньгами — все, ты конченый человек. Причем, это видно глазами, происходит физическое разрушение: зубы выпадают, тело разносит, человек седеет на глазах. Все в считанные месяцы. Не помню, откуда эта фраза: история избирает людей, чтобы они делали ее дело. А когда все сделано, она просто их давит. Единственный способ не попасть под колесо — двигаться вместе с ним.
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ПЕС
Долгая память хуже, чем сифилис;
Особенно в узком кругу:
Такой вакханалии воспоминаний
Не пожелать и врагу.
И стареющий юноша в поисках кайфа
Лелеет в зрачках своих вечный вопрос
И поливает вином. И откуда-то сбоку
С прицельным вниманием глядит
Электрический Пес.
И мы несем свою вахту в прокуренной кухне
В шляпах из перьев и трусах из свинца.
И если кто-то издох от удушья,
То отряд не заметил потери бойца.
И сплоченность рядов есть свидетельство дружбы
Или страха сделать свои собственный шаг,
И над кухней-замком возвышенно реет
Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.
И у каждого здесь есть излюбленный метод
Приводить в движенье сияющий прах:
Гитаристы лелеют свои фотоснимки,
А поэты торчат на чужих номерах.
Но сами давно звонят лишь друг другу,
Обсуждая, насколько прекрасен наш круг.
А этот Пес вгрызается в стены
В вечном поиске новых и ласковых рук.
Но женщины — те, что могли быть, как сестры,
Красят ядом рабочую плоскость ногтей
И во всем, что движется, видят соперниц,
Хотя уверяют, что видят б…дей.
И от таких проявлений любви к своим ближним
Мне становится страшно за рассудок и нрав.
Но этот Пес не чужд парадоксов —
Он влюблен в этих женщин, —
и, с его точки зренья, он прав.
Потому что другие здесь не вдохновляют
Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк.
И один с изумлением смотрит на Запад,
А другой с восторгом глядит на Восток.
И каждый уже десять лет учит роли,
О которых лет десять как стоит забыть.
А этот Пес смеется над нами —
Он не занят вопросом: каким и зачем ему быть.
У этой песни нет конца и начала,
Но есть эпиграф. Вот несколько фраз:
«Мы выросли в поле такого напряга,
Где любое устройство сгорает на раз».
И логически мысля, сей Пес не возможен,
Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам.
И друзья меня спросят: «О ком эта песня?» —
И я отвечу загадочно:
«Ах, если бы я знал это сам!..»
Сидит БГ дома, скучает. Вдруг вбегает к нему Электрический Пес и начинает кусать Боба за ногу.
Боб кричит: «Отстань! Фу! Табу!..». А Электрический Пес продолжает кусаться и рычит: «Ну, а теперь ты знаешь, о ком эта песня?..».
Лежит Боб дома — искусанный, больной. Вдруг входит Доктор Кинчев и начинает Боба горчичниками обклеивать. Потом клизму поставил, шприц под лопатку вогнал и промывание желудка сделал. А Боб даже не шелохнулся — только думал с грустью: «Странно, рок-н-ролл мертв, а я еще нет, очень странно…».
РОК-Н-РОЛЛ МЕРТВ
Какие нервные лица — быть беде.
Я помню: было небо. Я не помню — где.
Мы встретимся снова, мы скажем: «Привет».
В этом есть что-то не то…
Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет,
Рок-н-ролл мертв, а я…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед.
Рок-н-ролл мертв, а я… еще нет.
Отныне время будет течь по прямой;
Шаг — вверх, шаг — вбок, их мир за спиной.
Я сжег их жизнь, как ворох газет,
Остался только грязный асфальт.
Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет,
Рок-н-ролл мертв, а я…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед.
Рок-н-ролл мертв, а я… еще нет.
Локоть к локтю — кирпич в стене.
Мы стояли слишком гордо — мы платим втройне:
За тех, кто шел с нами, за тех, кто нас ждал,
За тех, кто никогда не простит нам то, что
Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет,
Рок-н-ролл мертв, а мы…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед.
Рок-н-ролл мёртв, а мы… еще нет.
1988 год. Монреаль.
Канадские продюсеры из фирмы «Кросби, Стилз энд Наш» услышали «Аквариум» во время своей поездки по СССР и пригласили их сыграть в Монреале на июньской конференции «Врачи мира — за предотвращение ядерной войны». Это была первая поездка «Аквариума» через советскую границу. Их дорога была оплачена, но они ничего не заработали, поскольку их выступление было благотворительным. Они сыграли несколько вещей с Брюсом Кокберном и франко-канадцем Мишелем Риваром. Они спели «Научи своих детей» и сделали 40-минутную программу на русском. Они собрали большую аудиторию — 15 тысяч зрителей — на ледовой арене. Они упражнялись в английском в беседах по телевидению.
«Представьте играющую рэггей группу с виолончелью, флейтой и скрипкой или английскую фольклорную рок-группу, затерявшуюся в русских степях, и вы получите представление об оригинальном стиле „Аквариума“. В Борисе Гребенщикове вы увидите настоящую звезду», — писала «Монреаль газетт».
Открытия Америки
— Слава — не только бремя, а и возможность обратиться и быть услышанным огромной аудиторией. Что вы хотите сказать своим слушателям?
БГ: — Я хочу сказать самому себе. Песня для меня — это приключение, приобщение к тому, что было до сих пор скрыто, а теперь приоткрывается. Я с недоверием отношусь к любому скоплению людей. Как-то в случайном разговоре я услышал хорошую фразу: «Увидишь толпу — отойди».
— Забавно это слышать от человека, появление которого на сцене сопровождается многоголосым ликованием.
БГ: — И при всем том я сохраняю за собой право на то, чтобы идти своим путем, по которому, кроме меня, никто пройти не сможет. Я могу показать только, что процесс движения возможен.