ПОКОЛЕНИЕ ДВОРНИКОВ И СТОРОЖЕЙ
Поколение дворников и сторожей
Потеряло друг друга в просторах бесконечной земли —
Все разошлись по домам…
В наше время, когда каждый третий — герой,
Они не пишут статей, они не ждут телеграмм.
Они стоят, как ступени,
Когда горящая нефть хлещет с этажа на этаж.
И откуда-то им слышится пенье,
И кто я такой, чтобы говорить им, что это — мираж?
Мы молчали, как цуцики, пока шла торговля всем,
Что только можно продать,
Включая наших детей.
И отравленный дождь падает в гниющий залив,
А мы все еще смотрим в экран,
Мы все еще ждем новостей.
И наши отцы никогда не солгут нам —
Они не умеют лгать,
Как волки не умеют есть мясо,
Как птицы не умеют летать…
Скажи мне, что я сделал тебе,
За что эта боль? — Но это без объяснений, —
Это, видимо, что-то в крови…
Но я сам разжег огонь,
Который выжег меня изнутри;
Я ушел от закона, но так и не дошел до любви.
Но молись за нас, молись за нас, если ты можешь.
У нас нет надежды, но этот путь — наш.
И голоса звучат все ближе и строже.
И будь я проклят, если это — мираж.
От «Синего альбома» к «Равноденствию»
ДЕСЯТЬ СТРЕЛ
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав —
Он придет издалека,
Меч дождя в его руках.
Белый волк ведет его сквозь лес,
Белый гриф следит за ним с небес.
С ним придет Единорог,
Он чудесней всех чудес.
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав —
Он придет издалека,
Он чудесней всех чудес.
Он войдет на твой порог,
Меч дождя в его руках.
Боб любил всякие превращения. Однажды превратился в Единорога и пошел гулять в Летний сад. Глядь, а навстречу десять стрел летят. Он от них наутек, но одна стрела все же попала в бедро.
…Проснулся Боб в холодном поту. С тех пор всегда пел: «Девять стрел…». А иногда даже: «Восемь…» — страховался.
Приехали древние кельты в Питер своего земляка БГ послушать. Послушали, пошушукались и решили: «Наш!» И подарили ему Единорога, да не простого, а какой-то гигантской древнекельтской породы. Призадумался Боб, куда его девать (тем более, что у него один уже есть), чем кормить? Решил в Зоопарк определить, да Майк не берет — ему и женщин по горло хватает. Проклял тогда БГ всех древних кельтов с их подарком и к раннему пигмейству обратился. Там хоть все маленькое…
ГЛАЗ
Дайте мне глаз, дайте мне холст,
Дайте мне стену, в которую можно вбить гвоздь, —
Ко мне назавтра вы придете сами.
Дайте мне топ, дайте мне ход,
Дайте мне спеть этих пять нелогичных нот —
Тогда меня можно брать руками.
Как много комнат, полных людей —
Прозрачных комнат, полных людей —
Служебных комнат, полных людей —
Но, пока нет твоей любви,
Мне всегда будет хотеться чего-то еще.
Дайте мне день, дайте мне час,
Дайте мне шанс сделать что-то из нас —
Иначе все, что вам будет слышно,
Это «Что вам угодно»?
Может быть, «нет». Может быть, «да».
На нашем месте в небе должна быть звезда —
Ты чувствуешь сквозняк оттого,
Что это место свободно…
Как много комнат, полных людей —
Прозрачных комнат, полных людей —
Служебных комнат, полных людей —
Но, пока нет твоей любви,
Мне всегда будет хотеться чего-то еще.
БГ: — …вспомните время создания этой песни… 1983 год… В этой ситуации с нашей стороны было вполне логично обратиться к «властям» (разумеется, только на таком — метафизическом уровне): мы вам вреда приносить не собираемся. Я говорил как бы: да, меня можно «брать руками», только неизвестно, что из этого выйдет…
Как видите, все повернулось само собой: и руками нас не взяли, а мы остались, какими были.
БГ: — Та или иная идея может быть замечательной, плохо ее применение, которое тормозит движение вперед. При этом мы должны держать в поле зрения высокий ориентир, свою звезду.
— И бороться против окостенелых форм, которые уже не способны не только излучать, но и пропускать свет?
БГ: — Нет. Свету ничто не может преградить путь. Он — внутри человека. Только сам человек и может в себе его погасить, поддавшись, например, омертвелой традиции..
ПОЛЯРНИКИ
Боже, помилуй полярников
С их бесконечным днем,
С их портретами партии,
Которые греют их дом,
С их оранжевой краской
И планом на год вперед,
С их билетами в рай
На корабль, идущий под лед.
Боже, храни полярников,
Тех, кто остался цел,
Когда охрана вдоль берега,
Скучая, глядит в прицел.
Никто не знает, зачем они здесь,
И никто не помнит их лиц,
Но во имя их женщины варят сталь,
И дети падают ниц.
Как им дремлется, Господи,
Когда ты даришь им сны,
С их предчувствием голода
И страхом гражданской войны,
С их техническим спиртом
И вопросами к небесам,
На которые ты отвечаешь им,
Не зная об этом сам.
Так помилуй их, словно страждущих,
Чьи закрома полны,
Помилуй их, как влюбленных,
Боящихся света луны.
И когда ты помилуешь их
И воздашь за любовь и честь,
Удвой им выдачу спирта
И оставь их, как они есть.
ХОЗЯИН
Хозяин, прости, что тревожу тебя;
Это несколько странный визит.
Я видел свет в окнах твоего этажа;
Дверь открыта, вахтер уже спит.
У новых жильцов вечеринка.
Они, выпив, кричат, что ты — миф,
Но я помню день, когда я въехал сюда,
И я, действительно, рад, что ты жив.
Хозяин, я просто шел от друзей,
Я думал о чем-то своем.
Они живут в этих модных домах
И по-детски довольны жильем.
Но я вспоминаю свой прокуренный угол,
Фонарь в окне, купол с крестом.
И мне светло, как в снежную ночь,
И я смеюсь над их колдовством.
Хозяин, я веду странную жизнь,
И меня не любит завхоз.
Твои слуги, возможно, — милые люди,
Но тоже не дарят мне роз.
И я иду мимо них, как почетный гость,
Хотя мне просто сдан угол в наем.
Но, Хозяин, прости за дерзость —
Я не лишний в доме твоем.
Хозяин, да, я плачу́ не как все,
Но я плачу́ тем, что есть.
Хозяин, моя вера слаба,
Но я слышал добрую весть.
Хозяин, я — никудышний фундамент
И, наверно, плохое весло.
Но, Хозяин, когда ты захочешь пить,
Ты вспомнишь мое ремесло.
Если б каменный уголь умел говорить,
Он не стал бы вести беседы с тобой,
И карарский мрамор не стал бы смотреть тебе вслед.
Но ты занят войной,
Ты стреляешь на тысячу верст и тысячу лет,
И я ничего не отвечу, когда
Меня спросят, как продолжается бой.
В эротических снах молодого дворника
Ты будешь пойман в трубе,
И надменные девы привяжут тебя к станку;
И они коронуют тебя цветами
И с песнями бросятся прочь,
На бегу забывая самое имя твое,
И никто никогда не вспомнит здесь о тебе.
И когда наступит День Серебра,
И кристалл хрусталя будет чист,
И тот, кто бежал, найдет, наконец, покой,
Ты встанешь из недр земли,
Исцеленный, не зная, кто ты такой.
Я хотел бы быть рядом, когда
Всадник протянет тебе еще не тронутый лист.
Боб мечтал о Дне Серебра — ждал его каждое утро. Но День Серебра, как назло, не наступал. И вот однажды Боб проснулся в холодном поту. Смотрит, а рядом с ним Хозяин лежит и смеется-заливается. Боб у него спрашивает: «Не наступил еще День Серебра?» Но не отвечает ничего Хозяин, только смеется пуще прежнего и за ухом Боба щекочет. А, впрочем, может, это и не Хозяин был…
Решил Боб прочитать Коран. Только подумал об этом, глядь — Хозяин тут как тут и пальчиком грозно качает: «Богохульствуешь, язычество приветствуешь!» Смутился Боб: «Да я, да я…» А Хозяин уже замахнулся красной книжицей и бах Боба по макушке! Очнулся Боб, смотрит: да это же материалы последнего съезда. Задумался крепко — было, о чем задуматься…
ТРАМВАЙ
Близилась ночь. Рельсы несли свой груз.
Трамвай не был полон — фактически он был пуст.
Кроме двух-трех плотников, которых не знал никто,
Судьи, который ушел с работы,
И джентльмена в пальто.
Судья сказал: «Уже поздно, нам всем пора по домам,
Но Будда в сердце, а бес в ребро, —
Молчать сейчас — это срам.
Скамья подсудимых всегда полна:
Мы, по крайней мере, в этом равны,
Но если каждый возьмет вину на себя,
То на всех не хватит вины».
Плотник поставил стаканы на пол
И ответил: «Да, дело — труба.
Многие здесь считают жизнь шуткой,
Но это — не наша судьба.
Лично я готов ответить за все
(А мне есть, за что отвечать),
Но я пою, когда строю свой город.
И я не могу молчать!»
Судья достал из кармана деньги